До 24 февраля 2022 года Алексей жил в Минске и строил свой бизнес. Война все изменила. Продолжать как прежде беларус уже не мог, хотелось помочь Украине. Чем именно, он не знал. Решил, пока ничего не придумает, записаться в полк Калиновского. Спустя несколько месяцев службы он уволился из ВСУ, «легализовался как гражданский», но снова максимально близко соприкоснулся с войной. Но теперь на уровне технологий. В Киеве вместе с партнером-украинцем он собрал команду, которая создает «роботов» для фронта. О своем проекте и том, как IT может изменить ход боевых действий, беларус рассказал «Зеркалу».
«Я себе представляю, как перед бойцами бежит стая робопесиков»
Выловить Алексея для интервью непросто: он плотно занят проектом наземных роботизированных комплексов (НРК), поэтому созвониться получается только в воскресенье вечером. Говорит, это первый за неделю выходной.
— В скором времени эти машины заменят на позициях большинство людей, — делится мужчина своим видением того, как будут развиваться события на фронте.
Эти, на первый взгляд далекие от реальности слова, перестают казаться чем-то невозможным, если внимательно почитать последние новости с фронта. В декабре Национальная гвардия Украины рассказала, что в Харьковской области военные впервые провели полностью роботизированную операцию. Для Алексея такие сообщения — часть реальности, к которой он шел последние три года.
За спиной у мужчины висит небольшой плакат со словами: «Ніколи не здавайся». Этот слоган хорошо описывает его нынешнюю жизнь. Когда началась война, он сразу решил, что поедет в Украину.
— К сожалению, на беларусах лежит ответственность, что русские пошли через нашу территорию, — говорит он и не скрывает, что участвовать в боевых действиях не планировал, так как «даже в армии не служил». Однако идей, как и что можно делать еще, сразу не было, поэтому подал заявку в полк Калиновского. Сначала помогал в штабе, потом несколько месяцев был в батальоне «Волат».
— Есть ребята, они настоящие «ваяры». Я же себя великим воином никогда не позиционировал: ни внутри, ни во внешний мир, — вспоминает он. — Я ехал в Украину, чтобы отдать свой долг этой стране. В октябре 2022-го, когда вернулся с очередных боевых, понял: долг исчерпан. И за меня, и, как говорят, за того парня — беларуса из соседнего подъезда.
— У вас что-то произошло, из-за чего вы приняли такое решение?
— Никакой точки отсчета не было, чистый расчет: статистика и вероятность. Чем дольше ты там находишься, тем больше вероятность, что тебя убьют. Может, я не такой смелый, но, выходя на каждую следующую задачу, чувствовал, что отрицательная вероятность для меня увеличивается. К тому же я понял, как, находясь в Украине во всей этой движухе, могу приносить пользу своими компетенциями.
После того как сказал боевому командиру, что буду уходить, выполнил с побратимами еще одну задачу, и уехал в Киев. Собирался продолжить службу в штабе. Приехал — оказалось, что за месяцы, пока меня не было, там все очень изменилось и моя помощь не нужна. Передо мной был выбор: снова вернуться в «Волат» или уволиться. Решил, расторгну контракт, легализуюсь как гражданский и буду двигаться самостоятельно.
— На что стали тратить силы?
— Собирался заниматься гуманитарным разминированием — разминированием на уже освобожденных от врага территориях. Зарегистрировал компанию, получил разрешение на работу. Это был тяжеленный проект, но я в какой-то момент остановился, не получилось. Кроме того, мы с товарищем служили связующим звеном между BYSOL и боевыми подразделениями. Помогли найти понимание фонду и бойцам, выручали с взаимной верификацией, а еще часто сами закрывали вопрос логистики — отвозили необходимую помощь ребятам «на передок» (в зону боевых действий. — Прим. ред.). А в августе 2023-го появилась идея с робособаками.
— Расскажите.
