Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. Блогера, который уже четыре года за решеткой, снова будут судить. Он должен был скоро выйти на свободу
  2. Немецкий актер Тиль Швайгер, которого раскритиковала Тихановская, рассказал, что ему понравилось в Беларуси
  3. «Крыма больше нет». Советник Трампа заявил, что Украина должна сосредоточиться на мире, а не на возвращении территорий
  4. У россиян рекордные потери в Украине, но довольно скромные успехи. Почему так получается, рассуждают эксперты
  5. В Беларуси ввели налоговое новшество. Что и для кого изменилось
  6. Маргарита Левчук сообщила, что они с мужем не могут назвать сына. Нужно разрешение от миграции, а его нет
  7. Известного айтишника спросили, почему в Беларуси не могут создать свой ноутбук. Что он ответил
  8. Россия ночью выпустила по Украине рекордное количество дронов. Часть улетела в Беларусь
  9. Жители Гомельщины попросили у властей защиты от беспилотников — им пришел второй ответ от облисполкома
  10. «Я в а**е». Сбежавший в Беларусь блогер из Латвии удивился, получив первую зарплату на новом месте
  11. Прощай, осень — на следующей неделе нас ждет ненастье, осадки и похолодание


Летом 2021 года более 20 человек задержали за попытку поджога дома депутата парламента Олега Гайдукевича, в результате которой пострадал только его кот. По делу проходила семья Войтеховичей из Борисова — позже их назвали исполнителями, признали виновными и приговорили к срокам от 11 до 21 года. В инструктаже Войтеховичей по подготовке к поджогу изначально обвиняли 35-летнего бывшего омоновца Артема Ярмака. Мужчина провел несколько месяцев в СИЗО КГБ, но вышел под подписку о невыезде и вскоре тайком перешел границу Беларуси. «Зеркало» поговорило с ним об обвинении, работе в ОМОНе в 2010-х, настроениях среди силовиков и непростой жизни в эмиграции.

Артем Ярмак в Литве во время пикета у Департамента миграции Литвы. Фото: Delfi / Andrius Ufartas
Артем Ярмак в Литве во время пикета у Департамента миграции Литвы. Фото: Delfi / Andrius Ufartas

У Артема Ярмака открыт сбор на BYSOL. Вы можете поддержать его по этой ссылке.

2010-е: «Тогда все могло вспыхнуть, потому что у людей в органах было примерно такое же настроение, как и на улицах»

— В 2020-м до голосования я ходил ставить подписи на Комаровку и встретил своих знакомых омоновцев — там дежурило около восьми человек, — вспоминает Артем. — Тогда все говорили о выборах, и в тех структурах, естественно, тоже. Я помню, что среди моих знакомых шел разговор, за кого голосовать. Там звучали кандидатуры Бабарико и Цепкало. Я тогда вообще был уверен: наконец-то что-то в стране поменяется, раз уже сотрудники про это говорят. Хотя, когда я еще служил в 2010-м, и тогда в нашей группе за Лукашенко проголосовали два-три человека из 28, основная позиция была «против всех», а я сам голосовал за Романчука, хотя прекрасно понимал, какие объявят цифры в любом случае.

Около трех лет он проработал в минском ОМОНе — с 2009-го по 2012-й, когда его уволили из-за несоблюдения условий контракта. Как он объясняет, дело было в конфликте с руководством, в том числе из-за политической позиции:

— Я в принципе никогда не поддерживал действующую власть и не считал, что служил Лукашенко или еще кому-то — я служил белорусскому народу, выполнял свою работу честно. Не задерживал людей по политическим вещам — я все это обошел. Понимал, что государство движется не в ту сторону, а человек, который им руководит, ни к чему хорошему не приведет. Как и получилось.

Когда шли протесты после оглашения результатов выборов 2010 года, подразделение Ярмака тоже привлекали в усиление на площади Независимости, куда пришли протестующие.

