«Я из маленькой страны, из Беларуси, и я очень много работала, чтобы достичь такого уровня», — говорит в интервью теннисистка Арина Соболенко. Между тем среди европейских стран мы занимаем 13-е место по площади (или 14-е, если включать в список Казахстан) и 17-е по численности населения. Но это не помогает: выражение «маленькая страна» употребляют в российском МИДе, на канале оппозиционного политика из этой страны Алексея Навального, в статьях российских ученых, в белорусских пропагандистских газетах и на ТВ. Тон задает Александр Лукашенко, однажды назвавший нашу страну «клочком земли». Объясняем, откуда взялся стереотип, что Беларусь — маленькая страна, и как он мешает нам жить.
Из своих стран — в чужую
Появление стереотипа о «маленькой Беларуси» неудивительно: он культивируется десятилетиями. Правда, назвать какую-то одну четкую дату его появления невозможно. К этому привела цепочка взаимосвязанных событий.
В далеком прошлом у нас была своя страна — белорусско-литовское государство Великое княжество Литовское, которое на пике занимало территорию «от моря до моря» (от Балтийского до Черного). Затем оно объединилось с Польшей в единую федерацию — Речь Посполитую. Последняя была далеко не идеальной страной. Но предки современных белорусов (речь об элите — в первую очередь аристократии) воспринимали ее как свое государство.
В 1795-м РП захватили и разделили соседние страны. Территорию современной Беларуси аннексировала Россия. На протяжении последующих десятилетий элита пыталась восстановить РП, поднимая освободительные восстания 1794 (на исходе существования страны) и 1830−1831 годов. При этом ощущалась четкая связь с традициями и героями прошлой эпохи.
Этому помогало то обстоятельство, что наций в современном понимании этого слова еще не существовало. Многие наши знаменитые соотечественники (например, поэт Адам Мицкевич, лидер одного из освободительных восстаний Тадеуш Костюшко и другие) являлись патриотами всего государства, Речи Посполитой. Они принадлежали одновременно нескольким культурам — белорусской, польской и литовской, на основе которых формировалось их сознание, но при этом называли себя литвинами и помнили о своем происхождении (название «Беларусь» тогда еще не закрепилось за территорией нашей страны). «Нарадзіўся я ліцьвінам… смуга будучыні яшчэ пакрывае лёс маёй роднай зямлі…» — писал Костюшко российскому императору Александру I.
Представить, что ВКЛ или РП были бы названы «маленькими», невозможно.
Ситуация стала меняться во второй половине XIX века, когда началось формирование белорусской нации. Рубежным стал 1863 год, когда произошло очередное, третье по счету освободительное восстание. Его участники еще сражались за Речь Посполитую. Но Кастусь Калиновский, возглавлявший борьбу на белорусских землях, был, пожалуй, первым, кто заговорил именно о самостоятельности Беларуси и Литвы.
До этого термин «Беларусь» использовался на относительно ограниченной территории. Вообще понятие «Белая Русь» стало изредка употребляться по отношению к Полотчине еще в конце XVI века. Речь тогда шла о территориях, захваченных Москвой, вернуть которые требовали наши предки. В XVII веке так стали называть еще и Витебщину с Могилевщиной, в XVIII веке — еще и Минщину. Во второй половине XIX века термин стал постепенно распространяться на всю современную страну.
Как отмечал историк Сергей Абламейко в книге «Каліноўскі і палітычнае нараджэнне Беларусі», именно в 1863-м произошло рождение белорусской идентичности и белорусской нации.
Вдобавок как раз во второй половине ХIХ века появилось историко-идеологическое направление, получившее название «западнорусизм». Его представители (например, Михаил Коялович) считали, что белорусы являются не отдельным народом, а лишь ветвью русского этноса. Эти взгляды полностью соответствовали идеологии Российской империи. В официальных документах Беларусь называлась «Северо-Западным краем», отрицалось существование белорусов как отдельного народа — ведь по логике России это была неотъемлемая ее часть, которую с большим трудом удалось вернуть под крыло.
Например, в переписи населения 1897 года среди языков и языковых групп фигурировал русский, который затем подразделялся на «великорусский», «малорусский» и «белорусский» (в реальности — самостоятельные русский, украинский и белорусский языки).
После восстания Калиновского начались массовые репрессии. Вопросом дальнейшей судьбы нации наши предки не задавались 20 лет. В результате на авансцену вышли уже другие люди. Не шляхта, ностальгирующая по временам ВКЛ и РП, а мещане, небогатая интеллигенция и т.д., которые не видели преемственности с прошлым и не считали эти государства своими. После разгрома и репрессий белорусское национальное движение во многом развивалось с оглядкой на Россию. Лишь в 1884-м в Петербурге начала выходить нелегальная студенческая газета «Гомон», выступавшая за автономию Беларуси в составе России.
