«Важные истории» поговорили с бойцами «Русского добровольческого корпуса», воюющими на стороне Украины, о том, как они оказались в стране, почему пошли воевать и как их друзья и близкие в России отнеслись к их решению. Публикуем этот материал.
О жизни в России и побеге в Украину
Данил, 28 лет: Я родился на Дону, в Ростовской области — из казаков я. Окончил школу, поступил в военное училище. Проучился там два года, потом перевелся в Донской государственный технический университет, но оттуда меня выгнали. И я решил связать свою жизнь с Вооруженными силами Российской Федерации. Знаешь, как говорят, «я был слеп». Вот и я был истинным патриотом: «Россия — священная наша держава, Россия — любимая наша страна». Отслужил год срочной службы и потом еще три года по контракту. Я был командиром отделения, заместителем командира взвода. Служил не в боевых подразделениях, а в роте почетного караула. Мать и отец гордились мной. Я в разных парадах участвовал, был в знаменном взводе: играет «Вставай, страна огромная!», ты несешь знамя Победы. И диктор на всю площадь: «Знамя Победы в руках сержанта Данила такого-то» — было до дрожи. Сказка! Первый парень на деревне.
[Начавшейся войны России с Украиной в 2014 году] наше подразделение не касалось. Конечно, я знал, что российская армия там участвует. Мы, например, устраивали красивые похороны каким-нибудь полковникам. Но я по методичке думал, что «Америка, НАТО, наемники, „Правый сектор“ захватил Донбасс, а татуировки какие у них страшные!» (смеется). Про Путина я тогда думал: ну, бандит, охеренный менеджер с хорошей охраной. И что эту систему вообще не сломать. Мне очень нравилось смотреть Лешу Навального, его видюшки по раскрытию этого всего [коррупции российской власти]. Ну смотрели, смеялись.
«- И что мы можем с этим сделать?
— Ничего.
— Пошли на работу.
— Пошли».
Я просто зарабатывал на жизнь и в политические моменты не лез. Я не был особо эрудирован в каких-то моментах, учился, как и многие, по методичкам, что вот была Великая Отечественная война, мы всех победили. А, например, про голодомор в Украине нам на уроках истории не рассказывали. В общем, я был аполитичен и гордился тем, что я служу в вооруженных силах, во «второй армии мира».
Я искренне любил свою работу, но в 2018 году уволился, потому что я не смеялся с шуток командира роты и все такое. Уехал в Москву работать в личной охране. Но по определенным обстоятельствам в марте 2021 года мне пришлось срочно покинуть страну («Важным историям» известны подробности этих обстоятельств. — Прим. ред.). Я уехал в Украину, потому что у меня здесь много родственников. Отец вообще родом из Львовской области. Стал жить в Киеве, и устроился работать на стройку.
Дмитрий, 23 года (имя изменено): Я окончил престижную школу с физико-математическим уклоном, она регулярно попадает в топ-100 школ России. В 14 лет я вошел в националистические круги и стал заниматься, так скажем, антиправительственной деятельностью. Поскольку с людьми националистических взглядов российская власть боролась еще с нулевых, ввели антиэкстремистское законодательство и т.п.: нет возможности создать партию, ни общественное движение открыть — за это людей сажают. И так выходит, что у тебя нет возможности выражать свое мировоззрение и нести его в массу, кроме как варианта начать борьбу на радикальном уровне. После выпуска из школы меня и моих товарищей задержала ФСБ за поджог офиса партии «Единая Россия». Я был под подпиской о невыезде, и за несколько дней до приговора мы с моим товарищем спетляли в Украину.
Выбрали Украину, потому что с ней у России одна из самых больших границ. И в целом наш круг был полностью проукраински настроен. У меня лично часть семьи родом из Крыма. И я не понимал, почему власть нам затирала всегда за «братские народы», а потом берет и отжимает у них [украинцев] землю. В Украине нам помог «Русский центр» (создан в 2015 году сбежавшими из России из-за политических репрессий противниками путинского режима, в основном националистических взглядов. — Прим. ред.) с подачей заявлений на беженцев в миграционную службу и с устройством на работу в одну из структур «Азовского» движения (по словам Дмитрия, это неформальное название, объединяющее разные структуры, в том числе Гражданский корпус «Азов». Возглавляет движение один из основателей полка «Азов», украинский политик Андрей Билецкий. — Прим. ред.).