— Мы были за зданием Дома правительства в экстренной группе в день выборов, 19 декабря, — вспоминает мужчина. — Когда какое-то движение было, мы выбежали, может, где-то на час, не больше. Не было жестокости со стороны сотрудников, да и люди как-то нормально себя вели. У меня тогда было какое-то непонимание, что вообще происходит. Помню, три-четыре протестующих упали и пара сотрудников их била палками. Я оттянул одного, говорю: «Что ты делаешь вообще? Успокойся, люди лежат, чего ты их бьешь? Пусть бегут».

Если честно, не увидел там ничего такого. Да, были стычки где-то на площади, но там потолкались, не более того — жестких потасовок я не наблюдал. Была якобы попытка проникновения в Дом правительства, когда там стекла бились. Но, насколько я понял, все делали сотрудники в гражданском, это постановка — протестующие, насколько я знаю, туда не ломились (группа людей пыталась штурмовать Дом правительства, они разбили окна и выломали дверь, по одной из версий, это были провокаторы со стороны властей. — Прим. ред.). Рассказываю это по тому, что видел сам и что рассказывали сотрудники, которые непосредственно там были. Когда говорили, что там лежала куча холодного оружия, какие-то прутья после этого… Я был на этой пустой площади и не видел ничего такого вообще.

Бывший омоновец говорит, что посмотрел на те дни по-другому, когда спустя десять лет встретился в камере СИЗО КГБ с политзаключенным Игорем Олиневичем — белорусским анархистом, которого осудили за события «Плошчы-2010», а после задержания в 2020-м приговорили к 20 годам колонии.

— Он рассказывал, что тогда в СИЗО и их прессовали, ставили на растяжки, раздевали, — говорит мужчина. — А у меня на тот момент не было такой информации, для меня те события прошли как-то спокойно. Помню, сотрудникам тогда (как и сейчас, наверное) предлагали писать заявления, если у них есть какие-то царапинки — якобы они получили телесные травмы. Ходили какие-то отдельные лица, снимали каждый свой синяк, может, чтобы получить какие-то премии, еще что-то, но ничего серьезного ни у кого не было.

По словам Ярмака, после он отказывался работать на акциях «молчаливого» протеста в 2011 году. Их участники не произносили лозунгов, а хлопали на улицах.

— Тогда же тоже были указания задерживать людей. Я сказал: «Я их трогать не буду — сам сейчас пойду туда хлопать». Ну, и наше подразделение не привлекали особо к политике: мы больше работали по борьбе с преступностью, наркотиками и на массовых мероприятиях вроде футбола, концертов, — говорит собеседник. — Хотя и мы, помню, тогда выезжали, но не задерживали никого. Руководство, наверное, примерно знало по отрядам, где какое отношение к этому всему бытует. И такое мнение было у многих сотрудников. Потому что все прекрасно видели экономическое состояние по своим зарплатам. Это был миф, что омоновцы зарабатывали огромные деньги, — на самом деле мы получали копейки, уровень жизни был никакой. Мне на трех работах приходилось работать. И все понимали, что так не должно быть. Я думаю, тогда, в 2011-м, все могло вспыхнуть, потому что тогда у людей в органах было примерно такое же настроение, как у людей на улицах. Сотрудники прекрасно понимали проблемы народа. Вот я тогда конфликтовал с руководством.

Протесты 2020-го: «В органах боялись. Где была бы сила, за тем они бы и пошли»

После ухода из ОМОНа Ярмак открыл свое дело в сфере грузоперевозок и продолжал жить в Минске. Перед выборами 2020-го, вспоминает, активно писал на политические темы в соцсетях:

— У меня в Instagram было около 500 подписчиков и среди них — очень много сотрудников разных подразделений: ОМОН, СОБР, «Алмаз». И тогда я постил всю информацию из TUT.BY, «Мая Краіна Беларусь», Nexta. Кто-то отписывался — для кого-то из сотрудников я стал врагом. Но я продолжал, чтобы большее количество людей об этом знало, даже больше — чтобы действующие бойцы все видели и хотя бы, может, у кого то включились мозги. Многие из них меня знали, уважали, я понимал: кто-то прислушается. И я знаю, что несколько человек после бесед со мной уволились из ОМОНа, из части 3214.

