Выпускник белорусского медуниверситета рассказал «Салідарнасці» о том, как стал врачом в Германии, и о различиях систем здравоохранения в наших странах.
— Скорая помощь здесь разделена на два отделения, — рассказывает Николай. — Парамедики выезжают на случаи, при которых врач не нужен, например, вывих колена, перелом руки, когда поднялось давление, но не критично. Такие вызовы обслуживают, как сказали бы в Беларуси, фельдшерские бригады.
Если нужна врачебная помощь, допустим, человек без сознания или в любой другой ситуации, когда необходимо введение медикаментов, за врачом отправляют дополнительную машину.
В больших городах таких вызовов может быть до 15 в сутки. В малых, где сегодня дежурю я, с населением 65 тысяч человек, примерно в два раза меньше. Утром я уже выезжал к пациентке 1941 года рождения, которая была найдена без сознания в своем доме, и я ее с признаками кровотечения в мозг отвез в клинику.
В студенческие годы я подрабатывал фельдшером на скорой в Беларуси. Самая большая разница у этой службы — оснащение машин. В Беларуси только у реанимационных бригад было все необходимое, у остальных десять лет назад мог быть «лишь аппарат для измерения давления».
Не знаю, сильно ли изменилась ситуация за эти годы. До сих пор общаюсь с коллегами, которые работают в нескольких райцентрах. По их словам, сейчас у них не в каждой машине скорой помощи есть аппараты ЭКГ, из-за чего они, получая вызов, пытаются заранее предположить, понадобится им этот аппарат или нет, брать или оставить другой бригаде.
В Германии, конечно, такое невозможно представить. Любая машина оснащена по всем стандартам, вплоть до очень редких медикаментов в машинах врачей.
— В Беларуси врачи из-за низких заработков вынуждены работать на две ставки, некоторые по полтора-двое суток, а потом еще и подрабатывать где-то.
— В ФРГ по законодательству работник не может за одну смену отработать больше 24 часов, иначе у работодателя будут очень большие проблемы, включая судебные. За переработки, непредоставление отпуска он может быть наказан большими штрафами.
Что касается оплаты, то в небольшом городе на одну ставку врача можно вполне нормально жить всей семьей. Сразу после обучения доктор с нулевым уровнем получает примерно 3 тысячи евро. Это чистая ставка без дополнительных дежурств и подработок.
И это зарплата, которую уже выдают на руки, то есть после вычета всех налоговых, социальных и страховых взносов. Каждый год эта сумма понемногу увеличивается и через пять лет стажа составляет уже примерно 4 тысячи евро.
После первых пяти лет врач может сдать экзамен, который по градации напоминает белорусскую высшую категорию. Никаких первых и вторых здесь нет — это просто опыт, который ты нарабатываешь.
После экзамена открывается много возможностей. Во-первых, будет увеличиваться зарплата, в результате врач со стажем 10−12 лет может иметь уже 7−8 тысяч евро за одну ставку.
Кроме того, сдав экзамен, можно брать дополнительные подработки где угодно, открывать свою частную практику, вплоть до клиники. Экзамен этот нелегкий, но абсолютное большинство врачей, подготовившись, его сдают.
Важно, что первые пять лет, несмотря на то, что врач имеет лицензию и работает, считаются «продленной интернатурой». За каждым таким новичком закреплен опытный специалист, который не только помогает при решении сложных вопросов, но и делит ответственность.
В Беларуси старшие коллеги тоже помогают молодым, но это не закреплено законодательно.
— И такое возможно только там, где в принципе есть эти старшие коллеги. В Беларуси, из услышанного, сейчас настолько не хватает врачей, что зачастую выпускников университета отправляют на сложные участки без какого-либо опыта и помощи.
— В Германии в конце 90-х была острая нехватка врачей, и тогда они увеличили набор в вузы, после чего специалисты столкнулись с другой проблемой — они подолгу не могли найти работу.
Когда рынок пресытился, наборы в вузы снова сократили и усложнили конкурс для поступления. Однако после, уже в 2010-е, снова столкнулись с дефицитом кадров и стали набирать буквально всех подряд, в том числе и из числа эмигрантов, даже без всяких экзаменов.
