Чуть более ста лет назад, весной 1921 года, в Москве среди бела дня стали пропадать люди. В основном это были мужчины, которые накануне собирались на один из конных рынков, чтобы купить лошадь. Тогда же в городе стали находить человеческие останки в мешках. Тела были связаны, чтобы занимать как можно меньше места (руки за спиной, ноги согнуты и прижаты к телу так, что касались груди или подбородка). Кроме того, все погибшие имели одинаковые травмы: след от удушения веревкой и удара по голове молотком. Их палачом — и первым достоверно известным советским серийным убийцей — был уроженец Витебщины. Рассказываем его страшную историю.
Работа в Сибири и странная смерть первой жены
О детстве, юности и молодости Василия Терентьевича Петрова (таким было имя убийцы при рождении, но позднее он стал Василием Ивановичем Комаровым — почему, мы расскажем ниже) известно мало. Когда он родился, точно не известно. Юрист и психолог Сергей Познышев, беседовавший с ним в 1923-м, говорил, что на тот момент мужчине было 52 года. Получается, родился он в 1871-м (но также встречаются другие даты: 1868, 1877 и 1878 годы). Это произошло на территории Витебской губернии Российской империи. Более точных данных нет (хотя иногда местом рождения называется сам Витебск).
Был ли он беларусом? Скорее всего, да. Витебская губерния занимала часть территории современной Витебской области Беларуси, юго-восток Латвии (вместе с городом Даугавпилсом), а также некоторые районы современной России с городами Невель, Себеж и Велиж. В 1920-х, когда РСФСР возвращала Беларуси отобранные ранее территории, их предлагалось отдать БССР. Но что-то пошло не так, и они остались у соседей. В любом случае и в современных беларусских, и в теперь российских частях Витебской губернии в то время подавляющее большинство жителей были беларусами. Исключение составляли лишь города, но известно, что Петров происходил из крестьян. Латышское же происхождение никак не соотносится с именем преступника.
Петров родился в многодетной семье рабочего железной дороги. Пили там все: отец с матерью, а также пятеро братьев Василия (позднее один из них даже попал на каторгу за пьяное убийство начальника) — всего же детей в семье было 12, но ни с кем из них будущий убийца отношения не поддерживал.
«О семье своей Василий Терентьевич вспоминал без теплого чувства, даже с раздражением и злобой. Не было у него, в частности, и к матери того теплого отношения, следы которого обыкновенно нетрудно подметить даже у очень тяжких преступников. <…> У Комарова я не только не заметил этого, но нашел даже довольно злобное отношение к матери. На вопрос, вспоминает ли он когда о матери, он прямо заявил: „а что она мне хорошего сделала, чтоб мне ее добром вспоминать“», — писал Познышев.
По мнению психолога, «живя в своей семье, Василий Терентьевич не встречал сердечного к себе отношения и большой ласки. Семья, состоявшая из пьяницы-отца, кучи детей и вечно рожавшей или беременной матери, жила, по-видимому, хотя и без особой гнетущей нужды, но бедно и недружно; внутри нее царили вечные раздоры, наложившие свою мрачную печать на характер Василия Терентьевича. Семье некогда было заботиться о его воспитании. Он остался безграмотным и никогда не учился никакому ремеслу».
Василий пристрастился к алкоголю с 15 лет, причем пил не только водку, но также денатурат и политуру (спиртовой раствор для обработки древесины).
«Мальчишкой я служил у помещика, — рассказывал уже он сам. — Жилось мне плохо. Меня наказывали. Били. Работал с сохой с 15 лет. А через год ушел от помещика ввиду того, что плохо кормили. Потом поступил к латышам — рубил дрова. Там мне нравилось, хорошо кормили. Работал там до 17-летнего возраста. В 18 лет стал работать на железной дороге по ремонту, в 21 поступил на военную службу. Служил в 22-й дивизии в 86-м полку в Старой Русее (скорее всего, это опечатка, а имелся в виду город Старая Русса в Новгородской области России. — Прим. ред.). После поступил на службу к дорожному мастеру. На 27-м году женился на прислуге витебских мастерских (выходит, первая жена будущего убийцы, скорее всего, тоже была беларуской. — Прим. ред.). Служить стал кочегаром, и так четыре года. Потом перевелся на станцию помощником машиниста на водокачку, потому что жена ревновала к другим женщинам. На новом месте жили хорошо, имели коров, свиней и вообще хозяйство».
