Отказаться от роли демиурга мировой истории ради того, чтобы отчитываться перед раздраженными подданными о проделанной работе? Сомнительная перспектива. Об этом пишет научный сотрудник Берлинского центра Карнеги по изучению России и Евразии Максим Саморуков в своей колонке для Carnegie Politika.
Ситуация, когда украинские войска наступают, а российские — обороняются, неизбежно создает ощущение, что полтора года войны с Украиной заставили руководство России умерить свои амбиции. Что теперь в Кремле готовы удовлетвориться теми завоеваниями, что уже есть — пускай без Киева и без Одессы, — лишь бы выбраться из этой неудачной авантюры. Тем более что российские войска понесли большие потери и явно не смогут перейти в наступление без новой волны мобилизации, а ее властям проводить не хочется из-за непредсказуемых последствий внутри страны. Проще попытаться зафиксировать то, что уже есть, продав российской аудитории куски четырех новых областей и сухопутный мост в Крым как блестящую победу.
Такой подход вполне рационален, и российское руководство, скорее всего, его бы и придерживалось, если бы в сегодняшней России по-прежнему была такая вещь, как «руководство». Но на деле ключевые решения в вопросах войны и мира в стране принимает всего один человек — Владимир Путин. А у него свои критерии рациональности.
Для российского лидера война давно превратилась в самодостаточный процесс, в удобный инструмент, который помогает ему реализовывать самые разнообразные цели и получать политические выгоды, независимо от конкретного результата боевых действий. А вот прекращение войны, наоборот, представляет собой рискованный шаг в неизвестность, где не просматривается никаких выгод, зато таится немало опасностей.
Искусство fait accompli
Нынешняя война прекрасно вписывается в тот управленческий стиль, который выработал Путин за многие годы руководства Россией. В такой большой и инертной стране бессмысленно пытаться добиться чего-то напрямую — любые усилия все равно увязнут в огромной неповоротливой махине российского государства. Систему нужно ставить перед фактом, чтобы дальше она уже сама вынужденно адаптировалась к новой реальности, меняясь в нужную правителю сторону.
Так были устроены все предыдущие мегапроекты путинского правления: от Олимпиады в Сочи, обеспечившей модернизацию главного российского курорта, до войны с Грузией, которая дала нужный импульс, чтобы преодолеть аппаратное сопротивление радикальной реформе армии. С точки зрения Путина, бессмысленно пытаться улучшить транспортную связанность российских городов напрямую, продавливая модернизацию железных и автомобильных дорог, — из такого выйдет лишь бесконечное воровство с постоянным переносом сроков. Гораздо эффективнее добиться проведения в стране чемпионата мира по футболу с его катающимися между городами толпами иностранцев — тогда госаппарату волей-неволей придется продемонстрировать конечный результат к конкретной дате. А то, что воровство в этом случае может оказаться еще более масштабным, — это те неизбежные издержки, без которых в России ничего не добьешься.
В этом отношении война с Украиной стала вершиной управленческого стиля Путина. Он ее просто начал, а дальше в России все само покатилось в нужную ему сторону. Очевидный пример: с 2014 года российский госаппарат восемь лет бился над тем, как развернуть внешнюю торговлю на Восток, снизив зависимость от Запада. Но, несмотря на щедрые финансовые и аппаратные инвестиции, результаты получились довольно скромными.
Зато война за один только 2022 год сократила торговлю России с Евросоюзом в два раза, с Китаем — увеличила в полтора, а с Индией — в два с половиной раза. Целевые показатели сотрудничества с Азией, которые правительство ставило куда-то там на 2030 год, практически достигнуты уже сейчас. Это ли не успех, если смотреть на него достаточно избирательно?
Или дедолларизация российской экономики. О ней российские власти рассуждали со времен Ельцина. Но и здесь год войны сделал больше, чем было сделано за предыдущие 30 лет. Кто мог представить, что Россия сможет снизить долю доллара и евро в оплате ее экспорта с почти 90% в январе 2022-го до менее 50% в декабре.
Железную дорогу через Иран, чтобы дать России доступ к портам Индийского океана, обсуждали с 2005 года. И только война заставила найти деньги на ее строительство. То же самое с «Силой Сибири — 2» — гигантским газопроводом из Западной Сибири в Китай. С 2006 года вокруг проекта накопилась гора обсуждений и меморандумов. Но до реального прогресса дошло только с началом войны.
Можно посмотреть и на более приземленные сферы — например, блокировку соцсетей и закрытие остатков независимых СМИ. В довоенные времена это казалось властям рискованным шагом с непредсказуемыми последствиями. Война развеяла эти сомнения в считаные дни — все это стало не просто возможным, а даже чем-то само собой разумеющимся, против чего и возражать странно.