Мой первый культурный шок случился, когда я увидел митинг на Майдане. Там было человек 300, но на них на всех было всего лишь четыре машины патрульные. Здесь как минимум совершенно по иному принципу устроены политическая жизнь и жизнь общества. Тут есть плюрализм мнений, мировоззрений: люди с разными взглядами могут выйти на митинги или заняться политикой. Если утрировать, то Россия сейчас это как будто Северная Корея, а Украина — Южная.
Данил: В России, например, мы приучены, что если идет полицейский, тебя трясет — «тихо, тихо». А здесь с ними вообще говорят на равных. Прекрасная страна. Я жалею о том, что не приехал сюда раньше.
О войне за Украину
Дмитрий: Еще за год [до начала полномасштабного вторжения] я обучался в структуре «азовского» движения огневой и тактической подготовке. Там легко было [начать учиться] этому, потому что много ветеранов [войны в Донбассе] и взаимодействия с самим полком (официально полк «Азов» и «Азовское» движение не связаны. — Прим. ред.). Несколько раз [в течение года] говорили, что вот-вот начнется война, надо готовиться. Я скептически почему-то к этому относился. А в феврале [2022 года] где-то за неделю [до вторжения] нам уже сказали: «Мужики, надо собирать деньги на некоторые вещи для полка, потому что война будет стопудово». Ночью [на 24-е] я был на квартире с товарищами [по движению] и один друг проснулся от звонка жены и кричит: «Война, война, бомбят!» Мы ему сказали, чтобы заткнулся и лег спать, когда вызовут — поедем. Так как нас предупредили, [что будет полномасштабная война], ничего неожиданного для меня не было. Утром поехали ко всем, я еще подумал: «О, метро бесплатное».
Данил: Под конец февраля я переехал в новую квартиру. Начало полномасштабной войны я встретил там. Через несколько дней, может, 28 февраля, ко мне пришла группа инициативных соседей, шесть мужиков: «Ты кто такой?» Сказал, что я из России. Они: «Все, ты — дээргэшник» (участник диверсионно-разведывательной группы. — Прим. ред.). Начали поливать меня грязью, снимать на камеры. Закрыли меня в квартире, вызвали полицию. Приехала полиция — «стреляем на поражение» — затворами щелкали, на колени в угол комнаты меня посадили. Потом замотали меня и отвезли в отдел. Сутки я просидел там, потом приехали эсбэушники (сотрудники Службы безопасности Украины. — Прим. ред.), пообщались со мной и отпустили. В квартиру меня потом все равно не пустили, и даже не все вещи отдали. Мне тогда обидно очень было из-за этой ситуации… Обидно было, что я русский.
Как война началась, у меня ни минуты сомнения не было, что мне надо идти воевать. Я еще в отделении и полицейским, и эсбэушникам сказал, что у меня есть военная подготовка, возьмите меня на войну. Но мне ответили, что «не до тебя, иди отсюда». Потом еще до военкомата дошел, но и там меня послали. Я еще тогда с палочкой ходил, восстанавливался после производственной травмы, но очень хотел быть полезным. Потом появился легион «Свобода России» (по словам представителей легиона, он сформирован из российских военнопленных и добровольцев, перешедших на сторону Украины, и входит в состав ВСУ. — Прим. ред.), и я туда заявку подал. Прошел у них полиграф. Но мне ответили, что служба безопасности меня не пропустила. Почему, так и не объяснили.
Дмитрий: Летом нашу русскую компанию прикомандировали к первой роте 98-го батальона ТрО «Азов» на запорожско-донецком направлении. Нас разделили по разным позициям, то есть на каждой были и мы [русские], и украинцы. Отношения у нас были нормальные, там ровнейшие и вообще классные типы. Если кто-то спрашивал, почему я воюю за Украину, я объяснял так: когда у меня была плохая жизненная ситуация и у меня не осталось ничего, я приехал в эту страну, ко мне отнеслись с полным пониманием — ну, как к своему человеку. У меня тут образовался круг друзей, которые доверяют мне. И они все пошли воевать. То есть в принципе даже по отношению к ним это было бы максимально уродливо — не помогать им защищать их родину.