В сведениях о дальнейших событиях существуют расхождения. Согласно показаниям самого мужчины, в 1905-м его командировали в Верхнеудинск (теперь это Улан-Удэ, столица Бурятии, республики в составе РФ). «Поехал в Сибирь один служить. Там было хорошо, как раз в это время была объявлена свобода. Через год поехал на родину через Иркутск, переезжал через Байкал в самое опасное время. Чуть не погибли с другом. Из Иркутска отправили через Челябинск на Витебск. В 1906 году из-за слабости здоровья ушел с казенной службы», — вспоминал он.
Фраза «была объявлена свобода» из этого воспоминания объясняется просто. В 1905 году в Российской империи произошла революция, 17 октября император Николай II, опасаясь потерять власть, выпустил манифест, по которому страна получила парламент, а ее жители — некоторые гражданские права и свободы. А вот что конкретно делал уроженец Витебщины в Сибири, не совсем понятно. Возможно, его «командировка» каким-то образом связана с русско-японской войной 1904−1905 годов. В таком случае Василий мог заниматься спекуляцией на поставках провианта. Поскольку, по его словам, он, уйдя со службы, имел неплохие сбережения. «Имея денег около 1000 рублей, с женой разъезжали по городам и выпивали», — говорил он сам (при этом пообедать в дорогом ресторане тогда стоило около 40 копеек, рабочая лошадь — 70 рублей; рабочие фабрик и заводов получали около 20 рублей в месяц).
Вторая версия, озвученная Познышевым, заключается в следующем: якобы Василия во время русско-японской войны второй раз призвали в армию. Эти сведения были явно получены во время разговора с самим уроженцем Витебщины. Но когда он был искренен, а когда лгал, неизвестно.
Как бы то ни было, в 1906-м Петров вернулся в Беларусь, переехал в Могилев и поступил на службу к местному полковнику в качестве кучера (то есть водил его повозку), его же жена стала кухаркой. Но работа не заладились.
«Было хорошо, но однажды напился пьян, разбил бочку, за что дали расчет (то есть уволили. — Прим. ред.), — рассказывал Василий. — Когда ушел от полковника, поступил на службу к банкиру — дворником. Банкир требовал от меня удостоверения с прежней службы, так как он был еврей и боялся, как бы я не посадил в мешок… Управляющий предложил жене открыть буфет во вновь открывающемся театре, где она бы торговала яблоками, семечками и прочим по дешевым ценам. У жены был обыск, нашли яблоки, жена ударила пристава тарелкой. Разбиралось дело в суде Максимовичем, с которым я раньше играл на бильярде и поссорился. В итоге я был приговорен на год».
Так Петров впервые оказался за решеткой. Выйдя на свободу, он узнал, что его жена с кем-то ему изменяла. «Три дня пил. Узнал адрес ее, пошел туда, но сказали, что отравилась. Причем подумал: отравилась — туда ей и дорога. Взял документы на право получения вещей жены. В больнице сказали, что умерла не от отравления, а от разрыва сердца», — рассказывал он.
После этого Василий уехал в Ригу, где в 1913-м женился на женщине по имени Софья, польке по национальности. Впрочем каких-то серьезных чувств к ней — как и к предыдущей супруге — у мужчины не было, его интересовал исключительно секс, что не мешало постоянным избиениям партнерши. У Софьи было двое детей, которых он тоже бил «постоянно и ремнем, и веревкой, и пьяный, и трезвый».
