«Про то, что нужно убегать из страны, мне стали говорить в вечер после папиных похорон. Я не хотела, для меня это казалось поражением. Потом появилась информация, что на меня могут завести „уголовку“. И хотя никаких оснований для дела не было, я поняла: пора», — рассказывает Татьяна Батуро о том, как принимала одно из самых сложных решений в жизни. Девушку задержали 15 ноября. На Окрестина она провела 45 суток: 20 из них в карцере, 13 — голодая. В канун Нового года, когда Татьяну должны были осудить в четвертый раз, у нее умер отец. Дочери дали три дня, чтобы с ним попрощаться. На процесс она уже не пришла.
С Татьяной мы встречаемся в одном из киевских хостелов. В Украине она третий день. Планы на ближайшее время: много гулять и приходить в себя. Что в будущем — пока не очень ясно. «Как действовать, куда идти» — перечисляет она важные для себя вопросы. Говорит при этом очень спокойно, словно рассказывает не про себя.
До выборов Татьяна работала в интернет-дирекции ОНТ. В сентябре 2020-го ушла в продолжительный отпуск, а в декабре — с телеканала. Параллельно помогала лишенному аккредитации правозащитному центру «Вясна»: вела хронику политических дел во Фрунзенском и Минском городском судах. Во втором ее и задержали. В понедельник, 15 ноября, здесь должен был начаться процесс над Ольгой Золотарь, с которой Татьяна вместе волонтерила, а потом — и подружилась.
— До процесса в зал судебных заседаний выстроилась очередь, я в ней стояла последней. Когда людей начали запускать, я прошла рамку (металлодетектор. — Прим. ред.), затем предъявила документы. Люди в штатском посмотрели по спискам мою фамилию и закрыли передо мной дверь. Сказали что-то вроде «вас позовут», но в итоге меня попросили спуститься на первый этаж. Недалеко от входа стоял «тихарский» бус, на нем меня повезли во Фрунзенское РУВД, — описывает происходящее в тот день собеседница и отмечает, что причину задержания ей внятно не назвали. — Когда сотрудники в штатском передавали меня милиции, предупредили: «Это наша, по полной ее».
По словам Татьяны, ее провели в кабинет, где сидел замначальника Фрунзенского РУВД Денис Марцуль. Он, продолжает собеседница, сказал снимать шнурки: «Ты задержана». Девушка, говорит, попросила позвать ее адвоката, в ответ, утверждает, столкнулась с физическим насилием.
— Получила удар кулаком в лицо. Не могу сказать, что было особо больно, но от толчка я ударилась еще и в металлический сейф, который стоял за мной (Татьяна ранее уже рассказывала об этом факте, опровержения данной информации со стороны МВД не было. — Прим. ред.) — вспоминает собеседница. — Затем Марцуль стал вытряхивать вещи из моего рюкзака. Оттуда выпал телефон, я отметила, чтоб поаккуратнее, на это услышала что-то вроде «сейчас рожу разобью».
— А как вы узнали, что этот человек — Денис Марцуль?
— На телефоне у меня стояла программа, которая незаметно фотографирует всех, кто пытается проникнуть в устройство. Она же ведет аудиозапись. Затем передает данные на сервер, а оттуда на электронную почту прилетают ссылки на информацию. Пока сидела в «обезьяннике», это фото и часть аудиозаписей я с помощью чужого телефона смогла переслать знакомым, они Марцуля и опознали.
По словам Татьяны, в тот день на нее составили протокол по ст. 19.1 КоАП (Мелкое хулиганство). Якобы в суде она вела себя «агрессивно и вызывающе», «на замечания успокоиться не реагировала». Суд над ней начался во вторник, 16 ноября, по скайпу. Прямо из РУВД.
