«Возможен и вариант проигрыша. Наступать некем». Монолог бойца белорусской штурмовой роты при ВСУ о тяжелых боях и проблемах фронта

Позывной Юриста не связан с его профессией — так еще в детстве прозвали его ребята со двора. Больше года белорус воюет в Украине, его подразделение долгое время держало оборону под Марьинкой. Юрист мечтает, чтобы все быстрее закончилось, а потом первым делом хочет жениться и путешествовать. В Киеве его ждет девушка, а дальше — целый мир. Но это потом: пока парень привязан к оружию и окопам, и ситуация на фронте, которую он описывает, тяжелая. Боец рассказал «Зеркалу», как проходили тяжелые бои, какие проблемы у украинской армии и почему русские продвигаются на Донбассе. Публикуем его монолог.

Юристу 28 лет, он родом из Гродно. В 2020-м парень выходил на протесты, дважды был на «сутках». Работал в сфере нефтепереработки, после объявления общенациональной забастовки уволился, «чтобы не платить налоги государству», и ушел в грузоперевозки. Три года назад, после того, как его вызвали в военкомат и принесли повестку в СК, уехал в Польшу.

На войну в Украину отправился в феврале 2023-го следом за друзьями — экс-бойцами полка Калиновского. Юрист служит в 1-й десантно-штурмовой роте 79-й десантно-штурмовой бригады ВСУ. Вначале белорусское подразделение в составе украинских Вооруженных сил было известно как рота Валерия Сахащика.

«Думал: романтика, красивая тактика. Но война — это только кровь, грязь, смерть и страшная вонь»

— Я думал, что нужно поехать в Украину, еще с начала войны, когда увидел первых беженцев в Варшаве. Когда увидел, какое количество людей сюда едет, как они тут себя чувствуют, как с ними обращаются, особенно с теми, кто выходил из оккупации. В палаточных лагерях находилось много женщин с детьми, всех быстро обслужить было нереально, стояли огромные очереди. А я мимо ехал на работу. Как-то прохожу — слышу голос ребенка: «Мама, я хочу есть». Он попросил прохожего оставить еды, потому что стоять долго, все голодные, всем холодно. Казалось, только в Беларуси насмотрелись ужасов, а тут в Украине картина еще страшнее. Я думал: куда катится мир? И виновата во всем Россия.

Еще сыграло роль, что в Польше украинцев оставалось достаточно много, хоть часть людей и возвращалась домой. Но все же понимают, что привезти гуманитарку — это одно, но основное — дефицит людей на фронте. Поэтому казалось, что лучше всего мне будет находиться там. Поначалу я как-то не решался, еще нужно было дождаться ВНЖ, чтобы была возможность возвращаться в Польшу. Но та ситуация с ребенком у лагеря стала переломной, наверное. Я понял: как только все проблемы с документами решатся, всю волю в кулак — и вперед.

И вот осенью 2022-го в отпуск приехали друзья из полка, нарассказывали всякого. Говорю: блин, давайте я с вами! Они согласились. Вопрос решился, может, недели за полторы. 26 января 2023-го я уже был в Украине. Мои друзья были штурмовиками. Я их сразу спросил: где самая жара и веселее всего? Они сказали, что на штурме. Ну и все, пошел с ними.

Уезжая из Польши, взял с собой 2000 долларов, но мы ехали вчетвером, а с деньгами оказался я один (смеется), поэтому по части пропитания приходилось думать о всех, и их не хватило. Из формы у меня в основном всё из гуманитарной помощи, волонтерки. А из амуниции все покупали сами с первых зарплат, — выдали только тактические наушники. От ВСУ тоже что-то выдают, но на определенное время, плюс это все очень простое, неудобное. Так что на войне расходы постоянные, а цены на «военку» тут высокие. Даже если сидишь на эспэшке (это позиция, которую держишь при обороне), большая беда — штаны. Хорошие стоят 10-12 тысяч гривен (около 850-1200 белорусских рублей. — Прим. ред.), раз в месяц-полтора их нужно менять, потому что они все равно убиваются, плюс как штурмовик ты где-то ползаешь. Можно сказать, это одноразовая вещь.

