Александр Царук — активист из Могилева, бывший боец батальона полка Калиновского (позывной Сашко). Мужчина переехал в Литву в декабре 2020-го после того, как в сумме отбыл за участие в акциях около 40 суток за решеткой. После начала войны в Украине поехал на фронт, но вернулся оттуда весной 2022-го из-за проблем со здоровьем. Во время обследования в мае этого года у 55-летнего Александра обнаружили злокачественную опухоль — плоскоклеточную карциному головы и шеи. Ему сделали сложную операцию, которая длилась десять часов. В интервью «Зеркалу» Александр рассказал, как в Литве устроена система помощи онкопациентам, что помогает ему вопреки всему верить в жизнь, и поделился своими размышлениями о том, почему на долю хороших людей выпадает много испытаний.
«Через месяц после обнаружения онкологии была назначена операция»
— Как вы узнали о болезни?
— Еще когда я находился в батальоне, у меня заболел бок. Приехал в июне 2022-го в Литву, чтобы обратиться за медицинской помощью. Оказалось, что проблемы с суставом. Боли были страшные, не мог терпеть, поэтому периодически находился на больничном. Но мне назначили хорошие препараты, на которых нормально держался.
Весной этого года боли возобновились, стало ясно: сустав нужно менять. Врач объяснил, что для этого нужно перед операцией залечить зубы. Так положено. Пришел к стоматологу в частную клинику, он нашел во рту, где раньше был зуб, небольшую язву. Направил к онкологу, тот взял анализы, которые показали злокачественную опухоль. Где-то через три дня был готов результат, поставили диагноз — плоскоклеточная карцинома головы и шеи.
Врачи быстро дальше перешли к лечению. Направили на МРТ, дополнительные анализы и другие процедуры. В результате сказали, что нужна операция. По нашей белорусской привычке спросил, может, в каком-то другом месте ее лучше делать, все же едут в Израиль обычно. Объяснили, что лечение одинаковое везде. Точно не помню, но примерно через месяц после обнаружения онкологии была назначена операция.
— Какой была первая реакция, когда услышали диагноз?
— Любой человек думает, что будет жить вечно. Понимаю, что это смертельная болезнь, но верю в жизнь. Грустно бывает, но помогают держаться близкие люди.
Говорят, в беде познается друг — плохой он или хороший. Вокруг меня нет безразличных людей. И скажу даже больше, что на некоторых раньше не обращал внимания, а они в этой ситуации откликнулись.
В Вильнюсе со мной дочка и внучка, с женой развелся давно. До последнего не хотел говорить близким об онкологии. Все разговоры о моей болезни обрываю, когда меня начинают жалеть. Дочка, например, хотела знать, какая стадия рака, а я принципиально не желаю быть в курсе этого. Какая бы ни была, нет разницы.
«Сейчас у меня курс радио-лучевой терапии — 30 процедур»
— Как прошла операция?
— Все хорошо сложилось, в операционной, правда, было очень много врачей.
Для того чтобы заложить пустое место после удаления опухоли во рту, у меня из руки врачи брали материал — кожу. Это была трансплантация. Вытягивали, наверное, сухожилие, на руке осталось несколько шрамов, синяк. И пока она нерабочая. Не получается до конца сжимать, хожу в больницу ее разрабатывать.
Слышу иногда, что в Литве критикуют государственную медицину. Лично я с какими-то проблемами не столкнулся, очень хорошее отношение, оперативно все сделали.
Я имею постоянный вид на жительство в Литве, получил беженство, работаю в местной компании сантехником, плачу налоги, поэтому все медицинские процедуры, консультации были бесплатными.
После операции две недели лежал в больнице. Затем на 18 дней отправили в местный санаторий у моря, это тоже было бесплатно.
Когда вернулся, они взяли анализы на метастазы. И сказали пройти курс радио-лучевой терапии — 30 процедур, продолжительность — 6 недель. Получается в будние дни я на терапии, суббота — день, который провожу с семьей, в воскресенье иду утром в церковь, а потом на акцию белорусов, которая каждую неделю проходит в Вильнюсе.
— Не было ли проблем с языком во время общения с врачами?
— Некоторые доктора плохо говорят по-русски, те, которым около 35 лет. Заметил, что они стесняются говорить на русском, а мы — на литовском, барьер такой.
Я переходил на литовский, конечно, за два года на каком-то уровне уже его знаю, хотя делаю ошибки. Хотя они предлагали брать переводчика, но я решил сам. Когда стал переходить на литовский, они — на русский. Тогда получалось у нас общение. Но профессиональные термины было сложно понять, до сих пор в своем диагнозе не очень разбираюсь.
