В Беларуси, по данным правозащитников, почти 1500 политзаключенных. По факту же их число может быть в несколько раз выше. Эти люди лишены свободы (кто на год, а кто почти на 20 лет), многих прав, возможности видеть свои семьи. Они теряют здоровье, а в некоторых случаях и жизни. Но есть еще один момент, усложняющий для их семей ожидание возвращения родных домой, — финансовый. Некоторые оказавшиеся за решеткой белорусы имели кредиты. Их долги не заморозились в ожидании освобождения, чаще всего займы легли на плечи семей. «Зеркало» пообщалось с мамами двух политзаключенных о том, как они справляются с долговыми обязательствами, пока их дети за решеткой.
Все имена собеседников и их родственников-политзаключенных изменены в целях их безопасности. По этой же причине мы намеренно не приводим точную информацию о датах задержания, судов, назначенных уголовных сроках и суммах кредитов.
Благодарим за помощь в подготовке этого материала проект поддержки политзаключенных Politzek.me.
«Подзаработала на грибах и ягодах — сразу все перевела банку»
История Кирилла началась так же, как это происходило у многих политзаключенных. Однажды в 2021 году к нему пришли силовики. Дома у мужчины провели обыск, а самого, по его признаниям, избивали, чтобы выведать пароли от компьютера и телефона. Потом из-за найденных комментариев и публикаций в соцсетях на него завели уголовное дело и отправили за решетку.
Его семье кроме боли, обиды и переживаний за Кирилла остался кредит, который мужчина брал на крупную покупку и только-только начал выплачивать. Сами деньги — и взятые в долг, и собственные накопления в эквиваленте более 20 тысячам рублей — были арестованы.
— Деньги просто лежали дома в тумбочке. Их забрали, а кредит остался висеть, — рассказывает его мама Светлана. В разговоре она не раз подчеркивает, что кредит стал тяжелым бременем с ее мизерными доходами, но главное во всей этой ситуации — это несправедливость ареста ребенка и его ухудшающееся здоровье.
После ареста сына и решения всех самых важных вопросов, связанных с этим, Светлана обратилась в банк. Она просила предоставить отсрочку по выплатам, надеялась хотя бы на полгода. Но там сказали, что это возможно только по решению вышестоящего начальства банка и не более чем на 2−3 месяца. «Так это ведь ничего не изменит, потом только платить больше придется», — решила Светлана и продолжила выискивать способы выплачивать долги сына.
— Дальше я начала платить, так как не хотела, чтобы у него были долги. Там же проценты будут расти. Я сама старалась никогда не лезть в эти кредиты, а тут такое получилось. Пришлось платить, — продолжает она и вспоминает непростое время после ареста сына: — Тогда понадобилась еще куча денег и на адвокатов, и на передачи в СИЗО, и на всякие штрафы, пошлины. Я еле справлялась, но не оставляла этот кредит [невыплаченным]. Хорошо, что помогали, как могли, его однокурсники, друзья. Так что плачу по мере возможности. Кирилл просил меня не платить, говорил все оставить. Слушайте, но ведь банк будет требовать, проценты будут расти.
Почти вся изъятая у мужчины при обыске сумма ушла на «возмещение ущерба» по уголовному делу. Вернули только примерно пятую часть. Мама Кирилла поспешила эти деньги перевести банку, чтобы уменьшить долговое бремя. Она признается, что сначала сумма выплат по кредиту была без малого равной ее пенсии — несколько сотен рублей каждый месяц. На жизнь практически ничего не оставалось.
— Но этим летом подзаработала на грибах и ягодах. Сразу все это перевела банку, чтобы зимой было чуть полегче — надо ведь будет собирать передачу, бандероли, покупать всякие витамины, — говорит она. — В последний раз передачу собирали где-то на 1300−1400 рублей (и это я сигареты не покупаю, так было бы больше). Мне таких денег сразу нигде и не найти. Поэтому я после отправки очередной передачи сразу начинаю закупаться для следующей. И тут тоже если бы не помогали, я бы сама не справилась. Если когда-то этой помощи не станет, будет очень трудно.
Что касается выплаты кредита, Светлана говорит, что «да, тяжело».
— Но я ничего не чувствую (из-за кредита). Но чувствую обиду из-за всего этого, что Кирилла… Это же вообще ненормально. Он же ни в чем не виноват, ничего плохого не делал, он же не преступник. А они взяли и завели уголовное дело, ни за что посадили. Это просто ненормально… Я до сих пор в шоке и не могу поверить, — говорит Светлана. — Сейчас, слава богу, немножко на душе полегчало, свыклась. А первый год-полтора после ареста было очень тяжело и страшно. Пока эти суды шли, пока его переводили то в СИЗО, то оттуда. Мы же надеялись, что дадут или условное, или «химию». Но ему дали слишком много. Если будет чудо, все вернутся раньше домой. А если этого чуда не будет, никто не вернется домой раньше времени.
