Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. Принята резолюция. Утверждается, что Беларусь и Россия договорились об отмене роуминга, — когда это заработает
  2. В Беларуси массово судят дропов. Некоторые узнают, что стали соучастниками преступной схемы, только когда приходят силовики
  3. Размещение «Орешника» в Беларуси сильно повысит угрозу для Украины и НАТО? Эксперты сомневаются — и на это есть причины
  4. Генпрокуратура в закрытом письме раскритиковала работу организации, которую возглавляет экс-глава МВД
  5. «Бортпроводники начали пристально следить в окошко». Самолет «Белавиа» вернулся в Минск из-за проблемы с двигателем
  6. Расследование «Бюро»: личный парикмахер Лукашенко и «автор знаменитого зачеса», возможно, родила ему дочь. А кто еще обслуживает политика?
  7. «Станет возможным во второй половине следующего года». Россия поставит Беларуси ракетный комплекс «Орешник»
  8. Беларуса уволили с госпредприятия из-за подозрений в протестах и выдали «волчью» характеристику. Как думаете, на чью сторону встал суд?
  9. В Гомеле поликлиника судится с 20 медиками. С них пытаются взыскать причиненный ущерб
  10. «Три-пять раз перевернулись». Александр Солодуха с сыновьями попали в жуткое ДТП
  11. BELPOL: Соглашение с РФ о гарантиях безопасности позволит привлекать беларусов «для защиты территориальной целостности России»


«После задержания меня привезли в ГУБОПиК. Там же во время допроса и предложили записать видео. Предложение звучало так, что отказаться от него нельзя». Это слова Максима (имя изменено), который «признался» на камеру, что «написал некорректный комментарий». Максим не единственный участник подобных съемок. Видео с «раскаяниями» задержанных силовики через подконтрольные и анонимные телеграм-каналы публикуют регулярно. Некоторые из этих записей правозащитники относят к пыткам, а что думают о них психотерапевт и участник съемок? Спросили у них.

Фото: TUT.BY
Фото: TUT.BY

В этом материале мы сознательно не публикуем «покаянные» видео. Мы считаем, что они записываются под давлением и унижают людей, вынужденных в них сниматься.

На последних видео, опубликованных в телеграм-канале МВД, девушка рассказывает, что она ИП с зарплатой 9000 рублей. «[…] Я полностью раскаиваюсь и полностью признаю свою вину, — говорит она. — […] Я не должна была оскорблять должностных лиц». В следующем ролике перед сотрудниками извиняется уже 39-летний мужчина. О том, как создавались данные видео, неизвестно. Максим, которого задержали после комментария о трагедии с Як-130, вспоминает, что его записывали в кабинете сотрудников ГУБОПиК.

— Во время допроса мне сказали, нужно извиниться на камеру. Я ответил: «Оговаривать себя не буду, но могу сказать, что выразился некорректно». Их это устроило, — описывает ситуацию Максим, которому в итоге дали сутки за неповиновение и пикетирование. — Затем один из сотрудников достал телефон и стал меня снимать. За качество они, казалось, особо не переживали, записывали меня на фоне выхода. В тоже время, мы сделали пять дублей: сотрудникам не нравилось, что в моем лице нет раскаяния.

По словам Максима, ролик с его участием в сеть так и не выложили. По крайней мере, он его не нашел.

— Почему вы согласились говорить на камеру?

— Боялся, что в ином случае окажусь под «уголовкой» или ко мне применят физическую силу, — объясняет свой поступок собеседник. — К тому же, мне безразлично это видео. Моих взглядов или отношения ко мне окружающих оно не изменит.

Психотерапевт Елена (по просьбе специалиста мы не указываем ее фамилию) смотрит на ситуацию иначе. Она уверена, что тот, кого записывают, испытывает унижение: «человека фактически заставляют отказываться от самого себя, от своей идеи, а потом это обнародуют».

— Он испытывает глубокую травму по самоуважению, по самоидентификации, а также сильный стыд, — говорит она и поясняет. — Даже если человек знает: окружающие понимают, что видео он записал не по своей воле, все равно ему может быть стыдно, что он оказался в ситуации, где с ним так обошлись.

— А если человек говорит, что ему это видео безразлично.

— Мне сложно в это поверить. Хотя, возможно, у человека есть внутреннее понимание, мол, я это сделал, чтобы не получить штраф или сутки. И раз этого (ареста или штрафа) не случилось, значит, все нормально. Или же он мыслит так: я пережил пытку, выжил, а значит, продолжаю жить, — делится предположениями специалист и переходит к тому, как запись такого видео может в будущем отразится на психике человека. — Многое здесь зависит от способности человека понимать опыт, с которым он столкнулся, и наделять его смыслом. Любое событие, которое мы способны понять и встроить в концепцию нас самих (кто есть я, в чем смыл моей жизни), станет менее травмирующим и разрушительным.

— Нередко на «покаянных» видео человек отказывается от своих взглядов. Это только слова, или так действительно происходит?