— Первые мысли того, что надо заниматься автоматизацией войны, возникли, когда шло контрнаступление ВСУ (оно началось в июне 2023-го. — Прим. ред.). Мы с побратимами тогда каждую неделю кого-то хоронили. У меня есть друг, с которым дружим с детского сада — успешный робототехник, был вынужден уехать из Беларуси. В тот период он мне как-то позвонил: «Как дела?» Я ему: «Отвали, не до тебя». Он: «В чем проблема?» Объясняю: «В том, что мы не можем подойти к русским: перед их позициями сплошное заминирование. Эти последние, грубо говоря, 400−500 метров простреливаются любой стрелкотней. В итоге у саперов не получается их разминировать, потому что в них стреляют, а у штурмовиков по ним пройти, потому что подрываются». Он послушал и говорит: «Я себе представляю, как перед бойцами бежит стая робопесиков. Самых дешевых. Они подрываются, зато раз — и чистая полоса». Я сначала подумал, что это чушь какая-то. Потом посоветовался с нашими саперами, они ответили: «Не чушь, может получиться». В сентябре купил в Китае первую робособаку. Друг приехал ко мне в Украину, чтобы помочь с ней возиться. Решили, сейчас испытаем ее быстренько… Погоняли ее по минам в лесополосе недалеко от дома, в котором снимал квартиру, но оказалось, что они от нее даже не детонируют.
— Как это недалеко от дома? Соседи не возмущались?
— Мы же не идиоты (смеется). Мины были учебные, при нажатии должен был произойти легкий хлопок.
Все это было огромным разочарованием. Мы поняли, что переоценили уровень развития данной технологии. Она, мягко говоря, очень сырая. Получилось, я потратил три тысячи долларов на игрушечного песика с пультиком, который, грубо говоря, умеет лапку подавать (смеется).
— Что было дальше?
— Друг уехал, я сижу, немного депрессую и думаю: надо дальше двигаться. А потом произошло небольшое чудо. Изначально мы хотели купить робота у другой китайской компании — Unitree. В нем более проработана механика, и он тяжелее. Правда, к тому моменту робот был еще не готов. В конце сентября — начале октября 2023-го я с ними снова связался. Unitree подсказали, что их дистрибьютор есть в Латвии и Украине. Договорился о встрече с киевским офисом. Оказалось, компания, номер которой мне дали, занимается дистрибуцией IT-решений, а роботов-собак они захотели попробовать как новое направление. Познакомился с их фаундером (основателем. — Прим. ред.) — это мой нынешний партнер по проекту. Достаточно быстро у нас сложились хорошие отношения. Выходит, нас познакомили китайцы (улыбается). Это интересно, учитывая, что мы оба на тот момент находились в Украине.
Дальше мы с ним занялись нетворкингом (создание и развитие сети полезных знакомств. — Прим. ред.). Знакомились с программистами, военными, чтобы двигать идею робопсов. В это время его компания завезла второго робота. Появилась возможность его поисследовать.
Затем в рамках нетворкинга мы «перещупали» разные модели роботособак потребительского (стоимостью до пяти тысяч долларов) и промышленного уровня (от 50 тысяч долларов). В итоге пришли к идее, что раз на войне все быстро портится и уничтожается, нужно взять потребительскую модель и доделать ее так, чтобы она могла работать с любой малой пехотной группой. Будь то разведка, инженерная разведка, штурм. Робот, например, шел бы на километр впереди бойцов. На нем камера (можно доставить много чего еще, те же тепловизоры). Есть мины, которые срабатывают на вибрацию шага, у собаки она другая, поэтому на нее они не реагируют. Зато с ее помощью их можно увидеть и знать, куда идти не надо. Особенно это актуально в условиях разрушенной городской застройки.
Идея была хорошей, но появилась серьезная проблема. Чтобы такой электронный разведчик заработал, его операционную систему нужно серьезно доработать. Кроме того, следует полностью изменить системы связи. На это нужны очень большие ресурсы, так что наш проект с робопсами пока пришлось приостановить.