«Алкогольная наследственность, личный алкоголизм и тяжелая атмосфера семьи сделали его крайне раздражительным и злобным человеком, — писал Познышев. — Он никогда не знал чувства симпатии ни в одной из форм его выражения, ни в виде любви, ни в виде дружбы. Больших друзей, с которыми он был бы связан сердечной привязанностью, у него никогда не было. Были лишь приятели-собутыльники, которых он, по его словам, нередко угощал водкой и самогонкой, но к этим приятелям он относился очень легко, без особой привязанности, и полагал, что и они к нему относились так же. Угощал он их не из какой-либо симпатии или склонности сделать что-либо приятное другому, а бахвальства ради, чтобы, так сказать, себя показать: „чувствуй, мол, что могу угостить, и меня уважай“. На вопрос, как он относился к гибели своих приятелей на войне, долго ли горевал о них, он, с некоторым даже раздражением, отвечал: „кой черт мне о них горевать, помер, и все тут, и они обо мне не стали бы горевать“».
Служба в Красной армии, плен и смена фамилии
В 1914-м началась Первая мировая война. Год спустя немецкая армия перешла в наступление, русские оставили значительные территории. Многие местные жители эвакуировались на восток. Не стала исключением и семья Петровых, переехавшая в русское Поволжье.
Прошло еще два года, и в 1917-м началась революция, монархия пала. Петров поддержал коммунистов, что выглядит логично: с его бэкграундом при старом режиме ему мало что светило. В Красную армию мужчина пошел добровольцем и вскоре дослужился до командующего взводом. Но, как писал Познышев, «политических убеждений у него не было никаких, и поэтому не политическое сочувствие руководило им при поступлении в армию добровольцем, а что-то другое. Невольно является предположение, что его влекло туда желание постранствовать, а может быть, и помародерствовать».
Однажды Петров принимал участие в расстреле дезертира. По его словам, ему очень понравилось убивать.
В ходе Гражданской войны Василий попал в плен к солдатам Белой армии генерала Антона Деникина. По одной версии, именно тогда он, чтобы избежать расстрела, впервые назвался другой фамилией — Комаров. По другой, это произошло уже в Москве, куда он после освобождения из плена перебрался в семьей (это было в 1920-м), купив себе дом. Возможно, деньги на него как раз были добыты мародерством на фронте.
Как раз в то время, в 1921-м, большевики, столкнувшись с угрозой свержения, запустили Новую экономическую политику (НЭП). Не отказавшись от монополизации власти в своих руках, они пошли на использование в экономике элементов рынка. А значит, в обществе снова появились люди побогаче и победнее. Комаров — теперь мы будем использовать в отношении него именно эту фамилию — купил лошадь и коляску, став извозчиком в Центроэваке (Центральной комиссии по эвакуации населения). Но заработанных денег не хватало, поэтому он также торговал фуфайками и другими вещами, которые сообщники похищали со склада и передавали ему для продажи, позволяя взять 50% «комиссии».
Как вы понимаете, и на этом большой бизнес не построишь. На суде Комаров говорил: «Жена любит сладко кушать, а я — горько пить, лошадь меня кормила, а выпить не давала». Возможно, мужчина мог бы найти еще какой-нибудь заработок, но для этого ему не хватало ни интеллекта, ни образования.
«Алкоголизму Комаров обязан и своей импотенцией, и особым состоянием своего мышления, — писал Познышев. — Он — не глуп и даже довольно хитер. Но его мышление отличалось своеобразной неустойчивостью. Его память и комбинаторная способность значительно понижены. События какими-то отрывками вставали в его памяти, причем многое в этих событиях вспоминалось очень плохо и с большим трудом. Связь между событиями находилась им с большим трудом, а иногда не находилась вовсе или найденная быстро исчезала из сознания. Он по пальцам высчитывал года и нередко сбивался в счете. У него заметны юмор алкоголиков, большая болтливость и вместе с тем сбивчивость изложения и мысли под влиянием врывавшихся „боковых“ ассоциаций, нарушавших общее течение мышления и рассказы запутывавших его мысль в мелочи, из сети которых она потом не могла выбраться».
Этот психолог приводил конкретный пример: «Начав рассказывать об известном факте, с ажитацией (суетливостью. — Прим. ред.), с трехэтажными ругательствами и с видимым интересом к описываемому событию, он быстро сбивался в сторону других фактов, затронутых при описании первого факта и игравших роль, казалось бы второстепенных подробностей; подхватив какую-нибудь из последних, он скоро уходил в сторону и от нее и т.д. В результате получалась какая-то скачка мысли в сторону все новых фактов, свидетельствующая о неустойчивости внимания, о преобладании в мышлении ассоциаций по внешним признакам, об ослаблении связности мышления. Память на места, где он зарывал или бросал трупы, у него оказалась хорошая, вообще память на отдельные факты у него сохранилась, но память связи и последовательности событий сильно ослаблена».
