Как и многие другие беларусские добровольцы, этот минчанин, воюющий в ВСУ, категорически не хочет, чтобы его узнали. Во время интервью на нем клетчатый пиджак и солнечные очки. А его элегантные усы напоминают героев из фильмов его любимого режиссера Гая Ричи. В прошлой жизни журналист и политзаключенный, сейчас он боец с позывным Зайка в батальоне «Террор», который ранее был частью полка Калиновского. Доброволец рассказал свою историю подкасту «Погоня и Тризуб», который совместно делают «Громадське радіо» и «Зеркало». Это его сокращенная текстовая версия.
«Представлял, как по рации переговариваемся: „Зайка, Зайка!“ И москали думают, что там девушка»
— Когда я шел туда, было очень страшно. Еще мы ждали, когда начнется заход солнца, чтобы москалям глаза слепило, — рассказывает Зайка про один из десятков проведенных на войне дней, когда его группа пришла на позицию украинцев. Он эмоционально вспоминает, что происходило во время штурмов и под обстрелами, и иногда теперь уже смеется.
— Позиция была в 250 метрах от москалей. У нас еще была возможность поспать, ты просыпаешься и думаешь: «Бляха, это же нужно идти». Ну и оно страшно. Перед штурмом командир другой группы спрашивает: «Ты с нами или откатываешься?» Отвечаю: «Я солдат. Ты приказываешь — я выполняю». Ну и мы пошли (смеется). Очень «весело» было, особенно когда отступали. Помню: темно, видно только вспышки от прилетов, мы уже отбегаем, по нам работает миномет. С нами был парень, молодой такой. Мы бежали, а он собирал магазины, которые парни из группы перед нами потеряли. Я говорю: «Что ты делаешь, бл*ха? По нам фигачат!» А он: «Ну тут же БК! Надо собрать» (смеется).
Добегаем до нашей посадки — до окраины. Там от разрыва такая глубокая яма, и он говорит: «Все, не могу больше. Сдохну, если еще пару шагов сделаю». Ну, а там парень центнер весит (смеется). Сели передохнуть. Слышим — стрекотня какая-то, все ближе и ближе. Спрашивает меня: «Это пи***ский пулемет?» Отвечаю: «Да. Тикаем!» И у нас второе дыхание [открывается], даже минуту не посидели. Он как дал драпу! Я потом его догоняю: «Ну ты офигеть, блин. Бежал быстрее меня, хотя стартовал позднее». Как оказалось, пулеметчик бежал в нашу сторону, он нас видел и стрелял по нам. Просто не попал. На тот момент это было прикольно, — вспоминает доброволец. — А потом тот парень во время штурма терриконов на востоке погиб. Под Горловкой.
Почему у собеседника позывной Зайка? Тут он тоже объясняет: «Прикольно». По словам бойца, это слово у многих вызывает улыбку, когда вокруг на войне — постоянный стресс.
— Много кто к женам своим так обращается, а те — к ним. И когда проговаривают (я как журналист это понимал), у них подсознательно уже какие-то приятные воспоминания возникают — о том, что когда-то было. Еще я представлял, как по рации переговариваемся: «Зайка, Зайка!» И москали думают, что там какая-то девушка сидит. Ну, кто ж себя зайкой назовет? А оказывается, там не девушки (смеется).
Зайка в Беларуси учился на журналиста, но университет не окончил: начались протесты после президентских выборов 2010-го, а он был в команде одного из кандидатов. Когда 19 декабря оппозиция провела на площади Независимости акцию протеста против фальсификации выборов, видел, как людей по всему городу ловили и избивали силовики, — «даже тех, кто никакого отношения к протестам не имел».
Он говорит, что уже тогда бы мог действовать более радикально, но понимал, что беларусы к этому не готовы, и никаких шагов предпринимать не стал. Тогда он получил 15 суток, потом еще срок по политическим мотивам. О деталях он просит не говорить, чтобы это не помогло силовикам его идентифицировать. Зайка переживает за семью и особенно за детей, которых до полномасштабной войны в Украине вывез в Европу.