— Но история на этом не заканчивается?
— С начала полномасштабки компания моего нынешнего партнера по проекту постоянно помогала ВСУ. Для армии они закупили в Китае логистическую платформу (устройство с дистанционным управлением для перевозки грузов. — Прим. ред.). Как и многое из этой страны, она оказалась очень сырой и кустарно собранной. К тому же в тот момент мы настолько горели идеей быстро родить готовое решение из робопсов, что не заметили ее доставки. В итоге она простояла несколько месяцев. Когда мы осознали, что на волонтерке и энтузиазме ничего с собаками не получится, вспомнили про платформу. На фронте как раз стали появляться их первые еще неуклюжие варианты.
«Когда закончим, от китайского „дедушки“ останется только идея с подвеской»
— Можете объяснить, что это за платформа и для чего нужна?
— Официально этот класс устройств называется «наземный роботизированный комплекс» (НРК). Это механизмы разной величины: от маленьких, размером с игрушечную машинку, до комплексов величиной с мотоблок или багги (небольшой легкий автомобиль высокой проходимости для езды по бездорожью. — Прим. ред.), на колесной или гусеничной базе.
Их смысл — заменить на линии фронта весь необязательный персонал. Это позволяет убрать людей подальше от линии боевого соприкосновения.
По назначению они делятся на ударные (наземные дроны-камикадзе, НРК, на которые установлено оружие) и логистические. С последними работаем мы. Они нужны, чтобы доставить на позиции необходимые вещи, а также забрать оттуда раненых. Например, наш НРК перевозит более 300 килограммов. Его тактический радиус связи — три километра, а с ретранслятором (устройство, которое соединяет два или более радиопередатчика, что находятся на расстоянии друг от друга. — Прим. ред.) — более 10 километров. То есть оператор, находясь на этом расстоянии, в укрытии в относительной безопасности может дистанционно управлять платформой. Предположим, на второй линии загружаем на устройство все необходимое — еду, медикаменты, боекомплект, если нужно, и «ведем» платформу к позициям. При этом она имеет хорошую радиосвязь и видеокамеру кругового обзора, чтобы можно было увидеть, где она едет.
— Вы сказали, что изначально заказали платформу в Китае. А для чего их там производят?
— Для разных гражданских целей. К примеру, как помощь фермерам и пожарным.
— Что вам пришлось поменять, чтобы адаптировать ее к войне?
— Мы оставили китайскую платформу как шасси (наша разработка на данный момент внешне похожа на своего «дедушку», с которого мы ее делали), а также их идею с подвеской — там независимые боковые оси, что дает высокую проходимость на бездорожье. Устройство при относительно небольшом размере (1,3 метра в длину и 1,13 метра в ширину. — Прим. ред.) имеет высокую грузоподъемность и проходимость.
При этом мы поменяли все внутреннее устройство — двигатели и аккумуляторную батарею, электронные компоненты, установили свою систему радиоуправления и видеосвязи. Сейчас завершаем разработку нового корпуса и механической части. Когда закончим, от китайского «дедушки» останется только идея с подвеской. Да и та в более качественном исполнении.
— Ваши устройства уже проходили испытания в боевых условиях?
— В приближенных к боевым. Испытаний было несколько. Есть военная часть, очень заинтересованная в наших изделиях. Изначально мы тестировали свой НРК на базе их полигона.
А наш первый официальный выход в свет — это испытания в рамках программы кластера технических инноваций. В Украине есть спецполигон (не могу сказать где) с полосой препятствий для НРК. Эту полосу нужно пройти в том числе, чтобы получить кодификацию (процесс присвоения изделию кода НАТО, имея его, можно продавать НРК военным заказчикам через госзакупки. — Прим. ред.). Там есть разные классы препятствий для всевозможных типов платформ. Например, нужно преодолеть лесной массив (имитация посадки, бурелома), вертикальную преграду (бетонную стенку), работу под РЭБ, во время которой проверяют стойкости систем управления и телеметрии (устройства, что получают, перерабатывают и передают информацию, чтобы на расстоянии контролировать объекты и процессы. — Прим. ред.).
