С тех пор как Мариуполь оккупировали, власти России начали использовать город и его жителей в своей пропаганде. Провластные СМИ регулярно сообщают, что дома ремонтируются после разрушений и строятся новые, люди там живут все лучше и лучше, даже китайские блогеры приезжают. Если верить пропаганде, то может показаться, что жизнь полностью наладилась и стала даже лучше.
«Важные истории» поговорили с двумя жителями Мариуполя, чтобы узнать, как на самом деле там живут люди.
«Мы потеряли ко всему интерес, просто существуем»
Андрей Зондер живет в доме №66 на Морском (Комсомольском) бульваре, который сильно пострадал от обстрелов. Прошлой зимой Андрей рассказывал «Важным историям», как добивался для своего дома права на ремонт. Вот как изменилась его жизнь и состояние дома №66 за год:
— В общей сложности мы ждали ремонта 483 дня. По дому было 19 прилетов, когда шли боевые действия. Нам все говорили, что вот-вот скоро начнется ремонт, но по факту у нас просто менялись подрядчики постоянно, а изменений не было.
Дом все это время просто выживал. Прошлой зимой начали восстанавливать отопление частично, но практически весь дом был без окон. Ту зиму мы пережили с пленками вместо стекол, кто-то затягивал рамы пакетами.
На верхних этажах практически не было людей, там квартиры особенно сильно пострадали. Батареи спускать же периодически нужно, а этого не происходило, и батареи лопались постоянно, затапливали квартиры ниже. Мы всем домом друг другу помогали убирать воду, а морозы тогда были серьезные. Сейчас в Мариуполе сильно похолодало, мороз и снег. Восстановительные работы продолжаются. Но нам с соседями надо из-за погоды особенно следить за отоплением, чтобы [снова] трубы не заморозились и не случилось затоплений.
Работа по нашему дому началась только 21 июня [2023 года]. У нас двенадцать этажей, дом разделен на две части — левое крыло и правое. Правое крыло решили восстанавливать, а левое демонтировали с девятого по двенадцатый этаж. Там на верхних этажах квартиры буквально висят в воздухе.
Все это время люди, которых демонтаж не коснулся, живут в таком же режиме, как и с начала всем известных событий. Мы соблюдаем осторожность, технику безопасности. Нас оповещают, через какие входы-выходы выходить из дома. Люди, чьи квартиры демонтировали или в них идут ремонтные работы, договорились с соседями, которые уехали, пожить у них на безвозмездной основе.
Так мы и продолжаем жить в этом ремонте. Отопление уже есть, окна заделаны. Но все еще трудно, конечно. Например, недавно ночью шел дождь. Коридоры общего пользования разрушены и ничем не накрыты, их подтопило, все по стенам текло. Мы сразу поняли, что у нас будет тяжелая ночь, — уже на автомате собрались, надели сапоги, взяли ведра и пошли спасать свое имущество.
До сих пор у нас не восстановлено горячее водоснабжение. Наступает утро, открываешь кран, течет холодная вода. Ты руки в кулачки сжал и идешь умываться. Никто не берет на себя ответственность за это. Нам заявили, что, пока в доме проводятся восстановительные работы, жилищная компания их не обслуживает, за это должен отвечать подрядчик. Мы разговариваем с подрядчиками, они говорят: проведение работ по восстановлению горячего водоснабжения не предусмотрено в плане, если заказчики впишут это в план и дадут финансирование, то без проблем, все вам сделаем.
9 января у нас отключилось электричество — в нашем доме и еще в двух соседних. Не было ни света, ни связи, первые сутки периодически пропадала холодная вода. В наш дом не подается газ, все готовят на электроплитах, так что все это время мы не ели теплой еды и не могли выпить чай. Хорошо хоть отопление работало стабильно. Аварийные службы к нам приехали только на третий день, 52 часа мы были без электричества.
Пока дома находятся на стадии аварийного восстановительного ремонта, плата за коммунальные услуги не должна начисляться. Но нам квитанции второй месяц приходят за воду и за электричество. Мы пишем обращения к местной администрации, их постоянно переадресовывают в разные ведомства. Такая жизнь продолжается уже второй год. Человек ко всему привыкает.