— Они уже очень взрослые, и им интересно было, где я, потому что все их детство я был рядом, проводил время с ними. И теперь у меня с ними очень большая, глубокая связь. Мне, конечно, жаль, что я не с ними.
Со времен, когда дети были маленькими, у Зайки осталась привычка держать телефон в беззвучном режиме. Так было утром 24 февраля — смартфон вибрировал от сообщений. Мужчина тогда еще работал журналистом, и его попросили написать статью о нападении России на Украину. Признается, сначала не поверил: «Да ну, на х*р. Это тупо». Еще больше его шокировала информация, что наступление шло и с территории Беларуси. Уже в марте 2022-го Зайка вместе с другими беларусскими добровольцами приехал в Украину.
— Окончательное решение я принял, когда увидел, что гибнут дети. Было видео, которое перечеркнуло все мои сомнения — тогда в Мариуполе после обстрела [28 февраля] в больницу привезли маленькую девочку и в реанимации медики не смогли ее спасти. Врач говорил: «Покажите это россиянам». Уже когда я был тут, [в июле] была атака на Винницу, убили двухлетнюю девочку. Я потом еще увидел ее фото без цензуры… Тогда убедился еще сильнее, что поступил правильно, — говорит мужчина.
«Самым страшным было оказаться так называемым самоваром — без рук, ног и без „краника“»
Первый свой боевой опыт Зайка получил летом 2022-го. Тогда север Украины уже был освобожден. Боевые действия продолжались на юге и востоке страны.
— Был день Конституции Украины, нас обстреливали целые сутки: начали в 12 ночи и в 12 ночи закончили. Перерыв был только на подвоз БК и перезарядку — все. Тогда еще позиция была офигенная: парни очень постарались, когда ее обустраивали, потому что очень хотели жить. Хотя люди, разумеется, есть разные, и позиции разные. Так вот, там были классные, хотя… окопы были где-то по ребра, мы их углубили потом. Но блиндажи были накрыты настолько офигенно, что я таких больше нигде не видел, куда бы мы ни приходили. Они были сделаны в три наката, сверху — по 80 мешков с песком. При обстреле две 120-е мины «положили» на наш блиндаж — и ничего ему не было. Вот нас тогда обстреливали из танка, из «Ноны», из «Василька», из «бэхи». А минометы даже не считаются.
2С9 «Нона-С» — советская 120-мм авиадесантная самоходная артиллерийско-минометная установка. «Василек» — советский автоматический миномет 2Б9. «Бэха» — БМП, боевая машина пехоты.
Беларус в разговорах часто вспоминает фильмы, которые смотрел в гражданской жизни. Но сам уже, кажется, пережил достаточно событий, которые будут поярче остросюжетного кино.
— Мы приехали на позиции к украинцам из смежного подразделения. Наша территория была как бы в форме треугольника, мы — на самом острие. А точка, с которой мы стартовали и куда все подъезжало, находилась в полутора километрах за нами. Туда мы ходили за едой. И вот один раз пошли я, еще один беларус и украинец. Возвращаемся, с собой — тачка еды, у каждого еще по два мешка на плече, — и тут нас засекает дрон. Мы прячемся в посадку. А дрон все висит. Слышим — выход из миномета, причем по нам работали два минометчика. Мы залегли немного глубже в посадку — прилетает все ближе и ближе, уже поле горит. А это июль.
— Я хлопцу говорю: «Слушай, давай перескочим на метров десять в сторону». Потому что самый близкий снаряд упал в трех метрах от нас — это работал 120-й миномет, от взрыва земля поднялась, как при тумане. Мы перескочили — по нам еще пять-шесть снарядов выпустили, а потом, видимо, минометчики задолбались. Но дрон еще висел. Мы ждали, ждали. Где-то через полчаса побежали перебежками. Тут слышим — над нами снова дрон, вот прямо над деревьями, а они низкие. Мы как легли на землю в одной позе, так и лежим. Уже рука затекла, нога, не можешь дальше в таком положении лежать, но ничего не остается, потому что над тобой висит дрон. Больше часа он так просто «смотрел». Может, он и другое место просматривал, но проверять не хотелось.
