Раньше в Беларуси не существовало «Тиндера», в библиотеке нельзя было познакомиться с «Камасутрой», не было и интернета, позволяющего читать наши материалы о сексе. Но интимная жизнь наших предков бурлила и была, возможно, не менее яркой, чем сейчас. Мы уже вспоминали в подробностях, как белорусы относились к сексу и занимались им в догосударственный период и во времена Киевской Руси, а также в эпоху Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Теперь же расскажем о периоде, когда наши предки жили в Российской империи. Тогда сексуальная жизнь была не менее интересной, а возможностей для удовлетворения своих потребностей было куда больше, чем раньше, — правда, не для всех.
Новые правила игры в России
Время жизни наших предков в Российской империи — чуть более ста лет. Территория Беларуси была аннексирована восточными соседями в три захода: в 1772, 1793 и 1795 годах. А в 1917-м случилась революция, которая поставила на царском режиме точку.
Сексуальная жизнь наших предков между этими датами определялась двумя главными факторами: традициями предыдущих периодов и нововведениями, характерными как для всего мира в ХIХ веке, так и для российского общества (последнее неизбежно распространилось и на Беларусь).
Среди традиций предыдущих периодов выделим религиозный сексуальный дуализм, который играл большую роль и в предыдущие века. Еще в догосударственный период сложилась языческая традиция, которой затем стала противостоять христианская (появилась позже во времена Киевской Руси). Для первой секс был естественной частью жизни, природы и космоса, поэтому к нему относились положительно. Для второй — наоборот. В соответствии с христианскими устоями той эпохи, целью секса могло быть исключительно деторождение, допускались только вагинальное проникновение и миссионерская позиция (последнее должно было подчеркивать господствующую роль мужчины по отношению к женщине). Все прочее считалось греховным. Несмотря на то, что с момента пришествия христианства на наши земли к этому моменту прошло уже восемь веков, некоторые языческие традиции все еще сохранялись — в том числе и в сексе.
Важным фактором в этом время стало существование в Российской империи вплоть до 1917 года сословий — закрытых социальных групп, принадлежность к которым передавалась по наследству (и крайне редко приобреталась). Люди, относившиеся к разным слоям общества, жили будто бы в разных мирах. Например, они могли даже говорить на разных языках: крестьяне — на языках своих народов, дворяне — чаще всего на французском. И те и другие, само собой, придерживались разной сексуальной философии (подробнее об этом ниже).
Важно понимать, что численность сословий серьезно различалась. По данным переписи 1897 года, крестьяне составляли 81% населения империи (без учета Польши и Финляндии). А дворян было меньшинство. В целом на европейской части Российской империи их было всего 1,5%. На территории Беларуси к моменту российской аннексии — 10−12% (позже власти уменьшили их число до 5−6%). То есть подавляющая часть населения вела как раз «крестьянский» образ жизни, в том числе и в сфере интимных отношений.
Разумеется, церковь (не без помощи государства) за много веков успела глубоко проникнуть в жизни как белорусов, так и жителей империи в целом. Российская империя была еще более консервативным государством, чем ВКЛ или Речь Посполитая, а потому в эти времена религия только укрепляла свои позиции в обществе. Из-за этого, как и в предыдущие эпохи, гражданский брак все еще не имел юридической силы, признавался лишь церковный. Кстати, по этой причине в 1902 году Россия даже отказалась подписать Гаагскую конвенцию, так как она предусматривала взаимное признание браков, заключенных в разных странах по их местным законам.
Церковь продолжала контролировать и время, когда люди могли заниматься сексом (хотя, разумеется, уже не так жестко, как в Средневековье). Как это проявлялось? Контрацептивы тогда не были распространены — и секс довольно часто приводил в беременности. Если ребенок рождался в первой половине декабря, его родителя иронически называли «постником» — ведь выходило, что зачатие произошло в Великий пост (40 дней, предшествующих Пасхе). В таком случае священник мог корить такого отца за отказ от воздержания. Ведь, согласно религиозной традиции, секс во время поста был под запретом.
У крестьян — сексуальная «свобода» (но не от хорошей жизни)
Начнем с рассказа о крестьянах. Как мы уже упоминали, несмотря на все усилия церкви, языческие нормы (в том числе, связанные с сельскохозяйственными обрядами) к этому времени сохранились.