Перед отъездом я смотрел видео на YouTube, как пользоваться каким-то оружием, как оно устроено, ну и пару раз заехал в варшавский тир (смеется). Дальше подготовка была уже на полигонах в Украине. Воевать я начал в составе 79-й бригады ВСУ, в белорусской роте. В 79-ке были ребята, которые воюют с 2014 года, они стоят на Марьинском направлении с того времени (бои за город проходили еще в 2015 году. — Прим. ред.). И нас воодушевляло, что люди, которые прочувствовали войну, помогут, подскажут. Они научили меня смотреть под ноги, потому что я постоянно боялся на что-то наступить, задеть растяжку.

Вначале я думал, что вся работа штурмовиков — это постоянно куда-то идти, что-то штурмовать. Что все будет, как в фильме или игре: четко, мы красиво заходим, отрабатываем, нас прикрывают, может, кого-то спасаем. Вообще, я войну представлял, наверное, как и все, — романтика, красивая тактика! А потом понял: так это не работает. Ничего красивого там нет. Война — это только кровь, грязь, смерть и страшная вонь, потому что местами «двухсотые», которых не забрали, уже даже неизвестно где лежат. Я могу побыть день в Курахово (город в Покровском районе Донецкой области Украины. — Прим. ред.), приехать домой в чистой одежде, а девушка мне говорит, что я привез с собой запах войны. А Курахово в нескольких километрах от фронта — даже там воздух другой.

«Проделали дыру в потолке и в сторону, где слышали шаги русских, выкинули полведра гранат»

Мы стояли на Марьинке, Новомихайловке и Красногоровке. Поначалу бывало, что долго тишина, потом где-то слышен прилет или выход нашей артиллерии, слышишь от вэсэушников: «А мы что, на войне?» (смеется) Но базировалось наше подразделение в окрестностях Курахово (оттуда около 15 км до Марьинки), позже его уже обстреливали постоянно.

На первый боевой выход меня отправили просто «обкататься», посмотреть, как выглядит война, выйти на Марьинку поработать. Мы пошли с Рыжим (боец 1-й ОДШР 79-й ДШБ Алексей Рыжий Авдей. — Прим. ред.) на разные эспэшки. Я не ожидал, что от Марьинки ничего не осталось. До последнего думал, что попадем в реальный город, где есть хотя бы что-то. Но, пока мы шли, я не видел ни одного дома, — только руины, подвалы. В этом плане я бы сказал, что Бахмут легко отделался (просто медийно был раскручен больше), я имею в виду сохранность зданий. Ведь там, судя по видео с дронов, еще осталось довольно много многоэтажек, домов, где можно держать оборону, а в Марьинке нет ни одной высотки. Город просто сравняли с землей, его невозможно восстановить.

Так вот, наша позиция была в подвале частного дома, от которого не осталось даже стен — просто груда камней. Вход в тот подвал я даже сразу не рассмотрел: там была обычная дыра в земле. Внутри — помещение два на два метра. Там сидели двое украинцев, пили кофе, спокойно разговаривали. Где-то в 12 ночи я зашел на позицию, а в четыре утра нас начали штурмовать. Первые два часа боя все было классно: кураж, эмоции, туда постреляешь, сюда… Мы еще выходили отрабатывать из соседнего дома — у него даже была стена. Потом нас стали окружать: и на 12 идут, и с трех (направление по стрелкам часов для ориентации на местности. — Прим. ред.), и из посадки, и из города. Вроде там орут, тут, вокруг неспокойно. Я смотрю на ребят — они довольные! Где-то двух отбили (ликвидировали. — Прим. ред.), где-то трех. Ну, думаю, значит, все так и должно идти.

На третий час убили одного украинца — у этого парня недавно родился третий ребенок. Все произошло настолько быстро, что даже испугаться было некогда. По ощущениям — как будто голова пустая, хотя за те часы, что мы с ним были знакомы, успели много планов построить на время, когда выйдем отсюда. Тогда нас еще и стали крыть из РПГ, подвал завалило. Вот тут от всего моя «романтика» закончилась, пришло осознание, что происходит. Около четырех часов мы сидели, не могли откопаться. Кто-то ходил по потолку — понятно, что не наши. Мы поставили оружие на вход, завалили его со всех сторон, обзор был — дырка сантиметров 50, и через нее мы насыпали, что можем, отстреливались по-сомалийски. А кроме «калашей» и ПКМ (пулемет Калашникова. — Прим. ред.) у нас ничего и не было.

