В последние месяцы близкие российских военнослужащих, воюющих в Украине, все чаще жалуются на отсутствие ротации фронтовых частей. Пока одни жены обращаются во все инстанции в попытках законно вернуть мужей домой, другие боятся даже говорить об этом, чтобы не стало хуже. Корреспондент «Север.Реалии» рассказывает истории двух семей, каждая из которых по-разному относится к происходящему, но пытается вернуть домой своих близких, хотя бы на время. Само вторжение в Украину они при этом не осуждают.
«Вроде не фашисты, как же можно так издеваться?»
Татьяна — жена контрактника Сергея, они живут в одной из областей Северо-Запада России (по ее просьбе мы не раскрываем имена супругов и регион, в котором они проживают. Редакции они известны. — СР). В июле прошлого года Сергей добровольно пошел на войну, с осени он в Украине. По словам Татьяны, её муж пошел воевать, чтобы они с дочерью «ни в чем не нуждались».
— Когда их вывезли на первое задание, у них даже лопат не было. Просто высадили в чистом поле, и делай что хочешь. Так мой муж в трупном пакете спал. Залез в спальный мешок, который из дома привез, в нем забрался в трупный пакет, застегнулся, трубочку в рот вставил и в щелку высунул, чтобы было чем дышать. Им же ничего там не выдают. Ни перчаток, ни теплого белья, ни амуниции. Лопат, вот, даже не дали. А трупные пакеты дали, — рассказывает Татьяна.
За Родину сейчас «никто не воюет», считает она, говоря, что многие идут на войну ради больших выплат.
— Кого ни спроси, все туда идут, чтобы улучшить благосостояние своей семьи, — уверена Татьяна. — Здесь-то на зарплату не выживешь. У всех дети, их надо одеть, накормить. А еще у всех ипотеки, считай, до конца жизни. Я, конечно, своего мужа отговаривала, но такой он человек — если решил пойти, то пойдет. Даже если б я на пол упала и умоляла, все равно бы пошел. Я, говорит, мужчина.
Зарплата, которую Сергей получает на войне, — это более 200 тысяч рублей — в три раза больше того, что он зарабатывал на гражданке. Но оказалось, что половину этих денег семье приходится тратить на еду, одежду и снаряжение.
— Им сначала какую-то амуницию выдали. Но на первое задание сходили, и уже все рваные. Надо новую покупать. Ботинки, тактические перчатки, теплое белье, плиты, чтобы еду готовить. И там же еще цены накручивают. Флисовая кофта, которая в городе стоит 700 рублей, там 5 тысяч. Перчатки 2−3 тысячи. В этих деревенских сельпо даже пачку сигарет продают по 300−400 рублей, — рассказывает Татьяна. — И при этом свои у своих же еще и мародерят. У одного парня украли тактические перчатки теплые, пока он ходил на построение. У другого рюкзак пропал с новым теплым костюмом, когда он был на задании. Живым из боя вернулся, а рюкзака нет. Спрашивает, где рюкзак, а ему говорят, сожгли. И у моего мужа так же было. Ушел на задание, а пришел, нету. Все украли. Носки теплые, хорошие, шерстяные. Машинку бритвенную, которую я ему подарила. Он ее берег все время. А у кого-то в поездах, когда они еще только ехали в часть, телефоны и деньги украли. Некоторые так без связи и сидят. Все, казалось бы, должны быть заодно и вместе, а тут такое. Свои у своих же. Как так можно?
За все время, что муж Татьяны находится на войне, ей лишь однажды через волонтеров удалось отправить ему посылку, две коробки медикаментов. Обезболивающее, антибиотики, катетеры, вату, бинты, жгуты, шприцы. Говорит, что там ничего нет, как нет и нормальной еды.
— Мой сказал, что только там понял, что такое хлеб, — говорит Татьяна. — Хлеб там на вес золота. И вода тоже. Он теперь делает два-три глотка и откладывает, потому что на задании же им еду не возят. Закинут на две-три недели на передовую, и выживай как хочешь.
Ротации нет не только для мобилизованных, но и для добровольцев, жалуется Татьяна. Им обещают отдых, но в итоге снова отправляют на боевые задания, после которых многие не возвращаются. По ее словам, из отряда, в котором было 300 человек, за три месяца в строю осталось 18. Все остальные или убиты, или изувечены, или пропали без вести.