— На тот момент я не ела почти двое суток, плюс ушиб. К тому же у меня и так часто болит голова. Я попросила вызвать скорую, этого не сделали. Марцуль и еще один сотрудник сами отвезли меня в поликлинику. Снимок показал: сотрясения нет. У меня диагностировали ушиб и выписали мне глицин, — говорит Татьяна. — В среду процесс продолжился. Я сообщила судье о травме, она сказала, что это не имеет отношения к делу, и дала мне 15 суток. Затем меня увезли на Окрестина.
— До среды вы ничего не ели?
— В ночь со вторника на среду меня возили на Окрестина. Там врач, увидев мое состояние, догадалась, что я голодная, и мне где-то нашли кашу и котлету.
«Ночью от пронизывающего холода я все равно просыпалась»
В ЦИП на Окрестина Татьяну привезли к полуночи среды. Во время «приемки», говорит, ей повезло: сотрудники разрешили взять зубную щетку, запасные трусы, бутылку с водой и влажную туалетную бумагу. Все эти вещи девушка по привычке собрала в рюкзак, когда шла на суд.
Ночью Татьяну «закинули» в обычную камеру. В обед окошко открылось: «Батуро, с вещами на выход», и сотрудник проводил ее в карцер. За что? Собеседнице не сообщили.
— Карцер был рассчитан на одного человека, но в какое-то время нас там было шестеро, — описывает обстановку в помещении Татьяна. — Нары не откидывались, поэтому мы спали на полу, пол плиточный, холодный. Вода из крана стекала в ведро, раковины не было. Вода — только холодная. Отопление слабое. В первый день, когда я там оказалась, стала читать надписи на стенах. Заметила, что кто-то нарисовал рядок палочек, видимо, сколько дней сидел. Когда сосчитала, что их 17, стало страшно. К тому моменту я уже знала про перезадержания, но от осознания, что могу провести здесь столько времени, было не по себе.
Первой соседкой Татьяны оказалась, пожалуй, самая известная бездомная на Окрестина Алла Ильинична. Женщина сидела с минчанкой три срока. Как-то Таня даже спросила у сотрудников РУВД, как часто Аллу Ильиничну задерживают, ей ответили, что только за 2021-й — больше 20 раз.
В отличие от бездомных, у политических куртки забирали, поэтому на Татьяне оставался только спортивный костюм, шапка и кроссовки.
— Спать в этом на холодном полу было невозможно. Я садилась на кроссовки, клала ноги на батарею и пыталась хотя бы так немного подремать, — вспоминает собеседница. — Позже к нам подселили еще одну «политическую» — Наташу. У нее с собой была теплая кофта и полотенце. Кофту она дала мне, с ней стало возможно хоть как-то ненадолго отключаться, но ночью от пронизывающего холода я все равно просыпалась.
«В понимании участкового раскаяние — это признание в том, чего я не совершала»
Во вторник, 30 ноября, Татьяну должны были освободить. Обычно, говорит она, когда у кого-то заканчивается срок, на утренней проверке об этом сообщают. В тот день от начальника смены прозвучало: «Батуро, сегодня выходишь, наверное».
— Стало понятно, что шансов на освобождение мало, — делится тогдашними рассуждениями собеседница. — По протоколу мне нужно было выходить в 14.20, но из камеры меня вывели в 18.50. Я обратила внимание на часы, которые висели на стене. Меня спустили на первый этаж, отдали вещи. Здесь же ждал милиционер, который предложил пройти с ним в машину, и отвез меня во Фрунзенское РУВД.
Участкового Сергея Дешко, который по итогу составил на меня четыре протокола, на месте не было, поэтому пришлось его подождать. Когда он приехал, мы нормально, как мне казалось, побеседовали на отвлеченные темы. Затем он предложил подписать протокол, я сказала, что сделаю это только в присутствии адвоката. После чего меня отвели в камеру.