Я тогда думал: ну все, первый же мой бой станет последним, прощался с жизнью. Не было какого-то страха или еще чего-то — просто пришло смирение. Но, знаете, я в те часы поверил во всех богов, в рай, хотя был атеистом (смеется). Думал: «Кто-нибудь там, если все закончится, обещаю, что не буду больше пить, курить и чем-то плохим в жизни заниматься, никого не обижу». Когда штурм подходил к концу, про себя решил: если выживем, значит, какой-нибудь Будда, Зевс или Иисус все-таки существует. Нас тогда, слава богу, отбил Рыжий. Их позиция дала нам возможность чуть откопаться, мы проделали дыру в потолке и в сторону, где слышали шаги русских, выкинули полведра гранат. В 12 часов стало полегче, начала работать наша артиллерия, самолеты. Русские поняли, что не судьба, и в 14 часов все закончилось.

Оказалось, штурмовал чеченский «Ахмат». Думаю, нам отсылали все-таки какое-то мясо, потому что эрпэгэшник у них меткий, но один из ахматовцев бегал туда-сюда на корточках, без оружия, и кричал: «Аллах Акбар». Нормальный человек так делать не будет. Мы подумали, что он или чем-то накачан, или его заминировали и выправили, а назад не пускают.

Нас сменили на позициях на третьи сутки. Все говорят, что у тех, кто выходит из Марьинки, всегда маньяческие, дикие глаза. Бойцы на кураже, с адреналином. Я помню, что тоже чувствовал себя классно — заряженным, даже хотелось вернуться! Понравилась атмосфера: это вообще ни капли не похоже на игры-симуляторы, как когда-то думал.

В саму Марьинку мне больше не довелось попасть — я был только на правой и левой сторонах от нее (в направлении Красногоровки и Новомихайловки), потому что к концу июня 2023-го русские пошли и туда, хотя до этого их актив был только внутри города. Как-то мы проводили зачистку для 79-ки в районе Новомихайловки — нужно было подорвать блиндажи русских. Пока мы подходили, их закидывала наша арта (артиллерия. — Прим. ред.) — разваливала позиции. Наша задача была добить то, что осталось, но нас не той дорогой повели, пришлось долго прятаться от дронов и ждать. В итоге к нашему приходу живых русских там уже не было — догорали обгоревшие от мин тела. Я такое, наверное, только в компьютерных играх видел. Что это реальность, напоминал запах — вонь стояла страшная. Мы тогда взяли немного трофеев, подорвали блиндажи, заминировали поле. Так вышло, что три часа пролежали под открытым небом, и нас заметил российский дрон — одного «затрехсотил». Но все успешно откатились.

«Из-за контузии у меня началась паранойя: казалось, что п**оры вокруг, запрыгнули к нам в окопы и лезут убивать»

После мы приходили на эспэшки в блиндажах и удерживали их, должны были прощупать местность для работы по бокам от Марьинки. Россияне, конечно, пытаются пробиться и лезут везде, чем-то закидывают. Если бы у них не было такого количества артиллерии, было бы легче. А они при штурме за пару часов выпускают 200-300 мин, если не больше, причем разного калибра — вплоть до 120-ки. И все летит в тебя. Слава богу, авиация была только наша. Ну и везло, что не летели «кассеты» (кассетные боеприпасы. — Прим. ред.). Они могут нормально покосить людей, залететь в любую дырочку.

Поэтому мне лучше находиться в штурме и что-то делать. Ты можешь передвигаться, в тебя сложнее попасть. Сидеть в окопе и ждать страшнее. А вообще, мне не было страшно до первой контузии. Я был уверен, что может прилететь куда угодно, только не в меня. А теперь кажется: все, что слышу, летит в меня.

Тогда был, наверное, самый страшный день. Под Новомихайловкой начался штурм. Русские уже в полный рост шли к позиции украинцев перед нами метрах в 50. Всех там перебили — двоих убил снайпер, четверо оставшихся сдавались в плен. Нас тогда настолько жестко штурмовали, что впервые за лето на подмогу вызвали резервную группу. Они не успели дойти раньше — их спалили, стали крыть «кассетами», пока штурм не прошел. Вечером этот резерв уже зашел на позицию и увидел, что с тех четверых россияне сняли бронежилеты, всех положили, перевязали руки за спиной, расстреляли и ушли (известно о многих подобных случаях. — Прим. ред.).