Артем Ярмак (в белом) разговаривает с разгоняющими протестующих омоновцами, первые дни после выборов августа 2020, Минск. Фото: «Комсомольская правда в Беларуси»
Артем Ярмак (в белом) разговаривает с разгоняющими протестующих омоновцами, первые дни после выборов августа 2020, Минск. Фото: «Комсомольская правда в Беларуси»

После массовых избиений протестующих на Окрестина бывший омоновец записал видеообращение, в котором отказался от права ношения крапового берета.

— Я не знал, что могу сделать, но было стыдно, что я являлся какой-то частью этой системы, хотя моя совесть всегда была чиста, за мной не было каких-то противозаконных действий, — объясняет свой поступок собеседник. – Я тогда принял такое решение, это достаточно громко было, на меня выходили люди из России. Есть такой генерал Лысюк, организатор братства «крапового берета» (Сергей Лысюк — один из основателей традиции сдачи квалификационного экзамена на право ношения этого элемента. — Прим. ред.), и меня приглашали в Москву на беседу: я был человеком, который сам отказался от берета, это достаточно серьезно. Хотя сам всегда уважал это движение, мечтал об этом берете — это серьезная заслуга.

Поэтому отказаться от него было трудно, да, но ничто по сравнению с тем, что переживали люди в этих издевательствах. И я понимал, что будут последствия. Мне звонили, присылали анонимные сообщения с оскорблениями и угрозами, что меня ждет, мягко скажем, физическая расправа. И некоторые недавно уволившиеся омоновцы спрашивали, правда ли, что меня приезжал задерживать Павличенко (Дмитрий Павличенко был командиром бригады спецназа МВД, его подозревают в причастности к деятельности «эскадрона смерти», который похищал оппонентов Лукашенко в 1990-х. — Прим. ред.). Ходили такие слухи. Я объяснял, что такого не было, но, видимо, мной заинтересовались люди его уровня. Потом пришлось уехать на неделю из Минска: написали, что через пару дней меня задержат.

Артем рассказывает, что после выборов участвовал практически во всех акциях протеста до того, когда они перешли в дворовые. И, несмотря на угрозы, чувствовал себя спокойно.

— С августа по октябрь я был полностью уверен, что мы победим. А уже зимой начались жесткие репрессии, и я понял, что нас задавили, — объясняет бывший силовик. — Я знал, что победить можно только силой, а силовики будут действовать жестко, потому что это их жизни, будущее. И что на этих собраниях, когда полностью собирается отряд, у них были беседы, мол, если не мы, то нас. А мы действовали не жестко. Ну и тогда понял, что все. Дальше год был такой напряженный. Не скажу, что я боялся, но нервная система пошатывалась.

Новости о том, что происходит в силовых подразделениях и какие там настроения, Артем узнавал через знакомых, продолжавших поддерживать контакт с действующими бойцами.

— Я знаю, что, когда активно шли протесты, они боялись. В органах царила такая обстановка, что, где была бы сила, за тем бы они и пошли, — вспоминает мужчина. — Не все, может быть, но многие, потому что были люди, которые колебались. Повторюсь, многие, более образованные, понимающие, что происходит, увольнялись в течение года после выборов. Была большая ротация. Такие люди, я уверен, сами этим (репрессиями и неправомерными задержаниями. — Прим. ред.) не занимались, но видели, что делают некоторые сотрудники при задержании. И их это не устраивало. Достаточно много людей, у которых была совесть, ушло. Но проблема в том, что на их место пришли неадекватные, необразованные люди, которые за общежитие на Пирогова (общежитие департамента охраны и ГУВД Мингорисполкома. — Прим. ред.) готовы были сделать все что угодно.

