«Когда мы вышли после всех этих суток, на Сергея было страшно смотреть — весь заросший и худой. Первым делом мы обняли друг друга и тогда же решили уезжать из Беларуси», — говорит Анастасия Крупенич-Кондратьева. С мужем они провели в изоляторах 224 дня. По 112 каждый. Супругов девять раз судили по ст. 19.11 КоАП РБ за пересылку новостей из «экстремистских телеграм-каналов» друг другу, а потом неожиданно выпустили. О том, как прошли для них дни за решеткой, условиях в ЦИП и романтике в заключении, Настя и Сергей рассказали Zerkalo.io.
В пятницу, 5 ноября, Анастасия и Сергей освободились из ЦИП на Окрестина, а уже 8-го покинули Беларусь. Сейчас они находятся в Варшаве, живут у друзей, с которыми сидели сутки. Психологически, говорят, чувствуют себя бодренько, физически — похуже: после Окрестина у девушки начались «проблемы по-женски», парень — похудел на 11 кг. В ближайших планах взяться за польский, а пока у них карантин.
— По образованию я учитель русского языка и литературы. До января 2021-го была воспитателем группы продленного дня в одной из гимназий Минска. Зимой Сергея, он android-разработчик, пригласили работать во Вроцлав. Мы подумали: классная возможность. Я уволилась, и мы переехали, — рассказывает Анастасия и вспоминает, что за границей они очень скучали по Беларуси. — Пока привыкали к новому месту, мужу стали предлагать хорошие вакансии в Минске. В итоге все сложилось так, что мы собрали чемоданы и через полтора месяца вернулись. Сняли квартиру и хорошо себя чувствовали. Никаких предпосылок, что с нами что-то случится, не было. Правда, летом, когда в новостях начали писать про задержания в компаниях «21 век», «Модум», «Юркас», у меня появилось ощущение, что придут и за нами, но не в этом году.
— Почему?
— Мы же выходили на мирные акции.
Анастасия почти не ошиблась. 15 июля ей позвонили из ГУБОПиКа и предложили подойти. Причина — ее комментарий. По словам девушки, двумя неделями ранее в одном из "экстремистских" телеграм-каналов, где деанонимизируют силовиков, она увидела отца одного из своих учеников. Там, продолжает, уже были его паспортные данные, адрес, указывалось и то, что он участвовал в делах Виктора Бабарико и Марии Колесниковой.
— И у меня случился диссонанс. Этот человек так хотел, чтобы обучение велось по-белорусски, сам старался говорить на мове — и тут он уже в этих списках. И я написала в чат-бот телеграм-канала, что его ребенок ходит в гимназию, где я работала. Телеграм-канал, как мне позже рассказал Сергей, на тот момент уже был под контролем силовиков, — описывает происходящее Анастасия. — Когда я набирала комментарий, у меня не было ненависти к отцу или ребенку (как это пытаются преподнести в провластных телеграм-каналах). Я не собиралась никому вредить. Это было удивление. Насколько помню, я не указывала ни номер учебного заведения, ни класс. Однако в ГУБОПиКе мой поступок трактовали как слив персональных данных ребенка. Сказали, уже чуть ли не покушение на него случилось. Хотя, понимаю, меня просто запугивали. После допроса меня повезли домой на осмотр, там ничего не нашли. Стали лазить в телефоне. Увидели нашу с Сергеем переписку, в ней репосты новостей из "экстремистских" телеграм-каналов, обрадовались: «То, что нам надо».
— Видимо, когда они нашли переписку, начали набирать мне, но я был занят на работе и не снимал. Потом заметил сообщение от Насти: «Звонит ГУБОПиК, нужно прийти» и поехал к ним в офис на Революционную, — подключается к разговору Сергей. — Разговор с сотрудником длился минут тридцать. Он меня оскорблял, возмущался, мол, что вам не нравится, говорил, что айтишники зажрались, и не понимал, почему мы приперлись назад из Польши. В конце он сообщил, что жену посадят лет на 5−7, а я поеду по «административке» за распространение экстремистских материалов.