— После первого задания оставшимся в живых обещали отдых от двух недель до 45 дней, но обманули. Уже через четыре дня кинули на передовую на три недели. Причем вообще без техники. Всю технику еще в первом бою разбомбили, а танкиста до сих пор найти не могут. Нету тела — нету дела. Семья ничего не получит. У одного сослуживца моего мужа осколок в голове, у другого порваны коленные связки, у кого-то руки перебиты, спина не разгибается, глаз не видит. А есть же еще всякие сопутствующие болезни. Простатит, геморрой, пневмония. Это же боль постоянная. У некоторых из-за воспаления простаты недержание. Но там даже на реабилитацию после ранений не отправляют. Солдаты пишут рапорты, а начальство просто рвет их. Болт, говорят, вам, а не рапорт. Командиры хотят опять их на передовую отправить. Я у юриста консультировалась, спрашивала, что делать? Он сказал, что просто падать и говорить, что, мол, не могу идти. Но там хоть падай, хоть не падай. Поднимут, в машину забросят и на передовую. Муж говорит, что их вывозят как мясо. Говорит, если их в таком состоянии опять отправят на задание, это точно будет его последний поход, — переживает за мужа Татьяна.
По ее словам, солдатам не разрешают убирать трупы. Командиры говорят, что украинцы только того и ждут, чтобы «долбануть» по скоплению людей и сделать «братскую могилу». Но и из блиндажей могут не сразу вынести умершего. Один из бойцов, например, написал своей жене, что спал рядом с «зеленым трупом».
Татьяна вместе с другими женами, матерями и сестрами военнослужащих создали свой чат, в котором делятся информацией. Жаловаться куда-то все боятся: вдруг командиры после жалоб отомстят их близким или жены военных «разозлят тех, кто выше», и потом их «притопчут».
— У нас в чате мнения разделились, — говорит Татьяна. — Одни женщины считают, что надо бить во все колокола, а другие просят ничего никуда не писать. Мол, вдруг тех, кто пожалуется, свои же командиры застрелят и спишут все на войну. Или, вот, говорят, там есть какое-то место Зайцево, и туда отправляют для наказаний (речь идет о тайных тюрьмах в поселке Зайцево так называемой ЛНР). Это наподобие тюрьмы. Там провинившихся закрывают, не кормят, могут избить. Издеваются, в общем. Господи, вроде живем в 21-м веке, вроде не фашисты, как же можно так издеваться?
Несмотря на все ужасы, с которыми сталкиваются военные, Татьяна подчеркивает, что и ее муж, и другие контрактники не собираются никуда сбегать и будут воевать «до конца». После недолгого цитирования тезисов российской пропаганды о том, что война может прийти в Россию, Татьяна говорит, что военным просто нужно «выдохнуть», «подлечиться» — и потом они снова будут готовы отправиться «за ленточку, на передок».
— Да никто никуда не сбежит. Они все согласны идти дальше. И пойдут они дальше. Потому что они мужчины, — объясняет Татьяна. — Мне кажется, в каждом мужчине это заложено. Они понимают свою ответственность. Они пойдут до конца. Мой говорит, вот подлечусь и назад к пацанам.
«Законы не действуют»
Жителя города Карпинск Свердловской области Владимира Лобанова мобилизовали 29 сентября 2022 года. Менее чем через месяц, 24 октября, он был ранен. Получил шесть осколков в шею, в грудь и в пах. Неделю провел в госпитале, но врачи не стали доставать осколки из тела, чтобы не задеть жизненно важные органы. 30 октября Владимира вернули в часть. В сентябре прошлого года ему исполнилось 50 лет, и по закону его уже три месяца назад должны были отпустить домой. Но не отпускают.
— Он ведь и в отпуск не записывался, так как домой собирался, — рассказывает его сестра Олеся. — Хотел за месяц до 50-летия рапорт на увольнение написать. До 30 дней рапорт рассматривать могут. Ему сказали ждать дня рождения. Обещали, что на следующий день уже можно билет на поезд брать. Но перед самым днем рождения стали предлагать подписать контракт. Он не подписал. А ведь как говорят: не подпишешь контракт — едешь дальше на боевые. И его 21 сентября, вместо дома, перевели в другую часть. Когда он рапорт подал в другой части, то ему сказали, что в зоне СВО (так российские власти и СМИ называют войну в Украине. — СР) законы не действуют.
В небольшом городке Карпинске, что на самом севере Свердловской области, в годы Великой Отечественной войны находился один из лагерей ГУЛАГа для переселенных советских немцев. В начале 1960-х годов там проживало около 50 тысяч человек, но с каждым годом население уменьшается, и сейчас там уже в два раза меньше. Смертность в городе заметно опережает рождаемость. В первую очередь местные жители в этом винят экологию: Карпинск расположен в зоне прохождения ураноториевой гряды, и из места тектонического разлома в воздух выходят радиоактивные газы.