У нас нет лифтов, и их восстановление не стоит в планах. Пожилым людям, которые живут, например, на шестом этаже, мы помогаем, носим продукты. У пенсионеров никаких выплат, кроме пенсии, нет и не было.
Как мне говорят пожилые соседи, пенсия зависит от того, какой у тебя паспорт. Если украинский, то пенсия «ДНРовская» — где-то от 10 000 до 30 000 российских рублей (от 356 до 1070 белорусских рублей). Если человек уже с российским паспортом, то [выплаты] могут доходить до 60 000 рублей (2140 белорусских рублей). Но жить на эти деньги все равно очень сложно, цены в три раза выше тех, что были раньше. Хлеб стоит около 50 рублей (1,8 белорусских рубля), вареная колбаса — 400−700 рублей (14,2–24,9 бел. рубля) за килограмм, копченая может стоит до 1200 (42,8 бел. рубля), полтора литра молока — 110−120 рублей (3,9−4,2 бел. рубля).
В нашем доме остались только те, кому некуда уезжать. У нас просто нет выбора — денег на съем жилья нет, запасного жилья и близких, к кому можно было бы обратиться за помощью, тоже. Что нам еще делать?
Первый год у всех была личная позиция по поводу всего происходящего, каждый как-то высказывался. Тогда были надежды, что через какое-то время что-то изменится. Но ничего не происходит, как будто замерло все. У всех апатия, мы просто потеряли ко всему интерес.
Мы просто существуем. Все заняты своими бытовыми проблемами, мы даже не задумываемся, хорошо мы живем или плохо. Я, например, все время занят общественными работами по дому — пишу заявления, записываю видео, помогаю соседям. Я как робот, у меня нет ни минуты, чтобы просто поразмышлять. Мне это и помогает, я чувствую, что нужен своим соседям.
Мы оказались между молотом и наковальней, мы везде плохие. Жил в Мариуполе — ты плохой, не уехал оттуда — плохой, все еще находишься там — тоже плохой. Ты уже везде ждешь предвзятого отношения к себе. А здесь хотя бы есть свой дом.
«Это мой дом, я не собираюсь его никому отдавать»
Николай (имя изменено) — студент из Мариуполя. С родителями живет в многоэтажном доме, который практически не пострадал от обстрелов.
— Я живу в Мариуполе всю свою жизнь. Мы с родителями никуда не уехали, во-первых, потому что это полная неизвестность — у нас нет близких нигде, откуда брать деньги, что мы будем делать. Во-вторых, мы очень любим свой город и не хотим бросать его, особенно в такой тяжелый момент.
Дом у нас относительно цел, мы не ощутили того, что пережили люди в центре города. У нас было много выбитых окон, но все починили, приехали рабочие от «властей» и поставили новые рамы и стекла. Со светом и электричеством у нас уже все стабильно. Прошлой зимой нам пришлось купить обогреватель, потому что батареи не работали, но сейчас уже дом отапливается по графику. Греет все еще слабо, но мы с этим вполне обыденно живем.
Я живу далеко от центра, у нас и дороги залатали, даже светофоры починили. Но вообще застройка в городе идет слабо. Появилось несколько районов, которые созданы полностью из новых домов, но я не знаю, какого они качества. Ремонт разрушенных домов идет медленно. Рядом со мной стоит дом, от него, как от торта, четверть отрезали — его только еще ремонтируют.
Если ходить по центру города, то там много руин, с которыми ничего не происходит. Кое-где идет строительство домов и ремонты, но это надо поискать. Я заметил, что в центре намного меньше людей по улицам ходят, чем в спальных районах.
У нас по сути есть власть, но по факту ее нет. Никто о них не знает, никто толком к ним не обращается, никто не знает, что они вообще делают. В центре висят рекламные щиты с пропагандой, но их сильно меньше, чем рекламных баннеров.