— Это зависит от людей. Чем крепче у человека чувство самоопределения (кто я, для чего я), тем проще ему будет это пережить. Если же человек неоформившийся, сомневающийся, скорее всего его хрупкое я пошатнется. Он решит, что был не прав, и изменит свои взгляды.

«Такие видео позволяют приписывать себе силу, а оппонентам — слабость»

По словам Елены, у «покаянных» видео несколько функций. Во-первых, они дегуманзируют, или расчеловечивают, того, кто в кадре. Во-вторых, помогают авторам роликов и тем, кто с ними солидарен, утвердиться, что они все делают правильно. В-третьих, это пропаганда.

— Любое гражданское противостояние начинается с того, что есть свои, и есть чужие. Чужой обязательно должен быть дегуманизирован, то есть, его нужно лишить человеческого облика. И, соответственно, с ним нельзя обращаться по-человечески, — говорит собеседница. — Это в свою очередь легализует унижение, и получается замкнутый круг. Унижая, мы лишаем человека всего человеческого, а если лишили его человеческого, то можем еще больше унижать.

— Что чувствуют те, кто записывает подобные ролики?

— Такие видео позволяют приписывать себе силу, а оппонентам — слабость. Те, кто снимает эти видео, хотят чувствовать себя сильными, контролирующими. В итоге, появление таких роликов придает им уверенности, — рассуждает специалист. — В тоже время в человеческой природе есть понимание того, что мы другому причинили вред. И, если мы поступили с кем-то плохо, мы начинаем из-за этого переживать, страдать, например, ночными кошмарами. А если появляется ролик, где оппонент говорит, что это он сам во всем виноват, то тот, кто снимал, успокаивает себя: «Выходит, я здесь ни при чем». Недавно прочла фразу хорошую: «Войны не заканчиваются, потому что мы не можем соприкоснуться с чувством вины». Тут легко провести аналогию с алкоголиком, которому нужно в какой-то момент остановиться и понять, что его жизнь разрушена, и виноват в этом он сам. Соответственно, конфликты затягиваются, потому что атакующая сторона не может встретиться с чувством вины и последствиями своих поступков. А из «покаянных» видео, они делают вывод: вина не на нас, а на других. Отчасти те, кто их снимает, этими роликами себя успокаивают.

— Из вашей логики выходит, что силовикам эти видео нужны больше, чем обществу, для которого они вроде как и предназначены?

— Мне кажется, да. После войны все военные страдают ПТСР (посттравматическим стрессовым расстройством. — Прим. Ред.) Солдатам снятся кошмары, они спиваются. Почему так происходит? Потому что они понимают, что участвовали в групповом убийстве. Для того, чтобы избавиться от этих чувств, нужна идея — понимание, зачем мы это делали. Она помогает все себе объяснить. Похожая история происходит и при противостояниях. Например, мы строим коммунизм. А тех, кто нам мешает, отводим в сторону. В итоге, чем больше мешающих мы уберем, тем скорее придем к светлому будущему — и внутреннего конфликта от своих поступков не возникает.

«Я не думаю, что эти видео многих переубеждают»

Еще одна важная функция «покаянных» видео, продолжает специалист, — это пропаганда. Ее цель — утвердить версию реальности рассказывающего.

— Пропаганде нужно донести, что есть хорошая сторона, а их оппоненты — плохие, — говорит Елена и рассуждает о том, как еще данные записи должны были бы в идеале воздействовать на общество. — Просматривая, например, видео с участником марша, где он говорит, что ошибался, когда пошел на акцию, зритель должен испугаться (если он выйдет, и его поймают, ему тоже придется записать видео), плюс он должен задуматься: «Вот передо мной человек, который говорит, что ошибался. А может он действительно ошибался?» И тогда вопрос. А если там и другие ошибающиеся, то хочу ли я с ними ассоциироваться? А значит, стоит ли выходить?

— А как по факту общество реагирует на эти записи?

— Сложно сказать. У одних это вызывает отвращение, у других — чувство страха, а третьим — нравится.

— В 2010-м, когда после выборов «покаянный» ролик записал Андрей Дмитриев, который в тот момент руководил избирательным штабом Владимира Некляева, его многие осудили. Сейчас, кажется, негатива к тем, кто «признается» на камеру, нет. Почему так?

—  Мне кажется, тогда люди воспринимали ситуацию так: есть лидеры и группа. Лидеры должны между собой сразиться, а мы, группа, останемся в сторонке. И, когда один из лидеров оказался слабее, толпа стала кричать ему: «Ты слабак». А сейчас в обществе появилась групповая ответственность за происходящее. Люди массово участвовали в акциях, соответственно им не на кого сваливать вину, — рассуждает Елена. — К тому же, теперь общество стало лучше взвешивать информацию, которую им преподносят. Плюс снизился уровень доверия к госСМИ и силовикам.

— Но все же, если человек посмотрел «покаянное» видео, есть вероятность, что он поменяет свои взгляды?

— Я не думаю, что эти видео многих переубеждают. Скорее они внушают страх, создают чувство беспомощности и понимание того, что есть кто-то, кому можно больше, чем остальным.