Данил: Летом я узнал, что еще есть «Русский добровольческий корпус». Туда меня в итоге и взяли. В первых числах сентября я уже получил оружие и уехал на передовую на донецкое направление. Там обучался параллельно, что-то вспоминал. В первую же смену по нам БМП-3 (боевая бронированная гусеничная машина. — Прим. ред.) хорошо отработала.
Дмитрий: В Украине есть грузинские, чеченские, белорусские подразделения [добровольцев], и мы подумали, почему мы [русские] не можем иметь свое? «Русский добровольческий корпус» (РДК официально объявили о формировании в августе 2022 года. По словам собеседников, подразделение входит в состав Вооруженных сил Украины. В распоряжении «Важных историй» есть фотография военного билета Дмитрия, у Данила он еще на оформлении. — Прим. ред.) формируется в первую очередь по этнической принадлежности — это русские люди, проживающие в Украине. Но приблизительно 20% сейчас у нас украинцы. Скоро откроем рекрут и будем набирать людей из других стран [русских, проживающих не в России и Украине]. Точная наша численность — это военная тайна, но могу сказать, что наше подразделение может выполнять функции роты (численность роты может доходить до нескольких сотен человек. — Прим. ред.). Сейчас у нас часть выполняет специальные боевые задачи (по словам Данила, он сейчас среди них. — Прим. ред.), другая часть на переквалификации, обучении, доукомплектации, потому что зима на носу и многие еще не готовы в полной мере воевать в таких условиях.
Об отношениях к ним украинцев
Данил: Отношение ко мне в Украине почти всегда было бомбовое. На стройке со мной случилась серьезная производственная травма, придавило плитой, таз был сломан. Мне и в финансовом плане помогали. И жены, девушки товарищей торты «Киевский» приносили, бульоны варили. Мне даже не верилось, что люди в наше время могут так искренне помогать всем, чем могут. В России, мне кажется, меня могли бы просто скинуть с 16 этажа на стройке, что, мол, сам упал, чтобы списать и не платить мне [за лечение].
Когда я ездил к родне на Западную Украину, там было пару конфликтов из-за моей мовы [языка]. Но я там в итоге играл за футбольную команду. И ребята меня хорошо приняли, рюмки поднимали, что я хороший парень и теперь вхож в их дома и так далее. На свадьбу капитана команды ездил: 100 человек и я один русский.
Многие, кто узнают, что мы здесь русские, просят у нас наши шевроны, поддерживают с нами отношения. Говорят: «Вы молодцы!» — и что поменяли свое отношение [и не думают больше], что все русские плохие. Вот где мы сейчас базируемся [на боевой задаче], все село знает, кто мы такие. Муж с женой из нашего корпуса вообще живут у одних в доме. Многие нам готовят поесть, стирают вещи, машины ремонтируют. Могут и прикалываться типа «скажи „паляница“», например. В другом селе меня вэсэушники познакомили с управляющим села, сказали, что я русский. Он заплакал, начал обнимать: «Ребята, я вами горжусь».
Вэсэушники нам и с боекомплектом помогают: часто дают больше, чем оставляют себе. Мы с командирами подразделений, батальонов [ВСУ] решаем что-то, планируем вместе [задачи]. Они неоднократно просили нас, чтобы что-то заминировали, подсказали, откуда лучше поработать и тому подобное. Но бывают и такие: «Что за кацапы? Их проверяли вообще? Что они тут делают?»
Дмитрий: В начале марта я поехал с Олегом Бутусиным (уехал с семьей из России в Украину в 2014 году, воевал в «Правом секторе». Сыновья Бутусина, Леонид и Роман, в 2020 году подписали контракты с ВСУ. — Прим. ред.) и еще семью людьми под Чернигов. Мы проводили там разведывательную операцию в помощь 58-й бригаде 16-го батальона, подходили к противнику достаточно близко, метров 20−30. Хотели найти сыновей Бутусина, которые по предварительной информации были в деревне, где находился противник. Но у нас не получилось туда зайти (20-летний Леонид и 24-летний Роман Бутусины погибли на Черниговщине. — Прим. ред.).
