Правозащитный центр «Весна» официально признает наличие в Беларуси почти полутора тысяч политических заключенных — хотя, по мнению представительницы Объединенного переходного кабинета по социальным вопросам Ольги Горбуновой, их реальное число примерно в три раза больше и может достигать пяти тысяч человек. Но при этом официальная пропаганда и власти упорно отрицают реальность и утверждают, что таких людей в стране вообще нет. Рассказываем, зачем государство это делает, как отличить политического заключенного от обычного и почему политзаключенных в Беларуси гораздо больше, чем их насчитывают правозащитники.
Редакция «Зеркала» вместе с десятками других независимых медиа и общественных организаций запускает марафон помощи политзаключенным и их семьям «Нам не все равно!». Мы будем собирать деньги для людей, которых белорусский режим всеми силами пытается изолировать. Власти хотят, чтобы политические заключенные и их близкие чувствовали себя забытыми — и нам, белорусам, крайне важно этого не допустить. Помогите людям, оказавшимся за решеткой за свои убеждения.
Здесь подробности марафона и важная информация для читателей из Беларуси
Ради вашей безопасности редакция «Зеркала» призывает не донатить с карточек белорусских банков. Если вы читаете это находясь в Беларуси — вы уже делаете очень важное дело. Вы преодолеваете страх и не даете режиму заставить вас не смотреть по сторонам.
Деньги будут собираться на единый счет фонда «21 мая», созданного Ольгой Горбуновой, представительницей Кабинета по социальным вопросам. После они будут переданы организациям, помогающими политзаключенным и их семьям.
Минимальное пожертвование установлено на уровне 5 евро для того, чтобы не дать недоброжелателям заблокировать кампанию по сбору средств большим количеством крошечных платежей — они вызывают подозрения у платежной системы, и она останавливает прием денег.
Почему власти утверждают, что в Беларуси нет политзаключенных?
Потому что лишение людей свободы по политическим мотивам прямо противоречит Всеобщей декларации прав человека — документу, который был принят Генеральной Ассамблеей ООН еще в 1948 году и который не допускает преследования людей за их убеждения (в том числе политические) и их выражение. Декларация универсальна — то есть распространяется на всех людей и не требует подписания сторонами. Соответственно, ее нарушения рассматриваются международным сообществом как преступление.
Признав наличие огромного количества политзаключенных, белорусские власти автоматически признались бы и в систематическом и серьезном нарушении прав человека. Это будет выглядеть как явка с повинной: людей, ответственных за это, нужно будет наказать.
Возможный ответ на вопрос о том, почему власти и пропагандисты так настойчиво и публично продолжают отрицать очевидные факты, сформулировал в свое время германский диктатор Адольф Гитлер: «Широкие массы <…> скорее становятся жертвами большой лжи, чем маленькой». Согласно его убеждениям, которые легли в основу нацистской пропаганды, если повторять такую большую ложь достаточно часто, люди рано или поздно в нее поверят.
Впрочем, сам Гитлер наличие политзаключенных в нацистской Германии не скрывал. Потребность диктаторских режимов именно в такой лжи появилась относительно недавно. До самого окончания Второй мировой войны ни в международном праве, ни в законодательстве многих государств не было никаких ограничений для преследования по политическим мотивам. Авторитарные и тоталитарные государства тех лет не стесняясь преследовали своих граждан за убеждения, уничтожая их, выдворяя из страны, лишая гражданства, депортируя, привлекая к принудительному труду или лишая свободы.
В Уголовном кодексе СССР существовала 58-я статья «Контрреволюционные преступления», заключенные по которой вполне официально назывались «политическими» в противовес «обычным» преступникам («уголовникам»). В Уголовном кодексе БССР этой общесоюзной статье соответствовал раздел «Контрреволюционные преступления» (со статьями с 63 по 76).
Признаки политического преследования: КГБ, гестапо и… ГУБОПиК?
Очевидным признаком того, что в стране есть люди, преследуемые по политическим мотивам, можно считать наличие в ней политической полиции. Борьбой с такими «преступниками» в СССР занимались органы государственной безопасности — в частности, структура, которая с середины 1950-х годов известна как КГБ. Всего по «контрреволюционной» статье до смерти Иосифа Сталина в 1953 году успели осудить 3 777 380 человек, в том числе приговорили к смерти 642 980 человек (важно понимать, что в это число не входят многие другие жертвы репрессий, суть «преступлений» которых также была политической или идеологической — например, кулаки).