В Ленинское РУВД Настю и Сергея повезли вместе. Здесь на супругов выписали по протоколу по ст. 19.11 КоАП РБ (Распространение информационной продукции, включенной в республиканский список экстремистских материалов), а на следующий день суд назначил жене 12 суток, а мужу — 13.
— В РУВД следователь показывал, что на меня будет четыре протокола, а на Сергея — три, но мы не восприняли это серьезно, — возвращается к тем событиям Анастасия. — По истечении 12 суток мне принесли новый протокол, Сергею, как он позже рассказал, тоже. И началось. Новый протокол мог «прилететь» за 2−3 часа до выхода, за день, и даже шесть суток. В какой-то момент из-за всей этой ситуации у меня начались панические атаки и паранойя. Я понимала: люди приходят и уходят, а я все сижу. Стало страшно: казалось, я в изоляторе навсегда… И это постоянное замкнутое пространство. Смотришь в окно через решетку, там люди ходят, жизнь идет, а ты сидишь и ешь эту кашу. Потом отпускало, возвращалась бодрость. Перед девятым судом, когда меня в очередной раз привезли в РУВД и указали на стопку «скриншотов» из моего телефона, поняла: Новый год буду встречать с перловкой и сотрудниками ЦИПа. Иллюзий и надежд у меня не было.
— А у вас, Сергей?
— Я всегда искал какие-то логические объяснения всему. Сначала думал, срок давности по нашим делам два месяца - значит, столько и просидим. Когда выяснилось, что не два месяца, а год, почему-то определил себе время до февраля. Адвокат, кстати, сказал, что следователь должен был сразу при задержании осмотреть телефон, найти все [экстремистские] перепосты, но он этого не сделал. На распечатках, которые представляли в суде, был виден разный уровень заряда батареи и то, что телефон заряжали. Значит, мобильный смотрели без меня. Это, объяснял защитник, незаконное вторжение. Зачем следователь так поступал, я не знаю: думаю, это месть. На Окрестина мы встречали и других людей, которые сидели с родственниками, например, родители и дети.
— Но в конце августа, спустя 41 день, вас все-таки выпустили.
— Предполагаю, они про нас забыли и не подготовили протокол. А сотрудникам ЦИПа все равно: они видят по записям, мы должны выйти — и отпустили, — поясняет Сергей.
— В тот день муж освобождался с Окрестина, а меня мама с папой забирали из Барановичей, — описывает происходящее Анастасия. — Когда я с родителями приехала на квартиру, там на лестничной площадке уже дежурили сотрудники Ленинского РУВД. Они предупредили: завтра мне нужно прийти в милицию и подписать документ о том, что если я где-то «засвечусь» - попаду под «уголовку». Мужа сказали взять с собой, иначе его объявят в розыск.
— Мы сразу поняли — это развод, и нам дадут сутки, — слово за Сергеем. — Посчитали: на тот момент мы уже просидели 41 день. Прикинули, если дадут 15, получится 56, то есть два месяца. Подумали, вряд ли можно находиться в изоляторе дольше, и решили досидеть. Правда, в этот раз мы уже шли подготовленные: надели по трое трусов, штанов, взяли предметы личной гигиены. Смена в тот день попалась хорошая, и наши пакеты пропустили.
«Насекомых на моих волосах было столько, что я опускала голову, стряхивала волосы, и вши просто падали с меня»
Условия содержания Насти и Сергея мало чем отличались от тех, о которых рассказывали другие «политические» сидельцы. В душ не водили, матрасов и постельного не выдавали. Камеры были перенаселены в три-пять раз, в помещении постоянно горел свет. В два и четыре часа ночи проходила перекличка.
— Как-то к нам подселили мужчину, у которого были проблемы с головой и эпилепсия. Он регулярно устраивал перфомансы в виде мастурбации на камеру. Кричал, пытался выбить двери, чтобы его отпустили домой, — описывает одного из своих соседей Сергей. — Другой сокамерник принес бельевых вшей. Мы семь суток выбивали для него прожарку, не помогло. В итоге, эти насекомые расползлись повсюду. Нам оставалось только ловить их и давить.