— Когда я служил, занятия по разгону протестов были и у нас — это тактическая подготовка. Они проходили нечасто, и их не любили ни командиры, ни подчиненные — с этими щитами по плацу ходить, — продолжает собеседник. — При этом по тем же задержаниям нас учили работать, как написано в книжке по применению физической силы и спецсредств, то есть не превышая полномочий. И я не видел какого-то настроения такого к людям. Да, слушайте, мы в 2010-м ехали на выборы в машине под какую-то песню Михалка! Не было никакой ненависти к протестующим. Но в 2020-м было сказано, образно, «делайте что хотите». И я не знаю, как идеология работает сейчас, но я бы не сказал, что во времена моей службы прививали сотрудникам какую-то ненависть к тем, кто поддерживает оппозицию, их не называли врагами. Тогда не было такого. А вот в 2020-м, рассказывали, там конкретно говорили: это враги, это люди, которые нас уничтожат, если мы не уничтожим их. Наверное, те, кто занимался беспределом, — жертвы этой идеологии. У них сработал страх, ну и плюс какие-то личные психологические расстройства и травмы, ненависть к людям в целом.

Дело о поджоге дома Гайдукевича: «Я почитал, в чем подозревают, и понял, что все фигня»

13 августа 2021 года в 4 утра домой к Ярмаку пришел КГБ. Тогда еще силовики приезжали на задержания и обыски без той экипировки, что появилась после инцидента в квартире Андрея Зельцера. Собеседник вспоминает, что все прошло спокойно.

— Когда я открыл дверь, стояли сотрудники «Альфы» и опера — человек семь, — вспоминает мужчина. — Еще были двое заспанных понятых. Как я понял, подняли детей, студентов из академии МВД. Прошел обыск, первоначальный допрос: «Понимаете, по какому поводу мы к вам пришли?» Я ответил «нет». – «А чего спокойный такой — ждали нас?» Говорю: «Мне кажется, вас все нормальные люди сейчас ждут». Все прошло нормально, потом меня повезли в КГБ, там уже были «добрый и злой полицейский», какие-то крики, угрозы — все это выглядело смешно. Меня продержали часа четыре-пять.

Потом Артем оказался в числе задержанных за попытку поджога дома Олега Гайдукевича в июле 2021-го. По словам депутата, в его дом бросили «коктейли Молотова», из которых загорелся только один. В результате инцидента никто не пострадал — лишь у кота депутата обгорел нос. Как объясняет Ярмак, он попал в поле зрения служб из-за общения с некоторыми другими фигурантами дела:

— В КГБ спрашивали, знаком ли я с определенными людьми — Игорем Чемякиным и Сергеем Лисовским (Чемякин — бывший «алмазовец», живет в эмиграции, воевал на стороне Украины, в Беларуси заочно осужден на 20 лет. Лисовского осудили на 20 лет тюрьмы строгого режима. — Прим. ред.). Я встречался с ними по личным вопросам, по тренировкам. Я по образованию тренер, оканчивал БГУФК, у меня желание тренировать есть, на эту тему мы и общались. А этих людей тогда уже «вели».

Артем Ярмак на тренировке, 2020 год, Минск. Фото предоставлено собеседником
Артем Ярмак на тренировке, 2020 год, Минск. Фото предоставлено собеседником

На Ярмака завели уголовное дело и обвинили в инструктаже семьи Войтеховичей — якобы он объяснял, «как и что делать, чтобы точно загорелось». При этом он говорит, что сотрудники КГБ практически не поднимали эти темы:

— Первое время меня по допросам еще таскали, спрашивали одно и то же, как под копирку: что вам говорили, знаком ли вам Вадим Прокопьев. А потом уже меня особо не трогали. Со временем предъявили обвинение, но я почитал, в чем подозревают, и понял, что все фигня. Когда я служил в 3214-й, был мастером по вооружению, много знал про оружие. Но по этому моменту ко мне не было вопросов, какие-то горючие смеси мы не обсуждали. Войтеховичей я не знал и, когда о них спросили, сразу сказал об этом. Больше разговор о них и не заходил. Вадима Прокопьева я тоже не знал — только, что Игорь Чемякин с ним общается. У меня была такая позиция: чем меньше говорю на допросах, тем лучше будет. Вообще, какую информацию я дал КГБ? Что знаю Лисовского, что мы встречались и обсуждали белорусский спорт, муай-тай в частности. А Чемякин задержан не был. Мне постоянно говорили: «Вы готовы на полиграф?» Я отвечал: «Без проблем». Но меня ни разу не проверяли.