Например, вплоть до конца XIX века во многих регионах бывшей Древней Руси мужчины «оплодотворяли» землю: происходило символическое совокупление. Если раньше землепашцы занимались сексом с женами и любовницами прямо на вспаханном поле, изливая при этом семя на землю и таким образом передавая ей свои силы, свою страсть, то в более поздние времена они могли сеять зерно без штанов или вовсе обнаженными, мастурбировать перед посевом, орошая землю спермой. Если сеяла женщина, она выливала на вспаханную землю семя мужа. Известно, что белорусы в Витебской губернии в XIX веке после посева льна раздевались и катались голыми по земле. На Полесье при посадке огурцов мужчина снимал штаны и обегал посевы, чтобы огурцы стали такими же крепкими и большими, как его пенис.
В первой половине XIX века в Российской империи был установлен минимальный возраст вступления в брак (18 лет для мужчин, 17 — для женщин). Но соблюдали эту норму в высших слоях общества, а вот в крестьянских семьях девушку зачастую могли отдать замуж и раньше, иногда даже с 14 лет — в первую очередь, чтобы «избавиться» от лишнего едока.
Брак зачастую был своеобразным рубиконом в жизни крестьян — особенно крестьянок. С этого момента свобода (с возможностью участвовать в игрищах вроде Купальской ночи) уступала место реалиям брака — ежедневной тяжелой сельскохозяйственной работе, частым беременностям (неизбежным при отсутствии контрацепции) и серьезному риску гибели во время родов. Известно, что к концу XIX века средняя продолжительность жизни женщин в белорусских губерниях составляла 37 лет (мужчин — аналогично).
Но и до и после замужества секс продолжал оставаться естественным элементом крестьянского быта — никоим образом не табуированным и даже в некоторой степени публичным. Дело в условиях жизни крестьян: в патриархальных семьях в одном пространстве и под одной крышей зачастую жили несколько поколений людей. А потому секс между супругами происходил если не на глазах родственников, то, как минимум, в «звуковой» доступности.
Если подобное кажется удивительным и ненормальным, то добавим, что ранний возраст вступления в брак и жизнь разных поколений под одной крышей периодически и вовсе приводили к снохачеству — половым отношениям свекра с его невесткой или невестками. На территории Беларуси такой пример был зафиксирован еще в 1581 году (в крестьянской семье 13-летнего парня женили на девушке, которая была старше его, и «супружеский долг» за парня исполнял отец).
Подобное имело место и в более позднее время. Одной из причин были так называемые отхожие промыслы, на которые уходили крестьяне. Речь о найме мужчин на сезонные работы вдали от родной деревни — например, на стройках, лесозаготовках или на шахтах. В результате супруг мог видеться с женой всего несколько раз в году. Последние же в это время зачастую оставались в компании свекра.
Исследователь Андрей Аксенов рассказывал о следующем примере, имевшем место на территории современной России. Но учитывая опыт XVI века, о котором речь шла выше, подобное почти наверняка происходило и в Беларуси: «Богатый крестьянин Семин, 46 лет, имея болезненную жену, услал двух своих сыновей на „шахты“, сам остался с двумя невестками. Начал он подбиваться к жене старшего сына Григория, а так как крестьянские женщины очень слабы к нарядам и имеют пристрастие к спиртным напиткам, то понятно, что свекор вскорости сошелся с невесткой. Далее он начал „лабуниться“ к младшей. Долго она не сдавалась, но вследствие притеснения и подарков — согласилась. Младшая невестка, заметив „амуры“ свекра со старшей, привела свекровь в сарай во время их соития. Кончилось дело тем, что старухе муж купил синий кубовый сарафан, а невесткам подарил по платку».
Другой пример, который приводил Аксенов, — сожительство между деверем (братом мужа) и невесткой, имевшее место на российской Орловщине. По словам исследователя, иногда младшие братья и вовсе долго не женились, потому что сожительствовали с женами старших братьев.
Кроме отхожих промыслов, к изменам жен толкали и военно-политические реалии того времени, в первую очередь рекрутчина. К моменту, когда Беларусь стала частью Российской империи, крестьян в армию призывали на 25 лет (по сути, на всю жизнь). Постепенно этот срок уменьшался, но и на рубеже ХIХ-ХХ веков он составлял шесть лет — также достаточно серьезный период.