— А педикулез был?
— Педикулез был у меня, — слово за Анастасией. — Как-то в камере со мной оказалось сразу три бездомные. Вонь стояла нереальная. «Кормушку» нам не открывали, говорили: «Это не санаторий, дома надышитесь». Среди моих соседок в тот момент была и знаменитая Алла Ильинична. Кажется, ее подселяли специально, стоило нам вылечиться от вшей. Ее голова просто кишела, мы даже запрещали ей шапку снимать. В сентябре я и сама от нее сильно заразилась. Насекомых на моих волосах было столько, что я опускала голову, стряхивала волосы, и вши просто падали с меня. Сотрудники выдали три флакона лекарства, месяц я лечилась. Вторая бездомная, у которой не было даже трусов, принесла бельевых вшей. Сколько мы не просили, отправить ее на прожарку, этого не сделали. Бывало, чувствуешь среди ночи, что-то ползет у тебя по ноге, смотришь: бельевая вошь. В общем, условия содержания были ужасные, но мне кажется, работникам ЦИП это доставляло удовольствие. Например, когда мы говорили про вшей, нам отвечали: «Так вы можете устраивать вшиные бега».
По мнению Анастасии, к задержанным женщинам относились строже, чем к мужчинам. «Шмоны», приводит она пример, у них проходили чаще.
— Последнее время я была в знаменитой камере № 15. После того, как одна из девочек освободилась и, как сказали сотрудники, написала жалобу на условия содержания, у нас устроили очередную проверку. Нас вывели из камеры и под опись забрали всю одежду, которая там осталась. А мы ее стелили на пол, чтобы хоть на чем-то спать, — не скрывает эмоций Анастасия и говорит, что из-за ночевок на полу у многих ее соседок «начались проблемы по-женски». — Кроме того, у нас забрали часть зубных щеток: оставили четыре на 12 человек. Забрали мое антибактериальное мыло, шампунь, мои прокладки и даже мои запасные трусы. Четыре дня не давали туалетную бумагу.
— Как вы держались все это время?
— Спасало, что в камерах нам попадались хорошие люди, — слово за Сергеем. — Меня сильно обрадовало, когда адвокат сказал, что нам пишут письма. Понятно, что ни одного из них мы не получили, но все равно я был очень рад. Хочется сказать большое спасибо всем за поддержку.
— Внешне люди, которых к нам подселяли, нас не узнавали, но как-то одна из моих сокамерниц, услышав, кто я, расплакалась, — говорит Анастасия. — Сказала, приятно сидеть с таким человеком. Все это давало какую-то нереальную энергию.
— А что за эти три с половиной месяца за решеткой было самое тяжелое?
— Не видеть мужа, — отвечает Анастасия. — Чуть начинался какой-то кипиш, я ухо к «кормушке» — вслушиваюсь, называют ли его фамилию, звучит ли его голос. Если да, понимала, он жив, он тут рядом, только не известно, все ли у него хорошо. Сергей, как он мне позже рассказал, делал то же самое. А еще у нас был трогательный момент с котлетой. Сергей, расскажи.
— На Окрестина есть такая фишка: в день, когда человек освобождается, его снимают с довольствия. Настю должны были выпустить, но, видимо, передумали, — описывает ситуацию супруг. — И я услышал фразу, что девушке с двойной фамилией порция сегодня не положена. Понял, речь о моей жене, и попросил передать ей свою котлету.
— Мне сказали, что каши положат, а котлеты под счет, поэтому, извините, — дополняет историю мужа Анастасия. — Но тут проходит немного времени и к нам снова заходит раздатчица. Дает мне котлету и говорит, это вам от супруга. У меня началась истерика. Раньше я эти печеночные котлеты почти не ела, но эта стала самой вкусной в моей жизни. Вся камера плакала.
— А сколько вам насчитали за время пребывания в изоляторах?
— На двоих за 224 дня получилось 3248 рублей.
— Настя, у вас появлялись мысли, что Сергей в какой-то степени попал в эту историю из-за вас?