А мы с побратимом, пока нас крыли, в посадке отошли на «развилку» окопов посмотреть, идут ли к нам, — и тут прилет, разносит «Браунинг» (американский крупнокалиберный пулемет. — Прим. ред.). Меня первый раз в жизни откинуло от взрыва. Выключились наушники, контузило — ощущение, как затылком о лед удариться, такие же «звездочки», вкус крови во рту. Но мне еще повезло, а побратим-украинец был «двухсотым» (умер. — Прим. ред.). Мина прилетела в голову. Мы с ребятами его оттащили, забрали оружие и пошли работать дальше.

Из-за контузии у меня началась паранойя: казалось, что п**оры вокруг и лезут нас убивать. Слышал шаги по окопу все громче и громче. Но куда ни целился, никого не было. У кого из своих ни спрошу — никто ничего не слышит. Под этим всем приходилось более-менее держать себя в руках, отстреливаться. Но меня накрыло настолько, что я русских начал слышать даже у нас в блиндаже. Ближе к вечеру штурм закончился. Только тогда я начал осознавать, что все нормально, ничего такого не случилось — война войной. Но меня решили вывести, когда забирали нашего «двухсотого».

Вообще, противник не ходит группами по 8-12 человек, как украинцы. У них штурм лесопосадки — это 20, 30 человек, а то и больше. Целая толпа идет. Могут с утра штурмовать, потом с 12 до 14 успокаивают арту и более-менее перестают лезть. Мы уже знали: ага, русские пошли на обед. А потом снова начинают. В последний штурм, который у 79-ки был на правой стороне Марьинки, шло 50 человек и 18 единиц техники. Они развалили одну из позиций, одного нашего «задвухсотили», а у самих 47 погибло и троих мы взяли в плен.

На моей памяти их там всегда так много шло. В Марьинке есть одно место — частный сектор, через болото можно пройти только по одной дороге, на нее был наставлен наш пулемет. Только они высовываются — он их стелет. Вот там уже полутораметровая гора трупов русских, а они все равно лезут и лезут. И так может происходить на протяжении дня. А забрать тела на Марьинке в принципе было невозможно — всё под снайперами, просматривалось как с их стороны, так и с нашей. Эти трупы просто лежали и гнили.

«Может, если бы у нас было столько же дронов, мы бы уже и выиграли эту войну»

Помню, три штурма нашей группе не дали провести. Мы подходили к позиции, сидели там всю ночь и слышали отбой, потому что у русских очень хорошо с РЭБами (средства радиоэлектронной борьбы. — Прим. ред.) и возникали проблемы с нашими дронами, а нас вслепую не хотели отправлять. Но штурм — классно и весело только тогда, когда группа полностью подготовлена, есть техника и очень хорошая арт-поддержка. Тут себя уверенно чувствуешь, потому что тебя прикрывают, противника уже зашугали, он может даже выйти сдаться. А когда идешь вслепую, ничего хорошего в этом нет. И это большая проблема украинского фронта — нехватка артиллерии, просто катастрофическая. Да и не только артиллерии.

По большей части русские берут своим количеством боеприпасов и людей. Когда мы были на эспэшках, нас закидывали минометы, «Василек» — это четырехствольная пушка, от которой снаряды летят бесшумно — слышно только уже сам разрыв. Агээсами закидывали (АГС — советский автоматический гранатомет. — Прим. ред.), ну и «камикадзе». Знаете, как русские стали делать? Высылают дрон наблюдения, причем пониже, чтобы напугать. А следом отправляют «камикадзе». Его обычно слышно, но тот первый дрон своим звуком его гасит, и в итоге ты слышишь, что он подлетает, секунды за две-три до разрыва. Тут не спрятаться. И хорошо, если так раз за день. А если штук десять на окоп пустить, не факт, что люди там выживут. Лично я поймал только один по такой же схеме, в октябре.

Когда летит дрон, по рации передают, чтобы все шли в укрытие. Ну вот, я сидел в блиндаже, устроил себе обед, только открыл тушенку — и вижу, как «камикадзе» над моей траншеей пролетел и чуть правее от входа разорвался. Он слабо сработал — меня только оглушило. Я не успел ничего понять — только слышал звон в ушах. Думаю: о, камикадзе прилетел, хоть увидел, что это такое. Тушенку вывернуло (смеется).

Но вообще дроны — очень большая проблема. Под ними нельзя передвигаться. Как только они тебя замечают, начинает сыпать арта. А у нас дронов мало. Может, если их было столько же, как и у русских, мы бы уже и выиграли эту войну. А так у них еще и РЭБ очень хорошо работает, поэтому они наши дроны садят, а мы их можем только сбивать. А дроны, которые РЭБ не возьмет, очень дорогие, и я пока таких в Украине не встречал.

