Сергей Дроздовский много лет борется за права людей с инвалидностью в Беларуси, лоббирует создание безбарьерной среды и равные возможности в работе и учебе для таких людей. С февраля этого года вся его работа встала на паузу: правозащитника задержали и поместили под домашний арест как подозреваемого по статье 209 УК (Мошенничество). В конце июля ему изменили меру пресечения под поручительство, а в это же время власти ликвидировали «Офис по правам людей с инвалидностью», директором и учредителем которого он был. Поговорили с Сергеем Дроздовским о последних важных событиях в его жизни.
«Ты постоянно чувствуешь несправедливость»
— Вы почти полгода провели под домашним арестом. Расскажите про этот период.
— Требования были достаточно стандартные. У меня полный запрет на коммуникацию, за исключением родственников, которые были ко мне допущены, думаю, потому что я ввиду инвалидности нуждаюсь в постоянной посторонней помощи (Сергей передвигается на инвалидной коляске. — Прим. ред.).
Домашний арест — это когда ты ночуешь в своей кровати, питаешься своей едой, есть возможность принимать ванну, телеканал идет тот, который включаешь ты. У меня было разрешение на часовую прогулку раз в день. Также я мог рассчитывать на медицинскую помощь в случае, если она мне необходима. Несколько раз надо было связываться с врачами, потому что были проблемы.
Было общение с адвокатом. Но оно ограничено рамками дела и тем, что адвокат может говорить.
Был набор вопросов, которые надо было решать. Я обращался к следствию за разрешением подготовить документы, подписать доверенность (в «Офисе по правам людей с инвалидностью» продолжалась работа, надо было решать, кто вместо меня будет делать то, что делал я как учредитель), подготовить декларацию и, соответственно, уплатить налог за прошлый год.
— Чем вы занимались в это время?
— Я перечитал [братьев] Стругацких, которых люблю. Вообще у меня куча литературы, которую я покупал с надеждой, что прочитаю, как придет время. Вот время и пришло. Не все, конечно, перечитал, но что-то — да.
Нашел старые блокноты, которые завалялись. Писал много заметок, заодно восстанавливал навыки письма от руки. Книжку написать не удалось, видимо, плохой из меня писатель, но писал какие-то перспективные вещи, которые для меня важны.
Телевизор мне был не особенно интересен, но он шел фоном, чтобы не было тишины. Слушал канал Discovery. Кажется, за это время я стал в определенной степени специалистом по Древнему Египту и Древнему Риму, потому что по несколько раз прослушал «курсы» о них.
— Человеку, который остается без интернета и возможности общаться со своим окружением, а имеет доступ только к телевидению, удается ли иметь представление о том, что происходит в этот момент в стране?
— Если набраться терпения и смотреть те новости, которые есть, стараясь не принимать близко к сердцу, то что-то улавливается. Очевидно, что по сравнению с интернетом, где у тебя достаточно свободы выбора, где ты можешь делать собственный фактчекинг по новостям, там такое невозможно. Оно льется и льется, а ты потом сидишь и думаешь, сколько там объективности.
Потом я узнал, что огромное количество плохих новостей проходит мимо этого канала связи. Так что он никак не замещает [другие источники информации]. И если у человека в умозаключениях есть недостаток критичности, аналитичности, то будет сложно с этим справляться. Хотя, может, кому-то проще, может, кому-то так нравится. Но это точно будет не та картинка, которую ты формируешь, когда у тебя есть больше источников информации.
— Морально было трудно?
— Морально, конечно, непросто. Я столкнулся с тем, что мне говорили: «Это же хорошо — сидишь дома, смотришь телевизор». Если бы я работал по найму, например, копал траншеи, наверное, тогда это было бы здорово. А когда ты остаешься один на один с собой, понимаешь, что вся твоя работа, все твои планы встали, причем как личные, так и касающиеся коллег, которых ты подводишь. Все это ведь само собой не сделается и не разрешится.
Новости, которые смотришь по белорусским телеканалам, — это в общем и целом печально. Оттуда выливается много негатива, что никак не добавляет [оптимизма]. Так что лучше переключаться на развлекательные или образовательные каналы.
Ты остаешься сам с собой, со своими мыслями. Конечно, мотают обвинения, которые высказываются в твой адрес. Ты это раз за разом продумываешь, постоянно чувствуешь несправедливость в свой адрес. Я и сейчас не согласен, что меня справедливо и правильно посадили [под домашний арест].
Ты четко понимаешь, что если ты не клинический мизантроп и интроверт, то все плохо, потому что человеческое существо — это общение, социальные связи. Без этого сложно считать себя полноценным человеком.
В такой ситуации важно выработать распорядок дня. Если этого не сделать, то вполне человек может себя загнать в еще более тяжелое состояние, чем оно есть.
«Ощущение будто ты ходил по льду и тут раз — и провалился»
— Вы много лет боретесь за права людей с инвалидностью, в том числе за создание безбарьерной среды. Скажите, ваши полгода заточения дома сильно отличались от того, как живут люди в Беларуси, которые из-за недоступности инфраструктуры не могут выйти из дома?
— Как раз об этом я много размышлял, сидя там. На самом деле, я и сам был ровно в таком же положении, когда оказался дома на седьмом этаже, откуда выбраться самостоятельно было невозможно (собеседник в 1990-х годах получил травму, после которой не мог больше ходить, а попасть на улицу в инвалидной коляске из квартиры в многоэтажке, в которой он жил, было невозможно. — Прим. ред.).