— Это у меня были упреки к себе, что я согласился на предложение работать в Минске и мы вернулись в Беларусь, — неожиданно отвечает за жену Сергей.
«Мы увидели друг друга — и нас выставили за забор»
Выпустили супругов 5 ноября. Почему вдруг это случилось, молодые люди даже не догадываются.
— 4 ноября у меня заканчивались сутки, которые присудил восьмой суд. Меня должны были выпустить в 14.00, но в 11.00 открылась дверь и оттуда: «Крупенич-Кондратьева, на выход». Поняла, это очередной протокол. Меня увезли в милицию, оттуда в ИВС, 5 ноября снова был суд, мне дали 15 суток. Правда, после процесса меня повели не в камеру, а во внутренний дворик. Прошло минут 20, и я услышала: «С вещами на выход».
— Мой срок заканчивался 5 ноября, то есть на день позже Настиного. На перекличке я не услышал ее голоса, понял: в ЦИП ее нет, но что с ней, не знал. Ситуации, когда ее перед очередным судом переводили в ИВС, случались и раньше, — рассказывает Сергей и отмечает: 5-го ему также вручили очередной протокол. — После суда, где мне дали 15 суток, я вернулся в камеру. Минут через 50 меня снова позвали. Спустили на первый этаж, там Настя. Мы увидели друг друга — и нас выставили за забор. Вокруг люди, машины — и мы грязные, с пакетами передач, которые нам на выходе отдали. Пошли в ближайшее кафе, попросили вызвать такси.
— Все спрашивают, была ли после освобождения эйфория. Нет. Скорее, пришло осознание, что жизнь идет своим чередом, а ты выпал из нее на 3,5 месяца, — описывает свои переживания Анастасия. — Помню, как я позвонила родителям в дверь, а они только приехали с суда, мама открыла и побелела. А я ей: «Мама, дай денег рассчитаться за такси». Она протягивает нужную сумму, я спускаюсь платить, а папа за мной. Выбежал на улицу в одних носках.
— Как прошла первая ночь дома?
— Было жуткое желание помыться. С первого раза даже не получилось смыть с себя Окрестина. Мне кажется, только когда я частично обрезала волосы, сбросила с себя всю энергетику этого места, — описывает свои ощущения Настя.
— Мы много говорили, не могли наговориться. Родные рассказывали, что про нас писали, и что нас признали политзаключенными, — дополняет слова супруги Сергей. — Я уснул часа в три. Поспал часа три-четыре, и больше не хотелось. Видимо, из-за того, что в изоляторе нас ночью поднимали, организм приспособился мало спать. Так продолжалось несколько первых дней.
— А новости стали читать?
— Да, и репостить, — смеется Сергей. — После такого перерыва сложно за всем уследить. У меня сейчас куча закладок, что посмотреть, почитать. На очереди интервью со Шрайбманом и выпуск Чалого.
— Какая из новостей вас больше всего поразила?
— То, что нас признали политзаключенными, — отвечает Настя. — Это очень почетно.
— Вопрос прозвучит странно, но задать его мы должны. Почему решили уехать из Беларуси?
— У силовиков есть практика приходить якобы для профилактики к тем, кто отбывал наказание по политическим статьям. Сюда же относимся и мы, но жить в постоянном стрессе и страхе больше не хочется, — объясняет мотивацию семьи Сергей. — К тому же у нас есть неотбытая «пятнашка», которую в течение года могут сказать досидеть.
— С какими словами родители провожали вас в дорогу?
— Они не знали, что мы уезжаем. Никто не знал. Когда позже мы им об этом сообщили, они были подавлены. Грустили, что увидели нас всего на пару дней, но для всех главное, что сейчас мы чувствуем себя в безопасности, — говорит Настя и озвучивает их планы на ближайшее время. — После карантина Сергей начнет заниматься документами и продолжит работать в IT, а я планирую записаться на курсы и получить новую профессию.
— Как вы себе объясняете, почему это все случилось с вами?
— Думаю, тут сошлось все: я учительница, муж айтишник, оставленный комментарий, — перечисляет Настя. — В итоге нам устроили показательную порку.