И почему это все решает на фронте? Они даже технику-камикадзе научились пускать. Когда мы стояли на Новомихайловке, они просто напичкали манекенами и заминировали БТР, который им не жалко, отправили в сторону нашей позиции. С эспэшки смотрят: целый БТР с людьми едет — значит, можно расстрелять. И начинают по нему работать, думая, что он остановится в поле, все спрыгнут и техника поедет обратно. А он не останавливается! Заехал просто на позицию и там разорвался. Все развалило, выжил, вроде, только один человек. И я очень сомневаюсь, что это единственный случай. А Украина свою технику бережет. Вообще любую. Даже машину обычную, которая пойдет на части, не говоря уже о БТР или танках.

Ну и людей не хватает. Стало частым явление, когда только приходишь с эспэшки в расположение, а тебя уже вызывают обратно, потому что на позиции уже какой-нибудь «трехсотый», например, и его надо эвакуировать. Собираешься и идешь. Некоторые украинцы так по два захода за ночь ходили: больше некому. Белорусами, я бы сказал, тогда больше дорожили, и Украина еще еще боялась отправлять «бараниться» (погибать. — Прим. ред.). Сейчас уже нет, обстановка такая, что кидают всех, кого только можно. Много сильно уставших людей. Людей, которые уже не хотят ничего. Смотришь на них и видишь: «Дайте мне только повод поехать домой, уйти в СЗЧ (самовольное оставление части. — Прим. ред.) или спокойно умереть». У многих мысли вроде «когда уже прилетит, чтоб быстрее все это закончилось».

«Марьинку давно не было смысла держать. Видимо, боялись за погоны: заявить о сдаче дорогого стоило»

Русские сейчас по всем направлениям одинаково прут. Авдеевка, наверное, была одним из самых укрепленных участков. Из Марьинки мы отступили в декабре. Но ее давно не было смысла держать, я считаю. Когда наша группа только зашла, позиции находились более-менее на высоте, можно было спокойно отбиваться. Постепенно русские занимали город, и потом уже, грубо говоря, шли сверху — держать позиции не было смысла. Это просто, можно сказать, отправлять туда людей и выносить «двухсотыми». Мы предупреждали об этом еще в сентябре или даже августе. Спрашивали, почему не окапываются, почему не укрепляется Курахово? Оно же следующее! «У нас там все нормально», — слышали в ответ.

Когда вся Марьинка перешла под РФ, стратегического значения она уже не несла — проще было ее оставить, заминировать подходы к Курахово и воевать там, сделать нормальное укрепление. Но наши сообщения проигнорировали. Видимо, боялись за погоны, ведь заявить о сдаче Марьинки дорогого стоило. В итоге там положили много бойцов «двухсотыми» — и город все равно пришлось сдать. Было бы больше пользы, если бы эти люди откатились раньше и укрепились.

Курахово теперь обстреливают все больше. Даже по сравнению с началом зимы разница колоссальная. Сейчас, наверное, не проходит и минут десяти, чтобы не прилетало. Кафе, магазины закрываются, но люди продолжают там жить. Мне кажется, что русские могут и туда дойти, потому что у Украины людей недостаточно, артиллерии, чтобы отбиваться, — тоже. Но все же наши хорошо заминировали поля, укреплений каких-никаких наставили, поэтому, если они и дойдут, то нескоро — минимум через полгода.

И сейчас Украина начала делать то, что должна была еще с начала войны, — приостановила наступление, стала закапываться. А до этого ведь не было просто хороших укреплений, второй линии обороны. Если в обычный блиндаж прилетит мина 120 калибра, там никто не выживет. А если окоп в три метра под землей залит бетоном — это безопасное укрытие, которое такая мина уже не пробьет, люди смогут там находиться — и можно воевать! Таких укрытий настроили россияне в Запорожской области, и их будет очень сложно преодолеть, если вообще возможно. Будет очень хорошо, если у Украины появится оружие, которое сможет их оттуда выбивать. С нынешними силами я сомневаюсь, что это получится. Но ситуацию можно поменять — было бы желание.