В СИЗО КГБ Артем какое-то время сидел с анархистом Олиневичем, предпринимателями, фигурантами дела Бабарико. По его словам, в четырехместной камере обычно содержались вшестером.

— Когда мы вдвоем с Игорем сидели, пару недель у нас не было ни передач, ни писем, а так все заходило без проблем, не было никакого предвзятого отношения. Не знаю, где как, но там сотрудники подчеркнуто корректно себя ведут. Улыбаются, ну и там работают молодые пацаны, — говорит он. — Все выглядит там, как в средневековье: облезлые стены, шконари (тюремные кровати. — Прим. ред.) из арматуры сваренные. У меня сначала был шок, а потом привык. Четверо спали на шконках, двое — на полу в проходах. Так себе, конечно. В жару в камере было невозможно: все в плесени, запотевает. Зимой серьезных морозов я не застал, но, когда холодно, кстати, батареи грели нормально, хотя сверху из окна дуло. А еще, например, разрешали из дома одеяло передать. Туалет в камере — ведро. Два раза в день водили, так сказать, в стационарный туалет — вроде, в 6.30 и в 16 часов. Обед был достаточно неплохой: мясо, суп, так что обед ели все. Утром каша, вечером — свекла вареная с селедкой. Чай был. Мы сидели в 18-й хате (это возле входа), и с нас начинали раздачу, поэтому всегда было горячее все.

В СИЗО мужчина провел 3,5 месяца, пока его не выпустили под подписку о невыезде и с обещанием, что придет на суд. По словам Артема, перед выходом на свободу он сталкивался с вопросами о действующих омоновцах и бойцах других подразделений и вербовкой со стороны кагэбэшников.

— Они пытались сделать так, чтобы я был свидетелем по делу, а я сказал, что не имею никакой информации и придумывать не буду. Работайте, доказывайте! Но они ничего не нашли, слава богу. Нужны же какие-то показания, а на меня никто ничего не давал — ни Войтеховичи, ни Лисовский, ни кто-то другой, — объясняет собеседник. — Когда меня выпускали, говорили: «Вы же грузоперевозками занимаетесь? Понимаете, что можете перевезти что-нибудь незаконное? И будете сидеть не по политической статье, а по другой». Спрашивали, общаюсь ли я с действующими силовиками, могу ли сходить на тренировку СОБРа. Я сказал «нет», а они: «А надо!» В любом случае комитет собирает информацию про сотрудников, они знают, что не все в таких структурах лояльны этому режиму. И я понял, им от меня что-то надо в любом случае. Еще думал, что меня выпустят и потом переведут на Володарку, но нет. Так я стал планировать, как покинуть страну.

Мне дали номер и сказали звонить им каждую пятницу. Но я сотрудничать не собирался и не позвонил. В воскресенье они набрали сами, спросили, почему молчу. Но в итоге больше не звонили. Я понимал, что если еще наберут, скажут встретиться, в любом случае, буду готов к побегу или нет, видеться с ними нельзя. Это против моих принципов, я не хочу ничего общего иметь с такими людьми. Мне повезло, я тихонько полностью подготовился — сделал план, продолжил маршрут, достал левые телефоны и симки. И когда кагэбэшники позвонили и попросили встретиться, я «согласился», но попросил отложить на вечер. А сам спрятал машину, снял с нее номера, заехал за тревожным чемоданчиком, который у меня был уже заготовлен в одном заброшенном месте, и пошел в дальний путь.

Побег и эмиграция: «Если бы остался, все мои движения в сторону силовиков в 2020-м не забыли бы»

Артем направился к границе с Литвой через Гродненскую область. Он рассказывает, что добирался на попутках и через лес. Самыми сложными оказались последние 30 км.