Свою роль играла и политика официального Санкт-Петербурга. В Беларуси не осталось ни одного высшего учебного заведения. До начала XX века не было ни одной школы с преподаванием на белорусском. До того же времени запрещалось печатание книг на родном языке на латинице. А подавляющее большинство книг на кириллице не пропускала цензура. Формирование белорусской идентичности происходило под давлением, не благодаря, а вопреки.
Россия, с ее развитой культурой, системой образования, воспринималась как центр культуры, на которую следовало равняться. Долгие десятилетия — вплоть до 1918 года — белорусы лишь добивались автономии в составе империи (а затем республики). Это создавало предпосылки к тому, чтобы воспринимать себя «маленьким» народом по сравнению с народом «большим» (речь о стране пока еще не шла, у нас ее еще не было). Также такая политика позволяла самим русским считать себя представителями «большого» народа по сравнению с народами «маленькими».
Возврат к царским временам
Затем случилась революция 1917 года, провозглашение независимости Белорусской Народной Республики, попытка со стороны большевиков перехватить инициативу, что привело к созданию Белорусской Советской Социалистической Республики. Первоначально последняя оказалась совсем маленькой по площади — всего шесть уездов (современных районов). В 1920-е годы в результате двух «укрупнений» территория Беларуси увеличилась до 125,8 тысячи квадратных километров, население — до 5 млн человек.
Но тогда — как до «укрупнения», так и после него — представить фразу о «маленькой стране» было невозможно. В обществе еще сохранилась послереволюционная романтика. Царила атмосфера интернационализма. В республиках реализовывались государственные программы по поддержке национальной культуры (например, украинизация и белорусизация). Существовали надежды на мировую революцию, которая должна была охватить все страны, независимо от их площади.
Реализацию этих идей на практике можно увидеть на примере образования. В «Русской истории в самом сжатом очерке» Михаила Покровского, единственном пособии по истории 1920-х, ход событий рассматривался с марксистской точки зрения, через борьбу угнетенных с угнетателями. «В Польше возбуждение гнетом самодержавия усиливалось всей силой национальной ненависти угнетенного народа к угнетавшему его иноземному правительству. Польша, как каторжник, прикованный цепью к другому каторжнику, поневоле разделяла все судьбы России, вплоть до империалистической войны 1914 г., когда она пострадала больше всех», — писал Покровский. О восстании 1863 года он добавлял, что «борьбу с несчастными польскими партизанами изображали как войну с какой-нибудь великой державой. В газетах ежедневно печатались военные сводки, где важно сообщалось о сражениях, в которых с русской стороны был убит один казак, и т.п. У мелкой буржуазии очень сильно развит оборонческий патриотизм <…>. Царские публицисты <…> отлично умели играть на этой струнке русского мелкого буржуа». При таком подходе разговор о «малых» народах был немыслимым.
Все стало меняться на рубеже двадцатых — тридцатых годов. Национальные программы свернули, вместо них началась русификация. Послереволюционная романтика сошла на нет — начались тяжелые будни: коллективизация (создание колхозов, куда насильно загоняли население), индустриализация (переход к индустриальному этапу развития, связанному с развитием промышленности) и усиление репрессий, становившихся все более массовыми.
А затем стал происходить определенный возврат к политике XIX века. В 1938-м обучение русскому языку во всех школах национальных республик и областей стало обязательным. Произошел поворот в отражении прошлого в сфере культуры. В 1937-м появился фильм «Петр Первый» (за три года до этого появилось одноименное литературное произведение Алексея Толстого). В 1938-м — «Александр Невский», затем «Минин и Пожарский», «Суворов». Во время Великой Отечественной — «Кутузов» и «Иван Грозный». В упоминавшемся выше учебнике Покровского Михаил Кутузов не упоминался ни разу, Александр Суворов — дважды вскользь, и без какой-либо положительной оценки. Теперь же все эти исторические личности стали национальными героями всего СССР, хотя еще незадолго до этого они считались угнетателями.
В 1941-м, выступая на параде на Красной площади, Сталин заявил: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» И лишь затем добавил: «Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»
Во время Второй мировой Сталин пошел и на другие шаги, которые воспринимались как возврат к прошлому. Были возрождены гвардейские полки (существовавшие в императорской России), появились полководческие ордена (в честь Суворова, Кутузова и т.д.). В сфере религии было восстановлено патриаршество. В новом советском гимне, принятом в 1943-м вместо «Интернационала», появилась строчка «Союз нерушимый республик свободных // Сплотила навеки Великая Русь». Этим четко показывалось, кто в Союзе является главным и находится на ведущих позициях.