Метрах в 70 от нас скинул ВОГи (30-миллиметровые гранаты, разработанные для станкового гранатомета. — Прим. ред.). Второй дрон — за метров 50. Мы поняли, что эти дронщики не видят, что мы тут лежим, и, короче, решили бежать к позиции, а до нее, может, метров 600. Бежали не останавливаясь, и пофиг, если будет дрон. Когда были на месте, я посмотрел на время. Короче, вышли за едой мы с хлопцем в первом часу дня, а вернулись в шесть вечера.
Зайка даже о самых ужасных моментах войны рассказывает с улыбкой и юмором. Сравнивает мысли, которые крутятся в голове, когда участвуешь в штурме и когда интенсивные боевые действия прекращаются. Оказывается, есть не для всех очевидная разница в эмоциях.
— Очень боишься, когда идешь с точки на место, где начинается операция. На самой операции, особенно во время штурма, страха нет: ты просто делаешь то, что должен. А когда он заканчивается, мыслей много. Ты боишься сделать что-то не так. Еще есть ответственность за задачу. Если погибнешь, выполнить не сможешь. И вот это основное, о чем думаешь, — как должны действовать солдаты между НАТОвскими стандартами и совковыми. Когда солдат — это оружие, очень дорогое оружие, более дорогое…
Когда я сюда ехал, самым страшным казалось стать так называемым самоваром — без рук, без ног. Как шутили с парнем, с которым собирались на войну, — и без «краника», если касается мужчин. Но со временем тут понимаешь, что, даже если станешь инвалидом, но при полном разуме, — ты живой. Все-таки ты живой. И кому-никому, может быть, будешь необходим.
«Многие сюда едут „пострелять москалей“. А когда по ним в ответ начинают стрелять — „А нас-то за что?“»
Доброволец и киноман считает, что перед тем как вступать в боевое подразделение и ехать на фронт, стоит посмотреть фильм «Джонни взял ружье» Далтона Трамбо. По его мнению, этот американская картина о Первой мировой может помочь проверить, готов ли человек увидеть реальную войну и столкнуться с ее последствиями.
Сюжет фильма звучит так: "Джо, молодой американский солдат, получил ранение снарядом миномета в последний день Первой мировой войны. Он лежит в госпитале среди таких же людей с инвалидностью. Сохранив способность мыслить, он заново переживает свою жизнь через странные мечты и воспоминания, не видя различий между сном и явью".
— Если он принимает, что с ним может случиться то же, что и с главным героем, значит, он готов оказаться здесь, — объясняет собеседник. — Потому что много войн начинается так, от балды, можно сказать: «Ну, что там? Ну, повоюем». И многие сюда едут «пострелять москалей» и представляют, что тут как на сафари в Африке. А когда по ним в ответ начинают стрелять — «А нас-то за что?» Поэтому нужно понимать, что ты можешь погибнуть, при этом не надо этого желать.
Сам Зайка умереть мог уже не раз, причем «прилетало» по случайности. Однажды так под Харьковом «словил» осколок.
— Мы тогда отстрелялись, пошли есть, я вернулся на позицию за вещами. Был уже на середине дороги до блиндажа — и «прилетело». Как оказалось, мы отстрелялись, а москали… Там как раз лесополосы большие, уже, можно сказать, нормальный лес. Они где-то на звук, приблизительно в этот бок, стрельнули из «Рапиры» — это противотанковая пушка. У нее выстрел такой же, как у танка, — ты не чувствуешь «выход» [снаряда]. Он просто дальше пролетел, но зацепил дерево, и мне случайно попало в голову.
Я сначала думал, что просто камнем ударило. Я упал, сразу вспоминаю: так, надо лечь, чтобы было стабильное боковое положение, чтобы не задохнуться, если отключусь. Такие мысли были. А потом думаю: «Так, я молчу. Парни же не знают, что мне что-то прилетело. Нужно покричать». У меня что-то такое невразумительное получается: «А-а-а!» Потом думаю: «Что я делаю? Нужно встать и бежать в блиндаж». Встаю, кричу, бегу. Все, добежал. Одному парню там оказали помощь, перебинтовали, а мне дали заполнить карту: голова все болит и болит. Прошу посмотреть, что там. Мне говорят: осколок. Ну все, подали нас двоих на эвакуацию.