«НРК снивелирует главное преимущество русских — их перевес в людской силе»
— А что именно вы делаете в этом проекте?
— Я один из руководителей. Плохо понимаю в радиосхемах, хотя немного пришлось разобраться (смеется). Мы нашли команду ребят-фиксиков — так мы называем айтишников и инженеров-радиотехников. Они помогали нашим бэпэлашникам дорабатывать дроны батальона «Волат». Позже их лаборатория переехала ближе к зоне боевых действий, но выехать из Киева смогли не все (так как парни там топовые айтишники). Они и присоединились к нашей команде. Часть из них работали как волонтеры, некоторые за зарплату — ее платила компания моего партнера по проекту.
Кстати, помогли и беларусы. Они закупили для нас часть нужных комплектующих. За это им отдельная благодарность, и персонально Александру, который не только помог собрать необходимые деньги, но и сам приобретал комплектующие.
В итоге за четыре месяца (к концу июля — началу августа 2024-го) мы сделали опытный образец полноценного НРК, который может работать в боевых условиях.
— Получается, все это время вы тоже не получали зарплату? На что вы жили и живете?
— К нам присоединился еще один побратим-украинец. Ему нужно было куда-то перевезти дронарню (мастерскую, где производят дроны. — Прим. ред.). Его производство переехало к нам на базу разработки, и он вошел в проект. У меня были сбережения, на которые я жил, а потом заработала дронарня. Сейчас мы не имеем с нее прибыли, но самостоятельно закрываем расходы. Собираем и продаем дроны различным волонтерским организациям, фондам, а они поставляют их в войсковые части.
— Давайте снова вернемся к вашему НРК. Вы сделали образец, что дальше?
— Планируем за январь пройти кодификацию, за февраль заключить военный контракт, чтобы с марта централизовано выпускать свой НРК. Мы не первые, кто занимается платформами. Есть команды, которые уже наладили полноценное производство — и слава богу…
Года полтора назад мало кто знал, что такое FPV-дрон… В боевых условиях их массово не использовали. Максимум такие идеи продвигали энтузиасты вроде Марии Берлинской (основательница проекта «Невидимый батальон», которую называют «мать украинской аэроразведки». — Прим. ред.). Когда Генштаб осознал необходимость их применения, они появились у нас везде, а через время и у русских везде. И теперь FPV-дроны одно из самых эффективных противопехотных (и не только) оружий этой войны.
Как мне кажется, подобный момент сейчас наступает с НРК. Пока их производят не очень много (даже если суммарно все взять). Но насколько я знаю, на уровне высшего командования есть осознание, что такие технологии необходимы на войне. Почему? Потому что у русских значительно больший людской ресурс и очень маленькая цена человеческой жизни.
Думаю, наземные роботизированные комплексы способны обеспечить нам непроигрыш. Они снивелируют главное преимущество русских — их перевес в людской силе. НРК поможет минимизировать потери, так как часть боевых задач вместо бойцов будут выполнять роботы.
Как я уже говорил, платформы бывают разные. У нескольких производителей на такую установку можно поставить пулемет либо автоматическую гранатометную систему (и мы тоже, кстати, к этому скоро придем). Выходит, мы получаем автономную огневую позицию. И сколько русских штурмовиков на нее ни гони, робот всех с удовольствием перемелет. А когда уничтожат его, то на его место приедет новый.
— Можно предположить, сколько жизней НРК может спасти?— Возьмем наш НРК. Сколько людей надо задействовать, чтобы донести 300 килограммов на линию боевого соприкосновения? Даже если считать по 50 килограммов на человека (хотя это тяжело), то получается шесть. Соответственно, мы, скажем так, экономим этих людей. И, говорю по собственному опыту, нести что-то самим — это такое себе удовольствие. Идешь загруженный — и так тяжело, а тебя еще могут убить. И надо быть готовым отстреляться, укрыться.