Реалии того времени хорошо показаны на картине Николая Касаткина «Кто?», написанной в 1897 году. На ней изображен вернувшийся со службы солдат. Он видит ребенка, отцом которого явно быть не может, а потому выпытывает у жены, с кем она ему изменила. В целом же на связи солдаток с посторонними обращали мало внимания.
На внебрачные отношения крестьянок толкала и тотальная нищета. Публицист и ученый Александр Энгельгардт писал следующее о сексуальных реалиях 1870−1880-х годов: «Нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой-нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы шито-крыто, делают все. Да и сами посудите: поденщина на своих харчах (то есть ежедневная работа по найму без обеспечения питания. — Прим. ред.) от 15 до 20 копеек, за мятье пуда льна 30 копеек — лен мнут ночью и за ночь только лучшая баба наминает пуд, — за день молотьбы 20 копеек. Что же значит для наезжающего из Петербурга господина какая-нибудь пятерка, даже четвертной, даже сотенный билет в редких случаях. Посудите сами! Сотенный билет за то, что „не смылится“ (речь о половых органах как о неограниченном ресурсе заработка. — Прим. ред.), и 15 копеек — за поденщину. Поставленные в такие условия, многие ли чиновницы устоят? Что же касается настоящего чувства, любви, то и баба не только ни в чем не уступит чиновнице, но даже превзойдет ее. Я думаю, что тот, кто не знает, как может любить деревенская баба, готовая всем жертвовать для любимого человека, тот вообще не знает, как может любить женщина».
Энгельгардт писал это, наблюдая за жизнью на Смоленщине, регионе по соседству с Беларусью. Между тем еще в 1860-х годах — за десятилетие до того, как он оставил свои воспоминания, — доля белорусов среди населения этой губернии составляла 46,6%.
Учитывая, что в этом регионе хватало белорусского населения, а крестьяне всей империи жили примерно в одних и тех же реалиях, его выводы вполне корректно распространить и на наших предков.
У высших сословий — женский холод и мужская страсть
В высшем, дворянском сословии наблюдалась другая, даже противоположная ситуация. Как отмечала белорусская исследовательница Татьяна Воронич, «право на сексуальные желания признавалось только со стороны мужчин, а женщина выступала лишь в качестве объекта для удовлетворения их потребностей». Эту цитату мы взяли из ее текста о проституции (мы расскажем и об этом явлении ниже), но основная мысль вполне применима к сексу в высшем обществе в целом.
Исследователь Андрей Аксенов также рассказывал, что дворянок воспитывали в строгости и прививали им стандарты высокой нравственности: «Считалось правильным, чтобы взрослая женщина думала о сексе как о чем-то постыдном. Более того, считалось, что образованная дама не должна иметь сексуального влечения: если у нее есть такие интересы, то она плохо воспитана. Сексуальное влечение дозволялось животным или хотя бы крестьянам, которые не могли совладать с низменными инстинктами. Женщинам из хороших семей полагалось демонстрировать холодность и уравновешенность, подавлять низкие порывы».
При таком положении дел большинство дворянок сохраняло девственность до брака. Как отмечали авторы коллективной монографии «Сметая запреты. Очерки русской сексуальной культуры XI—XX веков», было в порядке вещей, когда о сексе матери в общих чертах рассказывали дочерям лишь непосредственное перед первой брачной ночью. Поэтому пределом девичьих мечтаний были поцелуи, которые часто описывались в литературе того времени.
А вот мужчины в образованных семьях, по словам Аксенова, начинали сексуальную жизнь довольно рано: «Как только отец понимал, что сын вошел в [подходящий для секса] возраст, нанималась (или выбиралась из уже служивших в доме) горничная, и юноша получал с ней первый сексуальный опыт. Это был самый распространенный способ потери невинности в то время».
Любопытно, что даже в знаменитом романе Владимира Короткевича «Каласы пад сярпом тваім», действие которого происходит в середине ХIX века, главный герой Алесь Загорский получает первый сексуальный опыт с крепостной актрисой Геленой, а никак не со своей возлюбленной Михалиной. Таким же алгоритмом руководствовалась и российская аристократия (вплоть до самого высокого ее уровня — например, наследника престола, будущего императора Николая II), которые нередко заводили романы с сексуально раскрепощенными балеринами.
В браке же из-за этого возникал явный дисбаланс: сексуально раскрепощенный мужчина хотел яркой близости, которую неопытная женщина в силу воспитания и отсутствия опыта дать ему не могла. Поэтому он нередко искал утешения то у любовниц, то у проституток. Были популярны романы с замужними женщинами и браки со вдовами. Для мужчины было абсолютно нормально вообще не жить с женой, содержать ее и детей, но не общаться.