У Зайки тогда диагностировали перелом кости черепа и ушиб головного мозга. Это часто вызывало головную боль. Доброволец рассказывает, что иногда она могла не отступать неделю.
Про некоторые операции Зайка вспоминает даже с восхищением. «Классным» он называет штурм села в Запорожской области: хотя тогда выполнить задачу не получилось, но довелось впервые заскочить в траншею врага.
— Я был в первой группе штурма. По нам работало все, что было на секторах, — это и «бэха», и миномет, и АГС, ну, и, конечно, «стрелковка» (стрелковое оружие. — Прим. ред.). На позицию зайти не получалось, и нам пришлось откатиться. Некоторых парней ранило, некоторых сильно контузило. Со мной было все в порядке, но пришлось дожидаться другую группу. Вот с их командиром мы даже смогли заскочить в траншеи, которые вели к вражеским окопам. Но связь была плохая: москали ее глушат, у них очень хорошие РЭБы. И нам не удалось задачу выполнить: сказали отступать. Уже потом мы узнали, что, если бы мы все же зашли на ту позицию, мы бы русских взяли. Просто, к сожалению, часть людей не смогла дойти — раненые и группа прикрытия, которая не должна заходить на позицию при штурме, а у нас же все как по учебнику.
— Тогда, кстати, ответственным за эту задачу был мой побратим Борт — он уже погиб. Тогда Борт офигенно все проработал и сам выезжал нам на помощь, из браунинга (пулемет. — Прим. ред.) по москалям насыпал, очень прикольно, а ты только смотришь, как пролетают такие здоровые пули… Когда я шел на тот штурм, очень страшно было.
«Я часто вспоминаю, как мы гуляли с детьми в парках»
Зайка не знает, вернется ли в Беларусь. Если это произойдет, то точно не в ближайшее время. Как и другие добровольцы и политические эмигранты, он ждет, когда в стране изменится власть. А еще, не скрывает, хотелось бы поездить по миру.
— Хочется увидеть другие страны — Исландию, Америку, Норвегию, Польшу ту же. В некоторых странах Европы я уже был, там классно. Интересно в мире побывать, здесь-там пожить, знаете, по месяцу-три, — говорит он. — А в Украине мне очень нравятся Карпаты, особенно Гуцульская часть. Я был в Буковеле, ходил пешком на гору Синяк, два раза поднимался за неделю. В том регионе Украины офигенная культура, мне там больше всего нравится.
— Есть какие-то беларусские продукты, по которым вы скучаете? — спрашивает журналист.
— Вообще, как-то нет, но скучаю по драникам. Они в Украине есть, и нам встречались такие, которые правильно готовят, все кошерно, так сказать. Но как-то встретил — написано: «Деруни», а приносят некие шарики из картошки. Ну как так, бл*ха?! Они же должны быть тонкие, маленькие, хрустеть во рту, когда только приготовлены. А, кстати, еще скучаю по беларусскому холоднику — это из буряка холодный суп. В нем яйка, огурцы молодые — просто офигенно! А тут, я вижу, рецепты другие. Блюдо такое офигенное, особенно летом, — и сразу прохладно становится, и смачно. Щавелевый суп у вас тоже есть. Там, где я рос, готовили даже щавелевый холодник. Я его в детстве не очень любил, но потом мне понравился. Вот его не хватает. Если драники я в Украине могу найти, то холодник, особенно щавелевый, — нет. Вот по этому скучаю. А так, какие-то продукты заводские — нет.
В ответ на вопрос, приходилось ли ему плакать из-за чего-то за это время, Зайка признается, что очень скучает по детям.
— Особенно вначале. Сейчас уже как-то привык, просто живу этой жизнью, понимаю, что и почему делаю. Сразу было тяжеловато, потому что я с ними все время был, а тут без них, и… Как они без меня? Потом понимаешь, что все там нормально, волноваться не из-за чего. Я часто вспоминаю, как мы гуляли с детьми в парках, когда уехали из Беларуси. И эти моменты, когда я читал им что-то, рассказывал, а потом укладывал спать, — они просто непередаваемые.
Читайте также