Похожим образом обстояли дела и в Германии 1933−1945 годов. Придя к власти, нацисты сильно переработали уголовный кодекс, ужесточив ответственность за преступления, направленные против них. Они ставили знак равенства между нацистским государством и немцами и трактовали политические преступления против режима как преступления против народа в целом.
К слову, в период нахождения Гитлера у власти в уголовном кодексе Германии появилась даже статья 86а («Использование символики неконституционных организаций»), до боли похожая на вступившие в силу с марта 2021 года нормы белорусского законодательства о наказании за использование «запрещенной или незарегистрированной символики».
В нацистской Германии преследованием оппонентов власти также занималась своя политическая полиция гестапо (Geheime Staatspolizei, буквальный перевод — «тайная государственная полиция»), миссией которой было «расследование и предотвращение всех угроз государству». В представлении нацистов угрозы государству могли быть самыми разными: противодействие нацисткой идеологии и пропаганде, существование организованной политической оппозиции, критические высказывания граждан в сторону власти вообще и нацистского режима в частности. Оскорбление Гитлера — например, в форме анекдота — рассматривалось как «злонамеренное нападение на государство или партию».
Функции политического сыска в современной Беларуси выполняют как КГБ, так и ГУБОПиК МВД.
Почему отсутствие «политических» статей — не аргумент?
Принятие Генассамблеей ООН Всеобщей декларации прав человека после окончания Второй мировой войны очень сильно поменяло отношение к «политическим преступлениям» в мире. Статья 2 этого документа гласит:
«Каждый человек должен обладать всеми правами и всеми свободами, провозглашенными настоящей Декларацией, без какого бы то ни было различия, как-то: в отношении расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, имущественного, сословного или иного положения».
А статья 19 уточняет, что:
«Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ».
Таким образом, политические взгляды, убеждения и их свободное выражение не могут быть основанием для какого-либо ограничения прав и свобод человека — а тем более для лишения свободы.
Теперь даже те страны, в которых похожие статьи остались в уголовном кодексе, стали старательно открещиваться от их политического характера. После смерти Сталина в СССР начался период хрущевской оттепели, когда политических заключенных массово освобождали из лагерей, а политическая 58-я статья была изъята из УК. На официальном уровне было провозглашено, что политических заключенных в СССР больше нет. «К таким явлениям и делам возврата нет и в партии, и в стране», — заявил в мае 1958 года советский лидер Никита Хрущев.
На практике, разумеется, все было несколько иначе. Понятие «политический заключенный» исчезло из законов, кодексов и пропаганды. Но это не значит, что исчезли сами политзаключенные. Десталинизация привела к росту вольнодумства и инакомыслия, среди советских граждан становились все более популярны идеи возвращения к «ленинским идеалам», а затем и другие: от либеральных до националистических. Государство не перестало лишать граждан свободы по политическим мотивам — но теперь состав упраздненной 58-й статьи был размыт по десяткам других пунктов уголовного кодекса. Такие преступления начали называть не «контрреволюционными», а «государственными».
Ответом властей СССР на рост инакомыслия стала и принятая в 1956 году 70-я статья УК, каравшая за «антисоветскую агитацию». В общей сложности за критику советской власти с конца 1950-х до начала перестройки по ней осудили 6543 человека. Впрочем, большая часть приговоров за «антисоветскую агитацию» была вынесена еще при самом Хрущеве — к концу его правления наказание по ней отбывали около пяти тысяч человек.
В 1966 году, уже при следующем советском лидере Леониде Брежневе, уголовный кодекс пополнился статьей 190 — «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». По ней за следующие 23 года в тюрьмах оказалось еще 1609 человек. Кроме того, общей практикой советских судов стало использование против оппонентов власти традиционных «уголовных» и бытовых статей. В 1962 году после расстрела рабочей манифестации в Новочеркасске многих задержанных участников протеста осудили за бандитизм.
Поэта Иосифа Бродского в 1964 году осудили за тунеядство, а режиссера Сергея Параджанова — за мужеложство (однополые отношения в СССР официально считались преступлением). Постепенно инструментом борьбы КГБ против политических противников советского режима стала и карательная психиатрия — например, принудительному «лечению» от «вялотекущей шизофрении» в 1970-х годах подвергалась Валерия Новодворская.
В 1975 году СССР подписал Хельсинский акт — документ, который, помимо прочего, вводил универсальные международные стандарты в области прав и свобод людей. В соответствии с седьмым принципом этого документа Советский Союз взял на себя обязательство уважать права человека и его основные свободы — такие, как свобода мысли, совести, религии и убеждений. После этого советские власти еще активнее стали отрицать наличие политических заключенных (прямо как нынешние белорусские), хотя на самом деле они никуда не делись. Статьи 70 и 190 советского УК были отменены только в 1989 году.