Плюс в новом корпусе нашей платформы есть система саморазгрузки. В итоге загрузили ее в относительно безопасных условиях (например, на второй линии), она приехала на первую линию. Сбросила все в определенном месте, не светя позиции, и уехала.
— Производят ли россияне что-то подобное?
— Да, но насколько я наблюдаю, используют меньше. Хотя, как только мы станем массово применять НРК, дайте немного времени — и они начнут делать то же самое. Но это им ничего не даст. Почему? Потому что основная цель использования роботов — это экономить бойцов. А у них нет задачи экономить людей.
«Моя цель не дать русским победить, ведь это максимальная несправедливость»
— Как, по вашему мнению, технологии меняют ход войны?
— В 2022-м, когда участвовал в боевых действиях, мы малой группой могли подходить к позициям русских, пройдя полями-ярами три-четыре километра. Когда рассказываю это тем, кто воюет в данный момент, говорят, что это выглядит как фантастика. Теперь по такой местности сложно пройти и пару сотен метров, потому что FPV-дроны тебя накроют и убьют. Вот вам и изменение тактического рисунка войны с помощью технологий.
Конечно, грязь, пот, холод никуда не денутся. Всегда будут разведгруппы, спецподразделения. Задачи бывают разные. Но наша глобальная цель, чтобы в данной позиционной войне большинство людей не работало непосредственно на линии соприкосновения, а лишь управляли роботами, которые бы и переносили на себе все эти жуткие условия.
Мое мнение, наземные роботизированные комплексы в скором времени изменят рисунок наземного боя, как когда-то это сделали дроны [в воздухе]. Нас ждет еще одна эволюция войны, и на линии боевого соприкосновения машин будет больше, чем людей. А когда это случится, война потеряет смысл. Потому что роботы — это восполняемый ресурс. Их можно произвести столько, сколько необходимо. И сколько бы их враг ни уничтожил, мы заменим их новыми роботами. На мой взгляд, обоюдное использование НРК приведет к пату наземного боя (имеется в виду, что ни одна из сторон не может победить другую. — Прим. ред.). Но пату, выгодному в данном случае нам.
— Что вы будете делать со своим проектом, когда война закончится?
— В смысле? У нас есть план развития. Недавно один из американских генералов заявил, что через 10−15 лет треть или четверть вооруженных сил США будут роботизированы. Будем продавать свою разработку тем, кому она нужна.
— Все время, что мы общаемся, у вас за спиной висит плакат, на котором написано «Ніколі не здавайся». Где вы сами берете на это силы? Ведь даже за последние два года в вашей истории было две неудачи, прежде чем что-то получилось.
— Надо находить силы. Когда двигаешься, жизнь всегда подсказывает как быть. Важно видеть путь и не бояться идти вперед. Можно же было после полка поехать в Польшу на клубнику (смеется). А еще изначально у меня была цель (считаю это самым важным сейчас) — не дать русским победить, ведь это максимальная несправедливость. Стараюсь ее исполнить.
У меня, кстати, дома висит еще один плакат, там написано: «Люди в космос літають, а ви якусь фігну зробити не можете». У любого, кто делает что-то новое, бывает состояние, когда кажется: «Бл*, просто задолбало». Опять что-то сломалось, не работает. В такие минуты нужно смотреть на подобные постеры и одергивать себя: все-таки мы занимаемся не rocket science (не ракетостроением. — Прим. ред.). А значит, нужно не гордиться, не унывать и уж точно не сдаваться, а просто идти вперед.
Кстати, про идти вперед. В ближайшую неделю-две мы совместно с фондом BYSOL откроем сбор средств для производства трех НРК. Они будут переданы бойцам разведки Второго интернационального легиона, в котором сражаются и беларусские добровольцы.
Информация о нем будет доступна на сайте и в соцсетях BYSOL, а также на «Зеркале». Благодарю всех неравнодушных беларусов, которые присоединятся к сбору.