В Мариуполе сейчас очень высокие цены на все и проблемы с работой. У нас город заводской, многие занимались сталью. Сейчас сталелитейные заводы стоят, никто ничего с этим не делает, только обещают. Родители у меня тоже раньше со сталью работали, формально они все еще работают на своих заводах, а по факту разбирают завалы по городу. Но за это хотя бы деньги платят. Раньше люди с зарплаты могли себе телевизор купить, а теперь приходится месяцами откладывать на это. В нашей семье особых трудностей с деньгами нет, у нас два рабочих человека — отец и мать. Я время от времени хожу на подработки по собственному желанию. Мы нормально живем в этом плане, можем обеспечить себя едой, одеждой. Многим людям жить гораздо труднее, я не знаю, откуда они берут деньги.
Основная работа в городе сейчас на стройках. У приезжих из России зарплата выше, чем у нас, а еще мариупольцев на этих стройках очень часто кидают на деньги: многим нужна работа, они [работодатели] этим пользуются. Схема у них такая — строительные компании предлагают работу, но неофициальную, мол, еще не успели оформить контракт на объект, но потом все сделаем. У людей выбора нет: официальная работа намного реже попадается. С человеком договариваются, например, на два месяца [работы], а после этого компания просто пропадает.
Со мной так и было, я полтора месяца отработал на стройке. В итоге компания просто закрыла все объекты, которые были за ней закреплены, и исчезла. А ты уже ничего не докажешь, документов ведь никаких нет.
В магазинах весь привычный ассортимент продуктов есть, но цены очень высокие, большая часть дохода уходит на продукты. Сначала продукты были на вкус намного хуже, чем раньше. Сейчас мы, наверное, уже привыкли.
В городе работают разные кафе, но цены там очень высокие. Я захожу в кафе, чтобы погреться, и беру максимум чай и шоколадку. По моим наблюдениям, многие делают так же, никто особо никаких полноценных блюд не заказывает. Кафе в центре в основном практически пустые, а в спальных районах — могут быть очереди за чаем.
Я сейчас учусь, у нас редко, но встречается пропаганда. Причем ее нет в программе, она проскакивает по инициативе разных преподавателей, которые и до [полномасштабной] войны нас учили. Тогда они ничего подобного нам не говорили. А сейчас, например, вместо темы занятия один педагог выступил с тирадой о том, как Запад помогал нацистской Германии захватывать мир, а Советский Союз всех спас. У другого была история про то, что Америка — единственная страна, которая использовала ядерное оружие, а Украина создала грязную бомбу. Мы [с однокурсниками] просто с каменными лицами это слушаем, потом шутим между собой.
Все мое окружение занимает проукраинскую позицию, не скажу за всех, но я не знаю кого-то моего возраста, кто был бы яро за Россию. Отношение у нас к происходящему примерно такое: в Украине не сказать что был рай, но было намного лучше, чем сейчас. Мы обсуждаем это между собой, не афишируем.
Моя мама заняла пророссийскую позицию, а папа просто живет. Мы из-за этого не говорим про политику, дома я не поднимаю эту тему, держу в себе. Тяжело, конечно, когда близкие тебя не понимают, но что поделать, они все равно мои родители. Зато меня очень поддерживают мои друзья, не знаю, как бы я без них справился.
Вижу, что новости про Мариуполь в украинских пабликах показывают слишком утрировано. Да, они говорят правду, но часто сильно преувеличивают. Я недавно общался с одним человеком [с подконтрольной Украине территории], он мне не поверил, что я сейчас в Мариуполе, потому что у меня есть интернет и мой дом уцелел. Люди думают, что тут совсем ничего нет. Не понимаю, зачем преувеличивать, если у нас и так все довольно мрачно?
Мне очень обидно за то, как к нам относятся другие украинцы. В разных чатах вижу, как люди всех нас обобщают и говорят, что мы только рады оккупации. Почему, если я остался в Мариуполе, то я за Россию? Это мой дом, я не собираюсь его никому отдавать. Украинцы так долго боролись за независимость, за единство страны. Я не могу понять, почему сейчас мы для остальных [украинцев стали] чужие и неправильные.
Я очень хочу снова быть в Украине, оставаясь мариупольцем, — чтобы вся моя страна была снова едина как территориально, так и на уровне людей.
Редактор: Юля Красникова