— Пришлось все это расстояние пройти пешком. Я двигался вдоль дороги, чтобы все видеть и при этом оставаться незаметным, — вспоминает мужчина. — Километров за 10 нарвался на блокпост. Это как раз место, где по лесу пройти невозможно: там болото, и пересечь его можно только по участку дороги, а на ней стояла гражданская машина. Я не решился при ней переходить — нашел себе удобное место, залег на кромке и стал наблюдать. Подъехали еще «уазик», «буханка», из них вышли пограничники — и из гражданской тоже, я подумал: «Все-таки хорошо сработал». Они стояли долго. Я пытался обойти болото, но оно огромное, бурелом сумасшедший — не пройдешь, поэтому пограничники на этом перешейке и «пасутся». Был вариант только возвращаться и идти в другой день, но это невозможно. Решил выждать время. Пришлось ночевать в лесу. Я ушел вглубь и стал наблюдать. Часов в 12 ночи гражданская машина уехала к заставе, вглубь страны, в два — «уазик», а еще через пару часов я издалека услышал, как отъехала «буханка». Кто-то, кстати, на квадроцикле проезжал. К утру, когда на мосту было пусто, я осмотрелся и потихоньку пошел туда.

В лесу бывший омоновец находился примерно восемь часов: с 21 часов до 5 утра. Все это время старался двигаться, чтобы согреться: на улице было около семи градусов мороза.

— Я вышел в гражданской одежде, чтобы не привлекать к себе внимание, а с собой взял военную форму, чтобы слиться с пейзажем, — говорит Артем. — Потом в лесу я все надел, топтался туда-сюда, чтобы было теплее. Почти не спал: как только засыпаешь — замерзаешь. А с утра уже на адреналине очень быстро прошел тот участок и дальше двигался к границе. Хотя там каждые 10 секунд оборачиваешься, слушаешь все вокруг: все-таки будет неприятно, если вдруг сзади покажется «уазик». На самой границе я нашел дырку в заборе и перебрался, правда, там тоже было болото, лед. Я немного прошел по нему и в конце почти по пояс провалился. Это было уже, наверное, на территории Литвы. Но весь путь прошел спокойно, уравновешенно, понимая, что, как и почему я планирую.

Артем Ярмак. Фото предоставлено собеседником
Артем Ярмак в Вильнюсе. Фото предоставлено собеседником

Так 17 марта 2022 года Ярмак оказался в Литве и больше не возвращался в Беларусь. Когда он добрался до местных пограничников, ноги были сильно мокрыми, а еще мужчина очень замерз: день выдался хоть и солнечный, но холодный.

— Увидел выехавшую из леса машину и побежал к ней, рассказал, что я белорусский беженец, границу перешел, — вспоминает собеседник. — Пограничники молодцы: посадили меня в машину, включили печку, отогрели. На заставе все тоже доброжелательные — поесть принесли, чай налили. Там у них на такой случай «тюрьма» специальная с решеткой есть, хотя от тюрьмы там одно название — стоит кровать, нормальное постельное белье. Они сказали, куда идти, я сам пошел, закрылся, лег поспать. Девчонка-сотрудница мне свои носки принесла, чтобы я переодел мокрые. Потом были несколько допросов: со мной разговаривала контрразведка, как я понял, — Департамент госбезопасности. А после повезли в лагерь для беженцев. В целом первое впечатление о Литве было очень хорошее.

Из лагеря Артема забрали в тот же день представители общественной организации «Дапамога», которая помогает белорусским эмигрантам в Литве. С собой у мужчины ничего не было — ни вещей, ни денег на первое время, только документы. Первые пару недель он пожил в доме «Дапамогі», а после снял жилье. Зарабатывать приходилось непросто.

— Сразу пошел на металлобазу — сортировал металлы, грузил на фуры. Работа тяжелая, платили немного. Брал подработки — соглашался на все, что есть, надо же было зарабатывать на жилье, жизнь. И грузчиком был, и листву во дворах, парках мел от частной компании, — рассказывает мужчина. — Сейчас работаю на доставке — арендовал машину, развожу продукты от частного магазина. Если есть хорошие предложения, еще на стройке подрабатываю, благо, более-менее могу график подстраивать под себя. Возраст уже, конечно, сказывается немного, бывает, болит спина, но я занимаюсь, хожу на тренировки практически ежедневно, пью витамины. И кому тут легко? Тут так живут и работают очень многие белорусы, не считая, например, айтишников.