Сам Кирилл, по ее словам, пишет, что мало того, что пожить полноценно еще не успел начать, так после срока останется еще и с голыми карманами.
«Пришло письмо из банка — надо погасить долг»
Виктор по политическим мотивам оказался за решеткой на огромный срок, сравнимый с тем, какой по белорусским законам дают за убийство. У мужчины было оформлено несколько кредитов, в том числе на жилье. Еще один займ связан с бизнесом.
Что с первым кредитом, мама политзаключенного Мария не знает. Скорее всего, его продолжает выплачивать теперь бывшая жена Виктора.
— Она от него полностью отказалась, никак ему не помогает и со мной на связь не идет, — объясняет собеседница причину отсутствия информации. — Суммы по выплатам там уже небольшие были. Видимо, хочет эту квартиру, которую он строил — хорошую, большую, — продать.
Сама Мария уже после ареста сына однажды случайно узнала о другом кредите, который Виктор когда-то брал для развития своего бизнеса.
— Вижу — лежит в ящике письмо. Пролежало оно уже долго, может, полтора или два месяца. Смотрю, это письмо из банка на имя Виктора. Там писали, что срок [пользования средствами] заканчивается и надо погасить долг. Естественно, я начала звонить в банк. Думаю, узнаю, на каком все там свете, может, я могу что-то предпринять и выплачивать. Очень долго добивалась, но дозвонилась, нашла нужного сотрудника — объяснила ситуацию и говорю, что если там сумма, которая мне посильная, то я могу оплатить. Сказала, что я его мама. А молодой человек мне говорит: «Нет, вы не имеете права». Я им говорю: «Что же делать, сын находится в колонии». Он отвечает: «Ну, будем ждать. Никаких сведений мы вам представить не можем». Я и сказала, что ждать им придется много лет, потому что сыну дали очень большой срок. Он, бедный, понуро так говорит: «Будем ждать».
У Марии не было доверенности от сына, чтобы выяснить сумму или условия выплат по кредиту, она даже не знает, насчитывается ли пеня и если да, то с какой скоростью. «Вот так сведения мне не дают, а все это на нем так и висит. Как будет дальше, я не знаю», — признается женщина.
Мария тоже переживает, что Виктор лишился не только свободы, но и всего остального — как материального, так и нематериального, в первую очередь — семьи.
— Счета закрыты, штрафы там большие по делу, «моральный вред», который надо возмещать. Он платит все с зарплаты. А зарплата эта буквально копейки, — говорит она. — Знаете, я переживаю за сына, потому что понимаю, что когда он вернется, то может оказаться вообще без ничего. Сейчас, слава богу, нам помогают: детям к школе, к новому году давали какие-то деньги. Мы их передаем, чтобы хоть на одежду было. Ребята [знакомые семьи] помогают — собирают, иногда приносят деньги, чтобы мы ему оплачивали питание. Но представьте, была у сына фирма, пусть и маленькая, но они же жили [за счет нее]. А теперь от всего пришлось отказаться — ничего нет. Что будет с квартирой, которую он строил, не знаю.
— Сейчас вот появилась надежда — подняли этот вопрос (кажется, Анатолий Лебедько занимается или Светлана Тихановская), чтобы политзаключенным оказывали помощь. Как я поняла, что типа каких-то счетов, чтобы им там какие-то денежки собирались к их выходу.
Нам не удалось найти подтверждения этой информации. Вероятно, собеседница так поняла принцип проекта Концепции возмещения вреда репрессированным лицам. Также известно, что кроме фондов, которые уже действуют, демсилы действительно озвучивали предложение создания еще одной системы поддержки политзаключенных. В начале этого года Светлана Тихановская сообщала, что на международных площадках призывает создать международный фонд для поддержки репрессированных. В сентябре этот вопрос поднимал также советник Светланы Тихановской по конституционной реформе и парламентскому сотрудничеству Анатолий Лебедько, он предложил Европарламенту и Европейскому союзу создать фонд, из средств которого белорусские политзаключенные могли бы получать финансовую поддержку.
Предложение создать специальные «счета пленных до востребования» озвучивал также известный ресторатор и активист Вадим Прокопьев в интервью «Еврорадио».
— Вот так получилось, что семья осталась без кормильца — и непонятно вообще, что будет, — говорит Мария и переходит к тому, что Виктор и она переживают сейчас. — Кормят их там паршиво — ни овощей, ни мяса нормального не дают. Перевожу ему какие-то деньги, чтобы он мог купить кое-какие продукты. Лекарства вот с трудом передала. Это тоже проблематично. Собираю передачу. На все это тоже идут жуткие деньги. Но сами понимаете, я — пенсионерка, откуда у меня какие доходы? Если бы не фонды, которые стараются как могут, так вообще я не знаю, где бы мы были за эти годы уже.
Читайте также