Белорусские власти отрицают наличие политических заключенных в нашей стране в полном соответствии с советской практикой.
Как понять, что заключенный оказался за решеткой по политическим мотивам?
Как ясно из вышеизложенного, утверждение представителей власти и тем более пропагандистов о том, что в их государстве нет политических заключенных, не означает, что это так на самом деле. Подобная риторика не вводит в заблуждение международные организации, тем более что и сами белорусские власти не особенно скрывают существование «особой категории» заключенных.
Например, еще в 2014 году министр иностранных дел Владимир Макей на вопрос от журналиста государственного СМИ о «так называемых политзаключенных» безо всяких проблем связал это понятие с амнистированным на тот момент Алесем Беляцким.
Да и Александр Лукашенко, последовательно отрицающий существование политзаключенных в стране после событий 2020 года, не всегда был таким категоричным. Подводя итоги подавления протестов после выборов 2010 года, политик высказывался так: «До сих пор кричат: политзаключенные, освободите. Хотя, вроде бы, уже всех освободили, кроме двоих, которые в авангарде шли. Освободим и тех, наверное. Нечего государственные деньги транжирить в тюрьме, проедать хлеб».
Встреча Лукашенко в октябре 2020 года в СИЗО КГБ с Виктором Бабарико, Сергеем Тихановским, Максимом Знаком, Лилией Власовой и другими политзаключенными выглядит как очевидное признание их особенного политического статуса. Ведь зачем человеку, считающему себя главой государства, встречаться с дюжиной «уголовников» и транслировать через государственные СМИ кадры этой встречи на всю страну?
Видимо, понимая, что заверения в отсутствии политзаключенных от представителей власти и из уст сотрудников государственных СМИ очень многими людьми не воспринимаются всерьез, в июле 2023 года телеканал «Беларусь 1» пошел на необычный ход. В циничном сюжете, снятом его сотрудниками, сами политзаключенные рассказывают зрителям, что они таковыми не являются. О том, почему не следует слепо доверять всему, что говорят лишенные свободы люди, мы рассказывали в отдельном тексте.
На самом деле судить о том, является человек политзаключенным или нет, можно по вполне объективным признакам, никак не зависящим от заявлений властей. Их в 2012 году собрала в одном документе Парламентская ассамблея Совета Европы. Полный текст руководства, разработанного правозащитниками из Беларуси, Азербайджана, Грузии, Литвы, Польши, России и Украины, есть на сайте правозащитного центра «Весна». В нем детально разобраны все термины — например, дается определение понятию «политические мотивы».
В нашем тексте мы обозначим только ключевые признаки того, что лишенный свободы человек является политическим заключенным. Знакомство с этим списком позволит понять, почему правозащитники довольно долго могут принимать решение о признании кого-то из заключенных «политическим». Дело в том, что для вынесения такого вердикта нужно очень тщательно ознакомиться как с действиями человека, так и с нюансами судебного процесса над ним.
Итак, политическим заключенным считается лицо, лишенное свободы при наличии хотя бы одного (любого) из следующих факторов:
- лишение свободы было применено исключительно из-за его политических, религиозных или иных убеждений, а также в связи с ненасильственным осуществлением свободы мысли, совести и религии, свободы выражения мнений и информации, свободы мирных собраний и ассоциаций, иных прав и свобод, гарантированных Международным Пактом о гражданских и политических правах (ратифицированном Беларусью);
- лишение свободы было применено исключительно из-за ненасильственной деятельности, направленной на защиту прав человека и основных свобод;
- лишение свободы было применено исключительно по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, национального, этнического, социального или родового происхождения, рождения, гражданства, сексуальной ориентации и гендерной идентичности, имущественного положения.
Соответствующих любому из этих трех признаков политзаключенных (их еще принято называть «узниками совести» — такой статус официально присваивает организация Amnesty International), по мнению правозащитников и ПАСЕ, следует немедленно освобождать.
Но есть и еще одна категория политзаключенных. Если человека лишили свободы по политическому мотиву, но в добавок к этому вменяют какое-то преступное деяние (например, коррупцию), он тоже будет являться политзаключенным при наличии хотя бы одного из таких факторов:
- лишение свободы было применено в нарушение права на справедливое судебное разбирательство, с нарушением иных прав и свобод;
- лишение свободы было основано на фальсификации доказательств вменяемого правонарушения либо при отсутствии события или состава правонарушения, либо его совершении иным лицом;
- продолжительность или условия лишения свободы явно непропорциональны (неадекватны) правонарушению, в котором лицо подозревается, обвиняется либо было признано виновным;
- лицо лишено свободы избирательно по сравнению с другими лицами.