Одной из причин для раздельной жизни супругов нередко были проблемы с разводом. Как писала белорусская исследовательница Светлана Нечай, эта процедура была чрезвычайно долгой и сложной — проще было просто жить по отдельности. В некоторых случаях (например, при имущественных спорах или из-за желания вступить в новый брак) появлялось желание ускорить процесс. Для этого требовался признанный судом факт измены, но для этого надо было застать супруга или супругу в постели с кем-то другим.
«Правда, в этом случае желательны были свидетели. И судя по тому, как часто они находились, приходится сделать вывод, что „оскорбленное лицо“ не набрасывалось на изменившего супруга с кулаками или бранью, а бежало к соседям и за руку тащило их в свой дом, пока „любовники не оправили приведенное в беспорядок платье“», — отмечала Нечай.
Бывали случаи, когда секс супруга или супруги на стороне не получалось увидеть своими глазами. Тогда алгоритм действий был другой. Изучив ряд судебных дел «О прелюбодеянии», хранящихся в Национальном историческом архиве Беларуси, Нечай заметила, что стремившаяся к разводу жена нередко спрашивала соседей или знакомых о любовнице или любовницах жившего отдельно мужа. Как правило, ее охотно информировали. Желавший развода мужчина поступал по-другому. Например, он мог просто объявить, что бросившая его жена «добывает себе пропитание» тем, что занимается проституцией.
Проводилось расследование, его результаты озвучивались в суде, и если обвинение не подтверждалось, судьи старались помирить супругов. Нередко результат был положительным.
Начало прошлого века — «Лига свободной любви» и дома терпимости
Вплоть до начала ХХ века тема секса в целом считалась табуированной. Но времена менялись. «Развіццё навукі, падзенне аўтарытэту царквы, а таксама пераход ад аграрнага да індустрыяльнага грамадства прывялі да размывання хрысціянскага маральнага канона. Суфражысткі (участницы движения за предоставление женщинам избирательного права. — Прим. ред.) і іх паслядоўніцы феміністкі на мяжы ХІХ-ХХ ст. актыўна распаўсюджвалі сярод жанчын ідэю іх роўнасці з мужчынамі, што кардынальным чынам адбілася на сексуальных адносінах», — писал историк Александр Гужаловский о европейских тенденциях того времени. Но в Российскую империю они приходили с опозданиями.
«Прорыв» случился чуть позже — и, возможно, благодаря теперешней белорусской столице. 9 апреля 1908 года газета «Минское слово» напечатала статью «Лига свободной любви». Речь в ней шла по сути о существовании в городе сообщества молодых людей, занимавшихся групповым сексом.
«Каждый из них приносил по стеариновому огарку и по две бутылки пива. Они зажигали огарки и, лежа на софках и просто на полу, пили пиво. Возлежали они, обыкновенно, так, что в шеренге первый номер занимали гимназисты, второй гимназистки. Когда догорал последний огарок, торопливо допивался последний стакан пива, и во тьме спутывались все номера… Это было в городе Орле. <…> Так, говорят, теперь происходит в Минске. Лишь маленькая разница: местные карандаши свой клуб разврата называют: „Лига свободной любви“», — сообщало издание.
Статью перепечатало множество газет Российской империи. И дело не только в возникшем скандале (из-за того, что подобных публичных прецедентов до «Лиги свободной любви» почти не было).
Газеты называли участниками «Лиги» минских гимназистов (в нынешних реалиях их назвали бы старшими школьниками). Поэтому директор Минской мужской гимназии Сергей Преображенский перешел в контрнаступление: направил минскому полицмейстеру письмо с просьбой рассказать о поведении своих подопечных. Большинство приставов не нашли ничего отрицательного. Лишь один из них указал, что ученики очень часто посещали дома терпимости. «Ранее не было никакого распоряжения о записи фамилий таковых, а потому находимые в упомянутых домах ученики лишь немедленно удалялись чинами полиции из таковых, и никаких сведений о них в управлении части не оставалось», — написал он.
Впрочем, скорее всего история о «Лиге свободной любви» была выдумана. «Изучив архивный фонд Минской мужской гимназии, я не нашел документов, подтверждающих существование указанной „лиги“. И никто из белорусских историков не видел реального полицейского или жандармского дела», — отмечал журналист Сергей Крапивин.