Это вызвало и случаи, когда ситуацией воспользовались мошенники. В берлинскую клинику пришли ребята-сирийцы. Их документы не смогли перепроверить, потому что там была война. Только через пару месяцев разобрались, что документы были поддельные.
После этого несколько лет назад ввели довольно сложный экзамен, который нужно сдавать всем. И теперь в результате жесткого отбора в медицину проходят действительно лучшие.
— Как все-таки справляются с проблемой нехватки специалистов, существуют ли какие-либо способы обязательной отработки, как в Беларуси?
— Нет. Здесь действуют прямо противоположными методами, создавая такие условия, от которых специалист сам не захочет отказываться.
Уже на выпускных в медуниверситетах стоят работодатели с плакатами, зазывая к себе молодых специалистов и предлагая разные бонусы: оплату дальнейшего обучения в виде всяких курсов, карьерный рост, приятные мелочи, например, дополнительный день к отпуску некурящему или что-то подобное. Там торгуются, как на реальном рынке.
Кстати, общежитие тоже предлагают, правда, здесь это не столь актуально, потому что даже зарплаты начинающего специалиста хватает на аренду жилья.
Дело в том, что все клиники в Германии частные. Возможно, где-то на востоке еще остались неприватизированные, но большинство входит в огромные концерны. Некоторые принадлежат определенному владельцу или сообществу. Соответственно, в разных клиниках может быть своя система бонусов и поощрений.
Все работают по собственным стандартам, которые могут привлекать как пациентов, так и врачей. С учетом того, что дефицит кадров все еще присутствует, везде применяют и механизм премирования.
В Беларуси можно лишить премии, а здесь, наоборот, премию предлагают, чтобы удержать. Но в любом случае оплата никак не зависит от личных отношений с главврачом.
Здесь нормальной считается ситуация, которую многие видели в западных фильмах, когда врач приходит устраиваться на работу и говорит, что хотел бы получать определенную зарплату. И уже работодатель решает, выполнять ему это требование или нет.
И врачи действительно могут диктовать условия. Допустим, мне известно об одной ситуации, когда после какого-то конфликта сразу трое докторов решили уволиться из клиники. И руководство уговорило их остаться за весьма существенную доплату. И это легально!
Все отталкиваются от того, что нехватка специалистов может отрицательно сказаться на репутации. Поэтому работодатели готовы идти на дополнительные расходы.
В свою очередь, муниципалитеты заинтересованы в том, чтобы на их земле, даже в небольших районах, были больницы. Поэтому нередко клиники в малых населенных пунктах, которые не приносят прибыли, датируются местными властями.
И тут тоже все логично: если больница закроется, люди вынуждены будут ездить в соседний район, а это большой минус для региона. Несколько лет назад корпорации выступили с предложением прекратить датировать мелкие клиники, но те себя отстояли.
Именно в такой небольшой больнице и я начинал свою работу в Германии, потом перешел в большую. Могу сказать, что разница в зарплате в организациях с разными собственниками несущественная, не такая, как, например, в Беларуси у врачей в государственных и частных медучреждениях.
Кроме того, решением кадрового вопроса здесь занимаются специальные службы, которые уже за повышенную оплату предлагают брать дополнительные смены там, где не хватает специалистов. И это реально хорошее подспорье.
«Если нужен препарат от СМА за 2,5 млн евро, ты его получишь»
— Белорусов часто пугают страховой медициной. Так ли она страшна?
— У нас действительно здравоохранение страховое, и это совершенно другая система, нежели в Беларуси. У большинства населения страховка самая обычная. Допустим, у людей с заработком 3−4 тысячи евро она составляет 800−950 евро в месяц и распространяется на всю семью.
Напомню, что сам человек этот взнос никуда не вносит, он даже не видит этих денег — их вычитают до выдачи зарплаты.
В целом медицинская страховка составляет 14% от твоего дохода. Можно купить себе приватную страховку. Тогда на семью выйдет дороже, примерно от 1500 евро. Но вообще не иметь страховку нельзя. Если у тебя нет работы, значит, ее будет оплачивать социальная служба. В остальных случаях каждый сам выбирает вид страховки — обычную или приватную — в зависимости от заработка.
Что дает более дорогая? Определенные клиники, палата на одного, а не на двоих-четверых при госпитализации, консультации у специалистов с научными званиями, тех же профессоров, обслуживание вне очереди. Для кого-то это существенно.