Пожив в Литве больше года, Артем Ярмак никак не мог решить вопрос с легализацией. Мужчина подавался на статус беженца и постоянный ВНЖ, но больше 14 месяцев не мог получить ответ, хотя в этой стране дело по закону рассматривают в течение шести месяцев с момента подачи заявления. Тогда он пошел на крайние меры и объявил голодовку у здания Департамента миграции. Так белорус пытался привлечь внимание к своей проблеме.

— Департамент госбезопасности мне в итоге сказал, что я являюсь какой-то угрозой для Литвы и ПМЖ мне не дадут. Я что, угрожаю целой стране? — до сих пор негодует мужчина. — Я тогда просил назвать факты, но их никто не предоставил. Объяснили только, что «это предположение». Как я понял, презумпции невиновности в этом случае нет, очень похоже на Беларусь. Я знал, что просто не будет, что не приеду на все готовое. Но не ожидал, что будут палки в колеса ставить. Все-таки полтора года практически просто, считайте, выкинуто — ни документов, ни понимания, что делать. Только сейчас я думаю, что делать для будущего, строить какие-то планы. Но я не жалею, что уехал, — как есть так есть.

После отъезда Ярмака его первое время искали в Беларуси. Он говорит, что звонили матери, бабушке. Но на суд по делу о поджоге дома Гайдукевича его в итоге так и не вызывали, в списке обвиняемых или заочно осужденных его фамилии тоже нет. Он не исключает, что тоже мог бы оказаться на скамейке подсудимых или как минимум под контролем спецслужб.

— Я видел, какие сроки сейчас дают, и понимал, что ребятам будет суровый приговор. Жалко людей, конечно. Но еще ладно, когда сидишь и тебя не трогают, — так у нас в колониях еще же и издеваются над политическими, — рассуждает мужчина. — Поэтому осужденным можно только посочувствовать. Это очень тяжело. И самое главное — ты же ничем им помочь не можешь, я не знаю, как сделать так, чтобы люди вышли на свободу. Я думаю, если бы я остался там, возможно, был бы за решеткой вместе с ними. И все мои движения в сторону силовиков в 2020-м не забыли бы, возможно. А может, и нет. Но, даже если бы не задержали, они бы с меня не слезли — заставляли бы работать с КГБ, а это неприемлемо: они враги для меня, делают неправильное дело, я таким заниматься не буду.

Несколько месяцев назад Артем получил вид на жительство на год и пока остается в Литве, но рассматривает варианты переезда. Мужчина хочет и в ЕС начать свое дело, но для этого нужно выучить иностранный язык. Еще в планах — заняться здоровьем. Чтобы все это оплатить, мужчина попросил через BYSOL попросил помощи у белорусов.

— Тут по медицинской части очень все дорого, пока даже не знаю, как все сделать, но первым делом хочу подлечить зубы. Ну и выучить английский — в Европе без него никуда, особенно в бизнесе, где нужно общаться с партнерами, — рассказывает он. — В Беларуси у меня был свой небольшой бизнес — грузоперевозки, мне нравилось этим заниматься. Здесь нет возможности что-то такое открыть: и финансов нет, и рынок слабоват, конкуренция огромная, потому что идет война и некоторые границы закрыты. Ну и я не знаю, где вообще буду жить, потому что ВНЖ в Литве у меня только на год. Вдруг осенью его не продлят? Я не женат. Да, круг общения какой-то есть, но родные в Беларуси, приехать сюда возможностей немного, поэтому так, можно сказать, один. Но у других и похуже ситуации: дома остались семьи, дети… Пока я живу одним днем. Но надо как-то двигаться, и семью строить, и жизнь здесь, за границей, потому что в Беларусь мы, я думаю, вернемся нескоро.