По его мнению, текст в «Минском слове» был написан буквально ради нескольких фраз — о том, что родители парня и девушки, основавших «Лигу», были представителями оппозиционных партий. «У него мамаша — кадет, у нее папаша — кадет. Как известно, кадеты отличаются свободомыслием и свобододействием только не для себя. Понятно, собственные дети содержались строго. Но зло началось еще в 1905 году (тогда в империи произошла революция. — Прим. ред.), когда и его мамаша, и ее папаша еще не были кадетами, а были эсерами», — писало издание. То есть возможно, что с помощью статьи в «Минском слове» власти просто хотели дискредитировать своих политических противников.
А вот дома терпимости были вполне себе реальным явлением. Выше мы уже цитировали слова Татьяны Воронич о том, что «право на сексуальные желания признавалось только со стороны мужчин, а женщина выступала лишь в качестве объекта для удовлетворения их потребностей». В глазах общества проститутки были «продажными, публичными, развратными, распутными, непотребными, блудными, испорченными» женщинами. А вот в отношении мужчин, посещавших публичные дома, такие эпитеты не употреблялись.
Обществом осуждались не многочисленные сексуальные контакты мужчин, а лишь возможные последствия в виде венерических заболеваний. Поэтому секс должен был быть безопасным. И ответственность за эту безопасность решили возложить на женщин. Именно поэтому проституцию взяли под контроль, а работниц сферы подвергали постоянным (и нередко унизительным) осмотрам.
Парадокс, но представители городского общества даже считали, что существование проституции необходимо для поддержания физического здоровья мужчин (главным образом военных). Когда в Гродно в начале XX века были закрыты почти все публичные дома, начальник местного гарнизона попросил их снова открыть. С ним был согласен и гродненский губернатор, утверждавший, что «запрет публичного заведения <…> несомненно поставит в ненормальные условия жизнь войск обширного Гродненского гарнизона».
К проституции в Российской империи относились очень серьезно. 1 августа 1889 года в стране даже провели своеобразную однодневную перепись проституток. Благодаря этому известно, что в городах Витебской, Гродненской, Минской и Могилевской губерний этой профессией только официально занимались 624 женщины (из них 326 — в домах терпимости, остальные — на дому, на улице и в других местах). Но современники были уверены: реальное число проституток было намного больше. В зависимости от города число «легальных» проституток составляло от 1/5 до 1/10 от реального количества. То есть в белорусских губерниях империи могло работать от 3 до 6 тысяч таких женщин.
Особенно же выросло их число во время Первой мировой войны, когда будущая белорусская столица превратилась в прифронтовой город. «Минск наводнен проститутками, едва ли в настоящее время есть город в России, который бы мог в этом отношении конкурировать со столицей Полесья (в действительности Минск не относится к этому региону. — Прим. ред.). Только ранним утром город свободен от проституток, но после полудня сады, рестораны, кофейни, кинематографы, улицы до поздней ночи кишат проститутками. В гостиницах, банях, темных аллеях творятся неслыханные для Минска безобразия. Здесь же снуют юркие агенты, предлагая живой товар. Минск пережил за последнее время различного рода голод, но в проститутках недостатка не было», — писал в 1916 году минский врачебный инспектор.
Татьяна Воронич не смогла найти в архивах точные адреса столичных борделей. Впрочем, по ее словам, власти запрещали устраивать такие заведения в центрах городов. В интернете можно найти информацию, что в теперешней белорусской столице имелся свой «квартал красных фонарей». Речь о нынешней улице Максима Танка, называвшейся тогда Ново-Красной — тогда это не был центр города. Здесь располагались довольно дорогие заведения с проcтитутками.
А вот презервативы можно было купить в каждой аптеке. Стоимость дюжины наиболее качественных составляла три рубля. За эти деньги можно было купить пару отличных ботинок. Порнографические же журналы и открытки заказывали почтой либо покупали из-под полы в книжных магазинах или у предприимчивых дельцов.
Возвращаясь же к «Лиге свободной любви», скажем, что эта организация — пусть и придуманная — в какой-то степени предвосхитила события будущего. Не прошло и полутора десятка лет, как в Беларуси началась сексуальная революция, отчасти спровоцированная пришедшими к власти коммунистами. Но это уже другая история.
Читайте также