Раз уж мы упомянули убийства, пора переходить к конкретным преступлениям.
Алгоритмы убийств
О первом убийстве стало известно 13 марта 1921 года. В милицию пришли два человека. Они заявили, что зашли в один из полуразрушенных московских домов, чтобы справить нужду. Заглянув в щель проломленного пола, заметили обнаженные ноги человека и поспешили в милицию. На месте обнаружили два трупа: один — женский, другой — мужской. На их головах имелись следы ран, нанесенных тупым орудием, лица были обезображены.
Два дня спустя их опознал дворник по фамилии Лопатин. Он сообщил, что 4 марта какой-то неизвестный, одетый в поддевку (длинная верхняя одежда, похожая на пальто. — Прим. ред.) солдатского сукна и черную шапку, предложил его покойному брату Михаилу купить у него муку. 6 марта тот и его сестра Ирина отправились за мукой, но домой не вернулись.
Забегая вперед, скажем, что тем случаем убийца был особо недоволен. В итоге 16-летняя Ирина оказалась единственной женщиной, которую он убил за все время. «Брата убил, а деньги-то у нее», — рассказывал он на следствии и вспоминал, что девушка, словно предчувствуя беду, не хотела идти в комнату: «Насилу затащил». Убийца также был очень недоволен, что ему пришлось вместо одного трупа вывозить два.
Но на этом он не остановился. Более того, поставил убийства на поток, после чего в Москве и начали находить трупы в мешках, о чем мы упоминали в начале текста.
На следствии Комаров признавался, что идея убийств появилась у него спустя несколько недель после переезда в Москву, когда он познакомился с неким торговцем. У мужчины возникла мысль позвать его к себе под предлогом осмотра товара, убить, а деньги забрать. И с тех пор он так и поступал, а на роль жертв избрал тех, кто приезжал в Москву купить лошадь.
Как писал Сергей Познышев, подготовка к убийству осуществлялась следующим образом: «Он утром шел на Конную площадь, толкался среди покупателей, присматривался к ним, выбирал <…> не московского жителя, а приехавшего из провинции и приискивавшего себе по сходной цене лошадь. <…> Выдавая себя за [гос]служащего, он говорил такому <…>, что может ему доставить по такой-то сходной цене казенную лошадь».
Убийца, по словам Познышева, демонстрировал неплохое знание психологии: «С одним он, бывало, поругает современные порядки, другому — особенно распишет доверие, которым он пользуется на службе, третьему расскажет о каких-либо вымышленных злоключениях своей жизни, как раз таких же, которыми недоволен его новый знакомый и на которые тот жалуется, и т.д. И все это с необыкновенным простодушием, сопровождая свою речь горячей жестикуляцией и увеличивая ее красноречие кучей площадных ругательств, столь привычных уху простого русского человека. В результате в короткое время он становился чуть не приятелем своего нового знакомого и зазывал его к себе на квартиру, чтобы „кончить дело“ или посвободнее о нем поговорить. Нередко перед этим он заходил со своим новым знакомым в чайную или трактир, выпить с ним самогонки, даже выпивал иной раз на его счет, а затем вел его к себе на квартиру».
Там уже была готова закуска. Посетитель с хозяином усаживались за стол, и начиналась беседа, иногда довольно продолжительная, на протяжении двух-четырех часов. В какой-то момент Василий поднимался, отходил в сторону, незаметно брал приготовленный заранее очень тяжелый молоток и, приблизившись к ничего не подозревавшему гостю сбоку, наносил ему сильный удар в переносицу или в висок. Второй удар обычно наносился снизу — причем с такой силой, что передняя часть черепа значительно сплющивалась. Обычно жертвы даже не успевали оказать сопротивление. Лишь в одном случае покупатель сумел вступил с нападавшим в борьбу, и Комарову пришлось долго с ним возиться.