Такие примеры можно перечислять еще долго. Поднять престиж вооруженных сил, заставить россиян отдыхать в стране, а не за рубежом, модернизировать отечественный ВПК — все это было среди путинских целей последние лет десять, а то и всегда. Но реализация их шла так — ни шатко ни валко. И только война позволила Путину навязать их в качестве приоритетов всему российскому госаппарату и даже обществу.
Хотя что там российскому, когда вторжение в Украину позволило Путину толкнуть чуть ли не весь мир в нужную ему сторону. Соседняя Беларусь без особого давления готова интегрироваться с Россией так глубоко, как до войны в Кремле могли только мечтать. Европа, оставшаяся без дешевого газа, ругается с США из-за энергетических субсидий и протекционизма. Инфляция и помощь Украине раздувают в западных обществах недовольство старыми либеральными элитами.
Китай и другие развивающиеся страны ведут себя с Западом все более неуступчиво, не желая подстраиваться под его связанные с войной требования. Не говоря уже о том, что арест российских резервов заставил весь остальной мир задуматься о том, стоит ли им продолжать так активно пользоваться долларом.
Конечно, в реальности все эти процессы совсем не так прямолинейны и обходятся очень дорого для самой России. Но это уже вопрос угла зрения и приоритетов. Самое приятное, что мир теперь движется в нужную сторону сам по себе, не требуя дополнительных усилий со стороны Кремля. Движется просто потому, что 24 февраля 2022 года Путин начал войну с Украиной.
Цена мира
Давние путинские мечты стремительно сбываются одна за другой, и совершенно непонятно, зачем ему это останавливать? Да, прекращение войны позволит сберечь тысячи жизней и миллиарды долларов. Но если Путин что-то и выучил из столь любимой им российской истории, так это то, что и тысячи жизней, и миллиарды долларов — это все тлен, преходящее, про сбережение которого никто потом особо не вспомнит. Зато вспомнят про победы и достижения, а они в России невозможны без издержек.
Любое завершение войны неизбежно поставит вопрос о том, что делать дальше. В том числе и лично Путину. Вот только что он с помощью войны единолично определял ход истории России, Европы и даже мира. Что его может заинтересовать после такого занятия? Реформа ЖКХ? Строительство шоссе Москва — Казань? Контроль за своевременной выплатой пенсий ветеранам СВО? Ради этого ему предлагается бросить войну?
К тому же после войны вопросы возникнут не только у Путина, но и к нему — у остальных жителей России. Каким бы репрессивным ни стало к тому времени российское государство, окончание боевых действий неизбежно подтолкнет элиты и общество к рефлексии о том, а что все-таки случилось. Какие были цели вторжения? Какой получилась его цена? Стоило ли одно другого?
Эти вопросы будут адресованы лично Путину, и никакие записи заседаний Совбеза с заикающимися сановниками не помогут ему убедить остальных, что он в этой войне был ни при чем. На вопросы надо будет как-то отвечать, причем делать это придется в ситуации, когда усиленные репрессии уже нельзя будет списать на чрезвычайное военное время. Наоборот, такой вопрос тоже возникнет: почему война и прочая чрезвычайщина закончились, а репрессии стали только жестче?
Конечно, это еще не означает, что окончание войны обязательно приведет к краху путинского режима. Но зачем его лидеру так рисковать? Отказаться от роли демиурга мировой истории ради того, чтобы отчитываться перед раздраженными подданными о проделанной работе? Сомнительная перспектива.
Поэтому ресурсы России могут быть сколь угодно исчерпанными — при желании всегда найдется способ продолжить войну. Просто потому что не воевать для Путина еще опаснее. Конечно, новая волна мобилизации — рискованная затея, чреватая непредвиденными последствиями. Но в определенный момент отказ проводить вторую волну может оказаться еще более рискованным вариантом, который будет чреват поражением в войне или необходимостью ее срочно и позорно прекратить. И тут последствия будут куда тяжелее, чем от мобилизации.
Трудно представить, как можно сломать эту логику без смены на самом верху. И даже после такой смены Россию вряд ли ждут хорошие отношения со всем миром и подотчетная обществу власть. Тем не менее любое следующее руководство России неизбежно будет более коллективным, потому что ни рядом с высшей властью, ни вдалеке от нее сейчас нет никого, кто обладал бы таким же авторитетом и возможностью навязывать свою волю всей остальной стране.
Более коллективное правление, даже при всех тех же идейных вводных, что и у нынешнего, означает, что решения будут приниматься гораздо медленнее, осторожнее и рациональнее — тем более по военным вопросам. Кому-то это покажется сомнительным достижением, но медлительность и осторожность — не самые плохие качества, если дело дойдет до перспективы ядерной войны.
Фонд Карнеги за Международный Мир и Carnegie Politika как организация не выступают с общей позицией по общественно-политическим вопросам. В публикации отражены личные взгляды авторов, которые не должны рассматриваться как точка зрения Фонда Карнеги за Международный Мир.