Протокол, говорит Татьяна, снова был за мелкое хулиганство. В нем написали, что девушку привезли в РУВД на беседу. От общения, продолжает, она якобы отказалась, ругалась матом, размахивала руками, чем поставила под угрозу деятельность организации. Суд назначил Татьяне 15 суток, и ее снова поместили в тот же карцер на Окрестина.
— Когда мы с Дешко общались, он сказал, что не видит, чтобы я раскаялась. В его понимании, раскаяние — это признание в том, чего я не совершала. Если соглашусь с протоколом, говорил он, получу меньше 15-ти суток, и после этого перезадерживать меня не приедут. Когда я отказалась, он продолжил: «Можем и домой прийти, родителей пугать», — вспоминает ту непростую ситуацию Татьяна и говорит: переживала, что ее близкие пострадают. — Повезло, что перед процессом мне разрешили пообщаться по скайпу не только с адвокатом, но и с мамой. Я предупредила ее об угрозах, на что она с юмором ответила: «В этой стране давно страшно жить». На этом фоне я забыла о мыслях про признание.
«На суде хотелось выглядеть достойно, а не упасть в голодный обморок»
3 декабря Татьяна и ее сокамерница Наталья объявили голодовку. Точнее не так, чтобы их действия не посчитали пикетом, девушки просто отказались от еды. Это было их несогласие сидеть в одном помещении с тремя бездомными и проституткой, у которых были вши.
— Карцер довольно маленький, находиться с этими женщинами на безопасном расстоянии и не нахвататься вшей, было невозможно, — описывает происходящее собеседница. — Чтобы таких сокамерниц нам больше не забрасывали, мы перестали есть. На четвертый день голодовки пообщаться с нами пришел начальник ЦИП Шапетько (Евгений Шапетько. — Прим. ред). Он начал говорить, что голодовка опасна для почек. На что мы поинтересовались, не опасно ли для почек спать на холодном полу. Он это никак не прокомментировал, да и по большому счету ничего интересного не сказал. В тот день нас дважды вывели на прогулку нагулять аппетит. В итоге мы очень замерзли, но есть не стали.
На пятый день голодающих сокамерниц и Татьяну перевели в обычную камеру. Там было теплее, горячая вода и деревянный пол. Если бы не клопы, можно было бы сказать, что условия улучшились.
— Когда мы с сокамерницей, которая сидела за кражу, сказали сотрудникам про насекомых, они сообщили: «Спасибо, будем знать», — передает ту короткую беседу Таня. — На наши просьбы выдать нам мази или что-нибудь противоаллергенное нам отвечали, что ничего нет. В итоге все открытые части тела были покусаны. Мы стали максимально заправлять одежду, тогда клопы начали есть лицо. От безысходности мы начали намазывать укусы мылом. Оказалось, так они проходят быстрее.
— Все это время вы продолжали голодать?
— 13 дней я пила только воду. Даже после того, как меня перевели из карцера в камеру, есть я не стала. Так я высказывала несогласие с той несправедливостью, которая со мной происходила. Я не понимала, за что я сижу, — отвечает Татьяна и говорит, что пока можно было лежать, голодовка давалась легко. — 15 декабря меня должны были выпустить. В ЦИП мне сделали ЭКГ, измеряли давление и, видимо, поняв, что я еще не совсем при смерти, через пару часов снова отдали сотрудникам РУВД. Поняла: меня ждет очередное перезадержание. По дороге в милицию нашла в личных вещах орешки и поела. Впереди был суд. Мне хотелось выглядеть на нем достойно, а не упасть в обморок.
16 декабря Татьяну снова судили за мелкое хулиганство и отправили в ЦИП на 15 суток.
— Какой была ваша реакция на новый срок? Когда вы вспоминали про «забор» из 17 палочек, говорили, боялись, что вам столько придется сидеть.
— Спокойной. Я привыкла. Человек ко всему привыкает, к таким условиям тоже. К тому же в нашей камере уже была горячая вода, я смогла немного помыться и постирать свой спортивный костюм.