Остановить такое быстрое продвижение россиян, наверное, поможет, если Украине все-таки дадут истребители F-16. Потому что русские придумали, как использовать КАБы (корректируемые авиационные бомбы. — Прим. ред.) без потерь своих самолетов. Если раньше самолету надо было пролететь над местностью, чтобы скинуть бомбу, и его могли легко сбить ПВО или арта, то сейчас просто приделывают к бомбам «крылышки», ставят туда моторчик и самолет в 30 км от фронта их запускает. Она летит дальше сама и падает на позиции. Эти бомбы просто мешают жить армии, благодаря им, я думаю, РФ и продвигается. А F-16 на таком расстоянии сможет сбивать эти самолеты.

Понимаете, украинцы могут убивать русских пачками, но их такое количество, что они идут снова и снова. Чтобы все остановить, нужно множество боеприпасов, а их не хватает. Слышу от минометчиков, что им часто нечем стрелять. Условно, выдают мин 10-15, и ты должен растягивать их на неделю. А у русских, может, от 200 до 500. Тех же дронов-камикадзе у Украины на одном направлении запускается 60 в неделю, когда у русских может быть столько за день.

Для меня романтика на войне давно закончилась, вау-эмоций уже нет — скорее просто делаешь свое дело. Но у фронта жизнь стала казаться проще. Когда я осознал, что каждый день есть риск для жизни, наконец понял, что нужно пожить для себя, делать все, чего хочется, здесь и сейчас. А хочется же банальных вещей — тот же сникерс, например. И ты себе отказываешь: «Ай, вдруг мне то или это понадобится, куплю потом». А следующего раза может и не быть. Но я даже намеки на плохие мысли стараюсь подальше гнать.

Не знаю, хватит ли у меня сил оставаться на войне до конца. Это зависит от того, насколько все затянется. Пока я буду тут — есть чувство долга. Но хочется, чтобы все закончилось быстрее. А потом жениться хочу (моя девушка — белоруска, она со мной в Украине). Сейчас мы не можем расписаться здесь, нужно куда-то выезжать, поэтому пока терплю, а после — первым делом в ЗАГС! (смеется) И весь мир посмотреть хочу, поездить по Евросоюзу. Так что планы у меня грандиозные!

Хотя на Беларусь я пока планов не строю. Уже не собираюсь там жить, но хотел бы приезжать, я ведь люблю Гродно. Ну и готов воевать за Беларусь. Честно говоря, даже не знаю, что должно произойти, чтобы пришлось идти с оружием в страну. Хотя, думаю, рано или поздно придется. Первое время, когда мы приехали в 79-ю бригаду, украинцы удивлялись: «Белорусы? Что вы тут делаете?» Хоть тогда уже год как шла война, многие не знали, что за них воюют люди из других стран. Но единственная фраза, которую я слышал от каждого украинца: «Победим — пойдем вместе освобождать Беларусь». Но такого, что Украина освободит свои земли и пойдет к нам, не будет — только если наша страна все-таки вступит в войну. Все это сложно. Людям [изнутри] все придется делать самим — нужно что-то вроде Майдана. Мне кажется, будет очередная волна протестов, только намного жестче, какой-то переворот, от которого все офигеют, либо начнется реальная полномасштабная война.

У самой Украины, я думаю, сейчас возможен и вариант проигрыша, у многих есть ощущение, что Донбасс в своих границах все-таки уже уйдет России. Особенно если они продолжат наступать такими же темпами и Украина не начнет реальную тактическую оборону. Но надежда, как говорится, умирает последней. Я считаю, что есть все шансы сдержать русских, да и выйти на границы 1991-го выйти реально — все зависит от поддержки. Если будет грамотный руководитель боевых действий и хорошее обеспечение техникой и боеприпасами, это вполне реально.

Понимаете, русские хоть и идут, но в основном немотивированные. Многие сдаются, умирают. Когда число погибших превысит, скажем, пиковую точку, их народ же тоже вряд ли будет молчать. Но еще несколько лет все еще точно будет длиться. Если наши хорошо окопаются, все-таки сделают вторую линию обороны, форпосты, которые будет нелегко пройти и которые будут еще и мобильными, чтобы через них можно было потом делать контрнаступление, русские просто встанут. Наши так могут год-два просто разваливать технику и личный состав на подходах, пока РФ не потеряет всю свою силу и военную мощь, людей, технику, А потом — начать контрнаступать. Поэтому я все же думаю, победа будет. Только какой ценой? Очень, очень большую цену придется заплатить Украине.