Однако с учетом того, что уровень здравоохранения здесь в принципе очень высокий, то абсолютно каждый уверен, что получит всю необходимую помощь.
Если нужен препарат от СМА за 2,5 млн евро, ты его получишь независимо от того, за сколько покупаешь страховку. Пересадка органа, хоть сердца, самые передовые методы при любой онкологии — все что угодно.
О таком явлении, как сбор денег на лечение ребенка, немцам неизвестно вообще. Здесь подобное даже представить невозможно. Наоборот, поскольку у клиник достаточное количество средств, они выбирают для своих пациентов не то, что подешевле, а то, что лучше и эффективнее.
Можно сказать, что страховая медицина развязывает руки врачам, и они могут применять любые методы, лишь бы вылечить человека. Грубо говоря, клиника заинтересована в том, чтобы каждый как можно дольше оставался ее клиентом, то есть чтобы человек жил подольше.
И это дает свои плоды. Допустим, в Германии, когда говоришь о 65-летнем пациенте, никому и в голову не придет представить старика. Возраст люди начинают ощущать после 80−85 лет.
И шансов прожить столько и дольше здесь гораздо больше, чем в Беларуси. Я езжу на вызовы и вижу, что у любого больного есть все необходимое — аппараты ИВЛ на дому, водители сердечного ритма (кардиостимуляторы), диализные порты, людям в преклонном возрасте проводится замена клапанов в сердце.
За счет страховки человеку предоставляют и самую лучшую аппаратуру, и специально подготовленных сиделок.
Здесь люди не боятся старости. Не бывает такого, когда в семье, допустим, появляется инвалид, лежачий, и все его родные вынуждены менять свой образ жизни, по сути, оставаясь с проблемой один на один, без какой-либо помощи.
Однако если быть объективным, то следует сказать и о том, что мне не нравится в страховой медицине. Здесь есть, конечно, и меркантильная сторона вопроса. Исходя из того, что любого будут лечить, не жалея сил и средств, в том числе и чтобы заработать больше денег, иногда это, на мой взгляд, совершенно неоправданно.
Бывают случаи, когда пациент находится уже в предсмертном состоянии и ему бы нужно в хоспис просто спокойно дожить пару дней, а ему начинают делать сложные операции, которые вроде бы показаны, но они уже, увы, никак не отразятся на качестве жизни.
— А родственники могут как-то на это повлиять?
— Да, если они понимают ситуацию, то могут отказаться от операции и действительно перевести человека в хоспис.
Понятно, что пожилые люди нуждаются в медицинской помощи гораздо чаще, то есть они более выгодные пациенты. В результате часто в интенсивной терапии сложно найти место для человека, которого везешь на скорой и у которого есть шансы на жизнь, потому что все занято престарелыми, половине из которых настолько интенсивного лечения не требуется.
«Только вместе со мной приехали еще семь выпускников наших вузов»
— Сложно ли получить работу врача в Германии после белорусского медуниверситета?
— Мне очень повезло, когда я переезжал, здесь была большая нехватка врачей, и конкретно туда, куда я ехал, наши дипломы признавались без дополнительных экзаменов при условии совпадения часов, прослушанных по определенным предметам.
Поскольку я готовился переезжать заранее, то прослушал все необходимые предметы, даже те, которые для белорусского диплома были необязательными.
Например, курс по психосоматике в Беларуси тогда преподавали только факультативно, потому что для нашего диплома он был не нужен, а для немецкого было необходимо 20 часов. И я ездил на этот факультатив специально.
Во время интернатуры также прошел много дополнительных занятий. Мне оставалось только выучить язык, и я его тоже учил несколько лет.
Кстати, уезжали мы тогда сразу после интернатуры целой компанией, и все здесь получили лицензии.
— Много ли белорусов работают в Германии врачами?
— Думаю, достаточно, то и дело слышу от коллег приветы от земляков, которых они встречают в разных местах. Допустим, только вместе со мной приехали еще семь выпускников.
Тогда из моей группы, в которой было 13 человек, в разные страны уехали четверо. В те годы ехали не только в Европу, многие — в Россию.
Не думаю, что с тех пор количество медиков, желающих уехать туда, где совершенно другие условия и зарплаты, уменьшилось.