После одного-двух ударов Комаров набрасывал на шею жертвы петлю и туго затягивал ее. Человек был мертв. Из убитого он старался выпустить как можно больше крови, чтобы труп меньше пачкал мешок и был легче. Трупы связывались особым образом, о котором мы упоминали выше: руки за спиной, ноги согнуты и прижаты к телу так, что касались груди или подбородка. По этому почерку следователи затем и понимали, убил этого человека Комаров или нет. Зачем был нужен такой способ связывания? Дело в том, что тела жертв убийца запихивал в небольшой мешок от овса, который сначала прятал в маленький чулан внутри квартиры, а ночью вывозил и закапывал или сбрасывал под откос на набережной.
Убийства обычно приходились на среду или пятницу — дни конных ярмарок. А в четверг и субботу Комаров иногда ходил в церковь отмаливать грех. «В среду согрешишь, в четверг — помолишься, греха и нет», — говорил он. Кстати, нескольким его потенциальным жертвам повезло: в одном-двух случаях покупатели быстро ушли, а еще один или два человека не пошли с ним в дом, предлагая расплатиться во дворе.
Зимой 1922 года об убийствах узнала жена Комарова. Но вместо того чтобы сообщить об этом правоохранителям, она стала пособницей Василия — на время убийств уходила с детьми из квартиры, мыла от крови пол, а потом помогала вывозить труп.
Страшная находка, скорый суд и отзыв Михаила Булгакова
Еще после первого убийства родственник погибших брата и сестры Лопатиных сообщил, что человек, к которому они отправились за покупкой, — извозчик и живет в районе Калужских ворот. Однако найти его тогда не удалось. Убийства продолжались. Сперва особого резонанса не было, ведь жертвы Комарова были приезжими, да и трупы некоторое время не находились. Но после того страшные находки стали следовать одна за другой, причем трупы лежали в одинаковой позе — стало понятно, что в городе орудует серийный убийца. Было и еще одно указание на профессию извозчика — зерна овса, которые находили в некоторых мешках с трупами.
Всего, по словам Комарова, в 1921—1923 годах он убил 33 человека (на суде удалось доказать 29 случаев). Строго говоря, и до него в советские времена были преступники, «отметившиеся» большим количеством жертв (некоторые убили от 70 до 100 людей). Но то были банды, а вот уроженец Витебщины был одиночкой (если не считать «посильную помощь» супруги).
Почему же его искали так долго? Придя к власти, коммунисты распустили полицию и создали новую структуру — рабочую милицию. Традиции и опыт прежнего ведомства были утеряны. Сперва она и вовсе не имела постоянного штата и строилась на добровольном принципе, что отражало идеалистические представления большевиков о скорой победе коммунизма во всем мире. Позднее штат все же появился, но деньги на правоохрану выделялись небольшие, поэтому профессионалов не хватало.
«Когда нашли первые трупы его работы, он [Комаров] был в толпе, ничем не выдал своего присутствия и, говорят, даже сам принимал участие в выкапывании трупов, — писал Познышев. — Раз его арестовали по какому-то подозрению, но потом выпустили, так как никаких против него говорящих доказательств не нашли. С видом оскорбленной невинности он энергично протестовал против всяких падающих на него подозрений: „знать ничего не знаю, ведать не ведаю, работаю на бирже извозчиком, такими делами не занимаюсь“ и т.д. Его отпустили. Был у него обыск по подозрению в изготовлении самогона, присудили его за самогонку на несколько месяцев условно, но никаких указаний на убийства у него не нашли».
Но в какой-то момент терпение властей лопнуло, и на поиски убийцы были брошены все силы. А затем Комаров грубо ошибся: очередной труп нашли со свежей пеленкой, которая окутывала размозженную голову. Стало понятно, что среди извозчиков надо искать того, у кого недавно родился ребенок. Так и вышли на персону Комарова.