На обратном пути из Чернигова меня с моим другом, который родом из Донецка, задержали тэрэошники [члены территориальной обороны]. Решили, что мы диверсанты. Просидели мы у них вечер на подвале, наполучали люлей [были избиты] ни за что. Хотели нас забаранить [убить], но приехали эсбэушники. 10 минут разговора им было достаточно, они вменяемые люди, сказали, что это наши парни, и увезли нас на расположение. После этой ситуации я в самоволку перестал ездить. В следующий раз я поехал уже в мае с ветераном «Азова» Абдуллой к его подразделению «Терра» (Николай Волохов (Абдулла) — командир диверсионно-разведывательной группы ВСУ «Терра». — Прим. ред.) в место между Николаевской и Херсонской областями: там надо было с группой разведки выдвинуться на задачу. Но пока мы ожидали их с моим другом, по нам прилетела 82-я мина, и мы получили ранения. В Николаеве в больнице ко мне относились с большим интересом и, что ли, уважением даже относительно военнослужащих ВСУ, например. Говорили напрямую нам с другом, что «пацаны, молодцы».
О соотечественниках
Данил: Меня постоянно спрашивают, почему россияне не выходят массово на протесты. Я в какой-то момент просто начал цитировать нашего командира. Смотрите, когда Херсон захватили, сколько люди выходили на протесты? Потом пришли все эти [силовые] структуры из России и людей сломали. Утащили [на подвалы] у кого отца, у кого сына, брата, и все начали сидеть дома. Может, ночью кто-то флаг Украины на остановку сходит приклеит. И это за несколько месяцев, а мы под такой оккупацией 20 лет.
Первый вопрос на повестке дня [в бою] - это мотивация. Я ее вижу в глазах украинцев, с которыми стою бок о бок. Я знаю, например, одного дядьку, ему 60 лет, а он на таком энтузиазме прет вперед! А у [российской армии] мотивации нет. Есть, конечно, идейные придурки. Но основная масса, особенно мобиков [мобилизованных], никуда не годится. Их высаживают в лесу: «Вот тут окапывайтесь». Ночью приходят вэсэушники, всех перестреляют или похватают и желтым скотчем перемотают [возьмут в плен]. У моей двоюродной сестры в России мужа мобилизовали, и связи с ним нет. Он был на херсонском направлении. Его, наверное, убили уже. А я его знал, и я вот представляю, ну, его мобилизовали, и что он умеет? Копать он умеет. Я через свои руки столько пропустил солдат, когда был командиром отделения, что не исключено, что кого-то из них мобилизовали. Я лично знаю, что они ничему не обученные. Я сам в армии стрелял мало. А солдаты на курсах молодого бойца на полигонах стреляют три патрона — не три магазина, патрона! Три патрона он выстрелил, в упражнении лежа каска на лицо упала, потому что амуниция плохая, сорок раз он еще затупил, ему надавали по башке и все. Я процентов на 98 тут обучился всему за несколько месяцев, а не за все годы службы в армии в России.
Если бы я жил в России [до сих пор], меня бы призвали и уже печень мою вороны выклевывали. Потому что в тюрьму я бы не захотел садиться. Как вот я моему другу [из России] пытался объяснять, что «вы под имперские амбиции этого диктатора и бандита идете [на войну]». А он мне: «Есть приказ, ты же сам прекрасно понимаешь». К сожалению, выбора у большинства ребят, которые тут [воюют против Украины], нет. Кому-то повезет, оторвет ногу, поедет домой. Но сколько их тут молотят — пачками — никто их не считает даже. Вот мы были на позиции, расхерачили их, потом на дроне летали, смотрели, как они там валялись. Максимум их постаскивают в какую-то яму, чтобы не воняли. В какой-то степени у меня есть сочувствие [к российским военным], но это не значит, что я им головы не прострелю. Как только началась война, у меня моментально рубильник переключился. Я считаю, что я на стороне добра. Для меня они террористы и бандиты. Моя обязанность как честного мужчины и, не побоюсь этого слова, воина — помочь братьям-украинцам расхерачить всю эту орду.