Таким образом диктатор апеллировал к патриотической ноте. Но речь шла исключительно о русских героях, зачастую не имеющих никакого отношения к жителям национальных республик (в случае Суворова имел место прямо противоположный пример).
Все эти обстоятельства серьезно изменили ракурс восприятия. Как афористично писал журналист Леонид Парфенов, «важную у Покровского тему российского империализма притушат, когда бывшие колонии царизма станут союзными республиками, их „вхождение“ в империю и „братское единение с великим русским народом“ сочтут путем к национальному прогрессу».
Постимперский синдром России и белорусы в информационном пространстве РФ
В итоге на смену истории СССР фактически пришла история России. Точнее, новый курс стали трактовать исключительно с российских позиций: представить белорусский взгляд было невозможно. Например, в педагогических разработках 1949 года за Виленской иезуитской академией не признавалось право высшего учебного заведения только потому, что в ее создании принимал участие король Стефан Баторий. Константин Острожский вычеркивался из числа выдающихся деятелей на том основании, что сражался «вероломными средствами» с Московским государством «в союзе с татарами и ливонцами» (речь о знаменитой битве под Оршей, в котором войско ВКЛ разбило превосходящую его московскую армию). Писатели Ян Чечот и Ян Борщевский попадали в ранг «чуждой» панско-шляхетской культуры и т.д.
Одиозный белорусский историк Лаврентий Абецедарский утверждал в своей книге «Белорусы в Москве XVII в.: Из истории русско-белорусских связей», что тысячи белорусов переселялись в Россию исключительно добровольно, поскольку якобы эта страна была их защитником. Хотя в реальности их угоняли туда насильно. Подавляющее большинство из них больше никогда не увидело Родину.
Абецедарский стал одним из авторов учебника по истории БССР, который вышел в 1959-м и, выдержав восемь переизданий, был «в строю» до 1989-го. По словам специалистов, книга была написана «в соответствии с <…> сложившихся у российских дореволюционных и советских историков взглядов на Беларусь как Северо-Западный край Российской империи. Этим объясняется тот факт, что в его содержании чрезвычайно кратко рассматривалась история белорусских земель во времена Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, <…>. Создание ВКЛ и РП рассматривались как захват западнорусских земель литовскими, а затем польскими феодалами, а включение их в состав Российской империи — как однозначно положительное явление для социально-экономического, культурного и национального развития белорусского народа».
Поражает и количество времени, уделяемое прошлому нашей страны. История БССР изучалась на основе курса по истории СССР в связи с изучением его отдельных тем. То есть белорусские материалы давались в хронологической последовательности после соответствующих тем по советской истории. Если говорить о цифрах, то в 1973/74 учебном году соотношение советских тем к белорусским было 238 часов к 29. В 1980/81- м — 236 к 31.
«У беларускай школе нас заўсёды вучылі, што Беларусь — маленькая краіна, што нас мала», — вспоминал белорусский писатель Павел Костюкевич, родившийся в 1979-м и пошедший в школу в середине 1980-х. При таком формате изложения материала — когда у белорусов забрали почти всю их историю и культуру — это было неудивительно.
Кстати, эта проблема была далеко не уникальным белорусским кейсом: к примеру, на нее же — отношение к своей стране как к «маленькой» — жаловались грузины.
С момента сталинского идеологического поворота и до распада СССР прошло более полувека, по учебнику Абецедарского учились 40 лет. За это время выросло несколько поколений людей, для которых представление о Беларуси как о «маленькой стране» вошло в подсознание. Среди таких, несомненно, был и Александр Лукашенко.
После распада СССР учебники поменялись. Но Беларусь осталась в российском информационном пространстве: с российскими телевидением, газетами, частично — радио. Между тем современное российское общество сейчас испытывает классический постимперский синдром — типичную реакцию на распад старой империи, для них мы остаемся «младшими братьями». Что касается белорусов, то одни являются потребителем этой продукции (тем более что ее продолжает транслировать и госпресса). А другие повторяют фразу-мантру о «маленькой стране» на автомате, не особо вдумываясь в ее смысл.
Выход из российской информационной повестки — единственный шанс, что выражение «маленькая страна» уйдет в прошлое, а белорусы поймут, кем они являются на самом деле. Без этого полноценное самостоятельное развитие невозможно.
Читайте также