В середине 19-го века в этой местности обнаружили залежи бурого угля. Открыли шахту, которая проработала до начала нулевых. Когда запасы угля иссякли, шахту закрыли. Тогда же в нулевых закрылся известный на весь Урал пивной завод. Молокозавода тоже больше нет, хлопкопрядильную фабрику ликвидировали.
Работа в Карпинске есть, но зарплаты маленькие, поэтому местные часто уезжают на вахты. После школы Владимир отслужил срочную в пограничных войсках, а затем всю жизнь работал вахтой газоэлектросварщиком. По словам Олеси, в деньгах Владимир не нуждался, поэтому идти на войну добровольно он не собирался. Но раз получил повестку, то пошел, чтобы все было «по закону».
— Он же по вахтам работает, — объясняет Олеся. — На дни рождения никогда домой не приезжает, а тут получилось приехать. Друзей собрал. 26 сентября у нас как раз годовщина у мамы была — 10 лет, как она умерла. Мы так спокойно сидели. Я переживала, что у меня мужа призовут. Брат поддерживал меня. А потом звонит и говорит: «Ты сидишь?» Я говорю: «Сижу». И вот так узнала, что ему повестка пришла. Мы думали, что в таком возрасте не должны забирать. Думали, что доедет туда и чего-то изменится. В общем, без особого страха ехал, но на нервах, конечно. Приехал, понимаешь, с вахты отдохнуть и, не отдохнув, сразу туда. Но, раз призвали, значит, надо. Отказываться и прятаться он не собирался.
Олеся говорит, что их семья никогда не думала, что война окажется так близко, хотя о происходящем в Украине они знали — у них там живут родственники.
Владимира отправили сначала в одну часть, а потом в другую. После перевода Олеся не сразу его нашла брата — всю информацию от родных скрывали.
— Они мне просто сказали, что у них такого нету, — вспоминает Олеся. — Я им: «Как такого нет? Когда он у вас». — «Да, — говорят, — у нас. А числится у них». В старой части. Раз числится в старой, они его уволить не могут. Я стала звонить в старую часть. Они говорили, что через неделю приказ придет, и они ему оформят перевод. И звонила я так раз в неделю, потом они перестали трубки брать. Моему брату 50 лет, он по закону не должен больше служить, а они его не отпускают, потому что не оформили. Домой ему, не оформленному, нельзя, а на боевые задания, получается, можно.
Каждое боевое задание у Владимира длится от 8 до 16 дней. А на отдых ему дают максимум 4 дня. Но он не жалуется. По словам Олеси, он и на осколки в теле не особо жалуется. Ну, может, «раза три звонил, говорил, что начинают беспокоить». Говорит, что «там есть ребята и в худшей ситуации».
Олеся пишет жалобы всем: в военную прокуратуру, уполномоченному по правам человека, депутатам Свердловской области, президенту. Ответы приходят однотипные: ее обращения перенаправляют вниз по инстанциям, где они просто пропадают. Олеся хотела обратиться в суд, но у нее нет доверенности от брата. Думала ехать в часть, но ей сказали, что ее не пустят, так как сестра близким родственником не является.
— Только после огласки дело сдвинулось, когда обратилась в местное издание. Уже через день его вызвали с боевых. Сказали написать рапорт на увольнение. Ему и еще одному человеку. Там есть еще один такой — ему вообще 53 года. 9 декабря написали и ждут до сих пор. В боях участвуют. Но ему пообещали, что, если приказ подпишут, его прямо с задания снимут и домой отправят. Правда, до Нового года не подписали. А сейчас праздники. Вряд ли же в праздники что-то подписывают, — рассуждает Олеся.
У Владимира осталась 10-летняя дочь. Живут они раздельно, но, по словам Олеси, он ей всегда помогал и принимал участие в ее воспитании. Чтобы ее не расстраивать, просил не рассказывать ей, куда он уехал. Но со временем пришлось сказать.
— Он же все время на вахты уезжал, ну и думал, что можно будет скрыть, — говорит Олеся. — Но тут то санаторий для детей мобилизованных, то елка. Девочка же уже постарше стала — поняла, в чем дело. Теперь вот ребенок ждет папу с войны. Надеюсь, после праздников это все закончится. А если нет, не знаю, что дальше делать уже.
Между тем в минувшие выходные жёны и другие родственницы российских мобилизованных на войну в Украине, связанные с телеграм-каналом «Путь домой», провели в Москве серию одиночных пикетов, а также возложили цветы к Могиле Неизвестного Солдата. На их плакатах были требования демобилизации. «Наша власть превратила мою жизнь в ад с тех пор, как 15 месяцев назад гражданских людей забрали на фронт. Требуем демобилизацию», — написано на одном из них.