«Мама прокричала, что папа умер»
30 декабря Татьяну снова доставили во Фрунзенское РУВД и посадили в клетку с алкоголиками, которые ждали суда. В этот день, говорит, на нее составили новый протокол за хулиганство. Причем, по словам девушки, как позже выяснилось, она даже не была в том кабинете, где якобы хулиганила.
— В какой момент вы узнали, что папы не стало?
— Вечером из помещения для алкоголиков нас решили перевести в камеры. Поставили возле стенки на личный осмотр. А там буквально в паре метров окошко, куда обращаются люди, когда заходят в РУВД. Оттуда доносился мамин голос. Она что-то кричала. Я попросила подойти спросить, что случилось, мне разрешили, но не сразу. Она сказала: «Папа умер». Его не стало 29 декабря. Мама кричала, чтобы меня отпустили. С собой у нее были документы о смерти. Обняться нам не дали, лишь пару секунд я подержала ее за руку через окошко. Затем меня завели в камеру.
— Как прошла ночь на 31 декабря?
— Тяжело. Я переживала за маму, учитывая ее состояние, волновалась, чтобы с ней ничего не случилось, чтобы ее не задержали.
— А как ваши родные поняли, что вы в РУВД?
— 30 декабря где-то в 17.10 меня должны были освободить, близкие ждали у ЦИП. И хотя сотрудники знали, что утром меня уже увезли, продолжали говорить: я в изоляторе. И лишь спустя время сообщили, якобы меня выпустили. Родные догадались, что значит это «выпустили», и поехали в РУВД. То, что мы с мамой столкнулись у окошка, случайность.
31 декабря, когда во время четвертого суда адвокат сообщил о смерти отца Татьяны, процесс перенесли на 3 января. Девушке дали попрощаться с папой.
— В этот день отца хоронили. Мама приехала под РУВД, чтобы забрать меня и вместе отправиться на кладбище, но даже после заседания меня еще минут тридцать не отпускали. Все это время маме названивали гробовщики, говорили: «Много похорон, нужно закапывать, вас никто ждать не будет», — продолжает рассказывать Татьяна. — На выходе, хотя времени не было, сотрудники старались вернуть мне два моих телефона, которые забрали при задержании. В суматохе я взяла их, не глядя. Дома поняла, почему они так торопились. Устройства оказались залиты водой. Видимо, в милиции боялись, что там остались еще какие-то аудиозаписи. Но это было позже, а пока я натянула на себя шапку, чтобы никого не заразить вшами, и мы с мамой сели в машину.
— Что случилось с вашим отцом?
— Мы с ним никогда не обсуждали суды. Все, что он увидел на моем процессе, было для него шоком. Он из-за этого переживал. У него сбился сердечный ритм, упало давление. Нижнее вообще не прослушивалось. Напомнили о себе камни в почках, почка «закупорилась»…
— Когда вы решились убегать из страны?
— Я не планировала, про это заговорили близкие мне люди. После похорон остаток дня мы из-за этого ругались. Потом появилась информация про возможную «уголовку». Оснований для этого нет, но я понимала, что больше не могу доводить родных, поэтому собрала в рюкзак три комплекта одежды, пять — белья — и ушла из дома.
— Как вы уехали?
— Я не могу об этом рассказать. 3 января я уже была в Украине. В этот же день в Минске меня снова судили за хулиганство и дали 15 суток.
— В другой стране вам стало ли легче?
— Белорусы меня здесь поддержали. Не оставляют ни на минуту, водят в кафе, гулять по городу, помогают отвлечься. Но я же вижу, что нашим тут тоже не просто: у кого-то проблемы с визой, у кого-то не получается так, как планировал. В моей голове сейчас много вопросов, главный из них, что делать дальше.
— При этом вы так спокойно все рассказываете, словно не про себя.
— Я спокойный человек… Случившееся — это прожитый этап.