В целом это очень близкая аналогия. Условия людей, которые оказались заперты дома, определенно близки к домашнему аресту. Так что если кто-то хочет почувствовать, что такое инвалидность, когда ты не можешь выйти из дома, потому что нет доступа, то, посидев под домашним арестом, это легко понять.
— Как вы восприняли новость об изменении меры пресечения?
— Конечно, это значительное изменение ситуации. Я могу разговаривать с вами, я приехал на работу в «Белорусское общество инвалидов». С другой стороны, обрушивается огромное количество новостей и хороших из них не очень много. Например, закрытие «Офиса по правам людей с инвалидностью».
В какой-то момент понимаешь, как много всего происходит и как это все непривычно. Еще понимаешь, что где-то внутри тебя есть интроверт, который, оказывается, любит одиночество и тишину.
Хотя все время над головой висит дамоклов меч в виде следствия, которое еще идет, это в любом случае лучше, чем домашний арест.
— Что вы думаете об обвинениях в мошенничестве, которые вам предъявлены?
— Сложно что-то сказать, потому что следствие еще идет. Но я не могу согласиться с этим обвинением ни в какой части.
— Если вспомнить полгода назад, когда вас сначала вызывали на беседы, а потом задержали, что вы чувствовали и думали, какие были мысли и ожидания?
— Это создает яркое ощущение абсурда, потому что обвинения, которые против тебя выдвигают, и способы убедить тебя в этом (виновности. — Прим. ред.), непривычны для нормального человека. Все, что происходило, находилось как будто за пределами реальности. Факт того, что тебя принудительно удерживают, пытаются доказать вину, которую ты совершенно точно не признаешь, ошеломляет.
Ситуация была стрессовая, потому что в ДФР не пускали адвокатов, так как там проводили не допросы, а беседы, хоть они и длились много часов. Но при этом выйти оттуда самостоятельно я не мог, потому что таким образом я автоматически попал бы под административную статью за неподчинение требованиям представителя органов власти.
После задержания было ощущение будто ты ходил по льду и тут раз — и провалился.
«Близкие больше переживали из-за моего домашнего ареста, чем я сам»
— СМИ в прошлом году обращали внимание на то, что ваша сестра (Татьяна Дроздовская — яхтсменка, чемпионка мира и Европы) подписала провластное письмо спортсменов. Как вы отнеслись к этому и как складываются ваши отношения?
— Наши семейные отношения такими и сохранились. Татьяна мне много помогала и помогает. Я полушутя говорю даже: как будто это им (близким. — Прим. ред.) дали домашний арест, а не мне. Они больше переживали и страдали из-за моего домашнего ареста, чем я сам.
Все остальное не буду обсуждать.
— Вы знали, когда были под домашним арестом, что Мингорисполком инициировал ликвидацию "Офиса по правам людей с инвалидностью"?
— Узнал от адвоката, потому что это был существенный вопрос. Ей об этом сообщила моя коллега по организации. Нам тогда заблокировали счет, а это касается вопросов проекта международной технической помощи, партнеров в Беларуси и за границей. Но собрать совещание по зуму и обсудить ситуацию, конечно, у меня не было возможности.
Это все случилось буквально за несколько дней до изменения меры пресечения.
— Как думаете, в чем причина закрытия вашей организации и что будете делать дальше?
— Сложно комментировать, тем более что прокуратура по этому поводу высказалась достаточно четко и ясно. Я никак не могу согласиться с тем, что у нас на сайте было что-то деструктивное (в Генпрокуратуре заявили, что на сайтах ликвидированных общественных организаций размещалась «не соответствующая действительности информация, направленная на распространение деструктивных настроений в обществе, публиковались призывы к экономическому и политическому давлению на страну и иным действиям во вред национальной безопасности». — Прим. ред.).
Наши результаты — это качественная, профессиональная работа в вопросах экспертизы и продвижения прав человека.
Что будет дальше — большой вопрос, так как, продолжив деятельность организации, мы сразу же подпадаем под нарушение административного законодательства. Лично я продолжу работу, скорей социальную, в Белорусском обществе инвалидов. Мои коллеги также больше уделяют внимания своим социально направленным проектам. Что касается офиса, то у всех есть желание сохранить его: нам поступает много слов поддержки от людей, организаций, которые говорят, что хотели бы, чтобы наша деятельность продолжилась. Может быть, мы сумеем найти допустимые формы работы с учетом главного аспекта — безопасности для всех участников. В прежнем виде при той ситуации, которая есть сейчас, это невозможно.
Напомним, в начале февраля директора общественной организации «Офис по правам людей с инвалидностью» Сергея Дроздовского и юриста Олега Граблевского обвинили в мошенничестве (статья 209 УК). Первого посадили под домашний арест без права коммуникации, а второго поместили в СИЗО № 1 на Володарского.
В Департаменте финансовых расследований КГК рассказывали, что начали проверку в отношении должностных лиц учреждения «Офис по правам людей с инвалидностью» по вопросам «возможного неправомерного завладения денежными средствами, полученными учреждением в виде благотворительных взносов и международной помощи для целей оказания помощи гражданам с инвалидностью».
31 июля обоих представителей организации отпустили из-под ареста под поручительство.
22 июля по инициативе Мингорисполкома начался процесс ликвидации «Офиса по правам людей с инвалидностью». В начале августа главное управление юстиции Мингорисполкома ликвидировало организацию.