Дмитрий: Никаких эмоций [к тому, что противники — это мои соотечественники], у меня нет. В такой работе вообще нельзя допускать эмоции, это мешает анализировать обстановку. Но по своей этнической принадлежности я беспокоюсь в какой-то степени за свой этнос и за его положение в стране [России] и в мире. Мне кажется глупостью наказывать просто за российский паспорт. Если, допустим, человек [c российским гражданством] сейчас живет за границей и никаким образом не аффилирован со структурами Российской Федерации, то какие к нему могут быть вопросы. А вот жители России все вовлечены в данный процесс: они платят налоги, которые идут потом на ВПК [военно-промышленный комплекс], на армию. Это вина каждого. И потом им придется часть своих налогов тратить уже на выплату репараций Украине.
А идея «русского мира» и продвижения каких-то русских интересов [с националистической точки зрения] - это просто словоблудие. В истории Российской Федерации такой идеи вообще не существовало. Вы можете заметить, что в России не особо часто ходят в косоворотках (русская традиционная мужская рубашка. — Прим. ред.). Не часто жалуют народную музыку и всё в этом духе. Поэтому этот «русский мир» — это просто использование националистической повестки с целью манипуляции.
Данил: У меня очень близкий друг остался в России, мы вместе служили. Он остался в армии. Патриот страшный… Я ему — факты, потому что я был с двух сторон, а он мне: «Я общался с ребятами, есть приказы по административным зданиям не стрелять, людей защищают» и все такое. Говорит мне: «Братан, мы же с тобой близки, я по тебе слышу, что ты подпал под влияние пропаганды, тебя завербовали. Ты был одним из тех, кто солдат учил уму-разуму, речи патриотические толкал, давал присягу родине». Я ему ответил, что свою родину люблю, но просто она ебнулась. Он тоже с юга [России], знает, что у нас там постоянно происходят межнациональные конфликты. И я вот ему такую аналогию приводил: «Ну какой „русский мир“? Если у тебя во дворе нагажено, а ты идешь ко мне во двор и говоришь, что „у тебя тоже нагажено, надо тебе убраться“». Недавно он мне сказал: «Я, наверное, поеду [в Украину]». Я ему ответил, что его тут убьют. Он меня спрашивал: «А что ты будешь делать, когда мы с тобой встретимся [на поле боя]?» Я ушел от ответа, просто сказал, что «дай бог, чтобы мы не встретились». Потому что как бы печально это ни было, мне бы пришлось его убить. Пока я прекратил с ним общение.
Дмитрий: Родители отнеслись с пониманием [к тому, что я уехал в Украину]. Понятно, что для них лучше, чтобы сын был на воле, а не в тюрьме. Но они не знают, [что я воюю]. Знает только мой брат, но родителям он не говорит. Брату просто важно, чтобы я живой остался, а так он довольно аморфный человек в плане политической жизни. Для него просто прожить спокойную умеренную жизнь — это предел мечтаний. Власть не любит, но при этом он хочет остаться в России. Хотя в ближайшее время никакую спокойную стабильную жизнь там построить невозможно. А под мобилизацию он не попал, потому что у него бронь с работы.
Данил: Я постоянно скучаю по поселку, где я вырос, откуда родом моя семья, по пятачку, где мы молодежью собирались — это мой кусочек родины. Где я нахожусь сейчас, до Ростова всего 300 километров. Климат, ландшафт — все очень похоже на мой регион. И у нас многие употребляют в обиходе украинские слова, как я сейчас понял. Но с той Россией, которая сейчас есть, я не хочу себя связывать. Иногда я говорю пацанам, что когда погоним их [российских солдат] на территорию России уже — зайдем к моему бате, вина попьем. Но, честно говоря, я не верю в свободное будущее России. Помрет Володя [Путин] - придет такой же ему на смену. Потому что у нас, и у меня в том числе, рабское мышление и все мы в этом виноваты. В России постоянно говорят поговорку «Моя хата с краю — ничего не знаю». А в Киеве я увидел футболку с надписью «Моя хата з краю — першим ворога зустрічаю» («Моя хата с краю — первым врага встречаю» в переводе с украинского. — Прим. ред.). Меня прям до мурашек тогда пробрало.
И Данил, и Дмитрий планируют отказываться от российского гражданства и получать украинское.