Для таких политзаключенных, по мнению правозащитников, следует обеспечить в первую очередь справедливый суд, который пересмотрит их дела.
Важное уточнение: даже при наличии обозначенных выше факторов политическими заключенными не считаются люди, которые совершили насильственные правонарушения против личности (например, убийства) — кроме тех случаев, когда это было вызвано необходимой самообороной или крайней необходимостью. Так, если ответное насилие со стороны обвиняемого было спровоцировано исходно непропорциональным применением физической силы, спецсредств и оружия со стороны силовиков, он может быть признан политическим заключенным.
Кроме того, политзаключенными не признают людей, совершивших преступления против личности и имущества на почве ненависти, либо призывавших к насильственным действиям по национальному, этническому, расовому, религиозному или прочим аналогичным признакам. Наконец, политзаключенными не будут считаться те, чьи насильственные действия были направлены на упразднение человеческих прав и свобод — или на их существенное ограничение.
Авторы руководства считают, что, если правозащитники признали какого-то заключенного политическим, власти не могут опровергнуть это одними лишь заявлениями о том, что это не так. Чтобы доказать, что такой человек не является политзаключенным, государство обязано доказать, что его задержание произведено в полном соответствии с международными стандартами прав человека, что в отношении этого человека не применялись дискриминационные правила и что его лишили свободы в ходе справедливого судебного разбирательства.
Разумеется, слова «у нас нет политзаключенных» нельзя считать равноценной заменой для убедительных доказательств для каждого из (как минимум) полутора тысяч белорусских политзаключенных.
Почему в Беларуси политзаключенных больше, чем насчитывают правозащитники?
На конец июля 2023 года, по данным правозащитников, в Беларуси насчитывался 1481 политический заключенный. Это огромное количество — как мы помним, в «послесталинском» СССР по двум главным политическим статьям (70 и 190) за 30 лет наказали 8152 человека. В огромном Китае, который по численности населения превосходит Беларусь в 150 раз, в 2017 году составители доклада для Конгресса США насчитали 1414 политических заключенных. В мае 2021 года список «Весны» содержал 404 человека — то есть за два года число официально признанных политзаключенных в стране увеличилось более чем в четыре раза.
При этом общее число людей, осужденных белорусским государством по политическим мотивам, гораздо больше. Часть политзаключенных уже отбыла свои сроки — а некоторые, как Витольд Ашурок, Алесь Пушкин и Николай Климович, умерли, не дождавшись освобождения.
С начала последней президентской избирательной кампании в мае 2020 года до конца мая 2023-го правозащитники «Весны» суммарно признали политическими заключенными 2291 человека. Большинство этих людей уже прошли или проходят в настоящий момент через условия, которые вполне можно назвать пыточными. Им ограничивают связь с внешним миром, не оказывают положенную и своевременную медицинскую помощь, лишают права на адвокатскую защиту, забрасывают в карцеры и ШИЗО по надуманным поводам. Родственники и близкие люди некоторых политзаключенных месяцами не получают сведений об их состоянии.
По упоминавшейся в начале этого текста оценке экс-политзаключенной Ольги Горбуновой, которая основана на изучении статистики белорусских силовиков и свидетельствах очевидцев, сейчас в белорусских тюрьмах и колониях может находиться 4500−5000 человек, лишенных свободы по политическим мотивам. «Весна» тоже признает, что не может учесть всех политзаключенных. И оценивает численность белорусов, столкнувшихся с уголовным преследованием по политическим мотивам с 2020 года, не менее чем в 4 300 человек.
Почему так происходит? Некоторые политзаключенные не попадают в поле зрения правозащитников по разным причинам. По словам Горбуновой, это может быть стратегия семьи или адвокатов, стремящихся, чтобы дело не предавалось огласке и их подзащитный имел шанс на меньший срок (сами правозащитники считают, что связи между сроком и статусом политзаключенного нет). Также «политические» дела могут довольно успешно маскироваться под экономические или наркотические статьи, «хулиганку».
Кроме того, правозащитникам известно о как минимум 854 людях, которые были осуждены по политическим мотивам к «домашней химии». Формально они (как и, например, те, кто получил в качестве наказания штраф) политическими заключенными не являются.
Читайте также