18 мая 1923 года следователи пришли к нему с обыском: якобы искали квартиру, где гонят самогон. Вот как они описывали дом, где жил убийца: «Дом бедный, оштукатуренный, вход каменный, от которого идут каменные сени. Налево вход в квартиру, от сеней прямо вход в бывшую конюшню, направо поднимается лестница, в которой 13 ступеней, оканчивающаяся небольшой площадкой, при входе на которую у правой стороны плита, на которой находятся сковороды и чугунные котелки. Площадка имеет окно, выходящее во двор. На подоконнике чугунный котелок и чайник; около окна печка, от лестницы по направлению к окну идет деревянный барьер; в левом углу от окна против двери в комнату чулан <…>. С площадки лестница ведет в третий этаж в жилое помещение и оканчивается запертой дверью. Комната, занимаемая Комаровым и его семьей, соприкасается с описанной площадкой одной дверью».
Комарова и его семью застали дома. Начался обыск: «На противоположной от входа стене два образа (иконы. — Прим. ред.) в углу <…>; перед образом висит лампада, к стене прибито семь фотографий в рамках с изображениями неизвестных лиц в штатском платье и военной форме обоих полов. У стены стоит одна кровать, покрытая бельем и одеялом. Около четвертой стены — другая кровать, также покрытая бельем и одеялом, и сундук, на кровати лежит тюфяк и солома».
Силовикам показалось подозрительным то, что в комнате нашлись сразу несколько зажигалок и бумажников. Проверив коридор, они заинтересовались чуланом и попросили от него ключ. Комаров ответил, что чулан общий и ключ находится в нижней квартире. Следователь побоялся, что там находятся сообщники подозреваемого, и решил сходить вниз сам. Не успел он ступить на первую ступень лестницы, как услыхал звук чего-то падающего: Комаров выпрыгнул из окна второго этажа и скрылся. После этого чулан вскрыли. Увиденное наверняка шокировало милиционеров: «Пол чулана усыпан мелким картофелем; на полке находится несколько бутылок, по-видимому, пивных. На картофеле стоит пустой бочонок, на котором помещено цинковое корыто с большими следами крови, в котором помещен труп в мешке».
Милиция бросилась на поиски Василия, на месте же стали допрашивать его жену. «Дети заплакали и просили ее рассказать, что она и обещала сделать», — отмечается в протоколе дела. Судя по всему, две девочки и один мальчик догадывались, чем занимается их отец, или даже что-то видели. Но протоколов их допросов в следственном деле нет. Улики были налицо. Мать детей арестовали сразу, а Комарова меньше чем через сутки задержали в подмосковском селе Никольском около дома женщины, которая продавала ему морковь и картофель.
Следствие в итоге прошло чрезвычайно быстро. Оно началось 18 мая, на следующий день был проведен первый подробный допрос супругов (оба во всем признались), а уже 29-го расследование завершилось. Дело передали в суд, который начался 6 июня. Учитывая огромный интерес, процесс провели в московском Политехническом музее, на суде присутствовали многочисленные корреспонденты, велась фотосъемка. Среди присутствующих был и писатель Михаил Булгаков, будущий автор «Мастера и Маргариты» — он только приехал в Москву и подрабатывал на жизнь журналистикой.
«Убивал аккуратно и необычайно хозяйственно: всегда одним и тем же приемом, одним молотком по темени, без шума и спешки, в тихом разговоре <…>, — писал он. — Так бьют скотину. Без сожаления, но и без всякой ненависти. Выгоду имел, но не фантастически большую. У покупателя в кармане была приблизительно стоимость лошади. Никаких богатств у него в наволочках не оказалось, но он пил и ел на эти деньги и семью содержал. Имел как бы убойный завод у себя».
Другие называли Комарова зверем, Булгаков же выдвинул свою версию: «И утвердилась у меня другая формула: „и не зверь, но и ни в коем случае не человек“».
Действительно, если сперва маньяк объяснял убийства деньгами, то затем стало понятно, что дело было не только в этом. «Вот, бывают такие животные, что убить его — двойная прибыль: и польза, и сознание, что избавишься от созерцания неприятного Божьего создания. Гусеница, скажем, или змея… Так Комарову — люди», — писал Булгаков.
На суде Василия признали психически вменяемым и 7 июня 1923 года приговорили вместе с супругой к расстрелу. Они подали жалобу, но через неделю кассационная коллегия Верховного суда постановила оставить приговор в силе. Летом того же года обоих расстреляли. Детей передали в сиротские приюты.
Читайте также