— Смерть уже была рядом с вами — на войне.
— Там обстреливают из миномета, лежишь в окопе, понимаешь, что ничего не сделаешь, смиряешься. Там только выдержка. Нельзя бежать, выскакивать. Так и в моей борьбе с болезнью — четко делаешь, что положено.
У меня сейчас не страх перед смертью (Александру становится тяжело говорить, наворачиваются слезы. — Прим. ред.), а обида на то, что я фактически только начал жить, не успею сделать то, что хочу.
В Беларуси 30 лет жизни потратил впустую, не было стремления к развитию. Нас же приучили, что максимум на заводе вырастешь до бригадира. Если, например, родителям объяснишь, что хочешь поступить в МГИМО, скажут дурак, там нужен блат. Рубят само желание. Поэтому я не видел перспективы в чем-то.
Хотел быть летчиком, но родители сказали идти в мясо-молочный техникум, голодным не буду. В 1984-м туда и поступил.
В Литве увидел, что все двери открыты, появилось много друзей, за 50 лет столько не было. Да, я знаю белорусов, которые, очутившись в эмиграции, складывают руки, но у меня наоборот. Дай мне 30 лет тут — я бы свернул горы.
«Жениться хочу, свадьбу сыграть в Лихтенштейне в замке принца»
— Вы сказали, что боитесь не успеть сделать то, что хотите. А о чем мечтаете?
— Хочу создать белорусское бойскаутовское движение для детей. Вижу, что есть спрос, но пока не знаю, как организовать. В Беларуси сейчас пропаганда, БРСМ обрабатывает молодежь. Нам нужно создать свою структуру, чтобы противостоять этому. И мое предложение — бойскаутовское движение.
Конечно, надо продолжать оказывать помощь нашим добровольцам, ветеранам, которые возвращаются с войны, потому что они наша сила. И стоит сделать все, чтобы у них не пропал запал, желание освобождать Беларусь.
Очень хочу жить, решил сдать на права, чтобы путешествовать, возить кого-то по необходимости. Теорию уже прошел, но так как рука еще не сгибается, само вождение пока не могу.
Дом строить хочу, думал взять кредит. Но началась война, поехал на фронт. Когда там находился, работодатель платил мне минималку. Вернулся, подал заявление на кредит, а в банке объяснили, что из-за падения зарплаты не могут его выдать. А теперь болезнь…
Жениться хочу, свадьбу сыграть в Лихтенштейне в замке принца. Попробую ему письмо написать, а вдруг разрешит мне там отметить такое событие.
— А почему Лихтенштейн?
— Просто нравится страна, одна из самых маленьких в Европе, правда, никогда там не был, хочу съездить.
«Мой работодатель постоянно звонит, спрашивает про здоровье и чем помочь»
— Сколько вы уже на больничном?
— Больше полугода. Тут существует правило, что если больше шести месяцев, нужно пройти комиссию, которая установит, нужно продлять бюллетень или нет. Я ее прошел, еще на месяц дали больничный, а потом, если ничего не изменится, — будет инвалидность. Получается, что до конца сентября у меня радио-лучевая терапия, далее месяц восстановления.
Онкобольным в Литвы выдается специальная карточка, по которой предоставляются по всей стране какие-то скидки. Я еще не интересовался всем перечнем, но, например, на проезд в общественном транспорте — 80 процентов, в аптеке на определенные товары, есть даже на косметологические процедуры.
— Как работодатель относится к тому, что вы долго находитесь на больничном?
— Постоянно звонит, спрашивает, как здоровье, чем помочь. Ждет, когда я вернусь. Работодатель — литовец, хорошо относится к белорусским и украинским беженцам. Нашел его, еще когда находился в лагере для беженцев — в декабре 2020-го. Тогда началась активная волна эмиграции, стали появляться организации в Литве, которые помогали белорусам. Одна из них предложила мне такую работу, они, конечно, интересовались, кем я хочу здесь быть, специально искали вакансии сантехника.
У моего работодателя такое отношение, что на первом месте — здоровье человека. Белорусы привыкли, что из-за больничного создают неудобства на работе, здесь такого нет. Наоборот, есть понимание, что если сотрудник будет здоровым, отдохнувшим, больше сможет делать. У нас в компании люди очень редко выходят в выходные, почти не перерабатывают. Считается абсолютно нормальным, если отказываешься от сверхурочной работы. Специалисты ценятся. И переезжать куда-то жить дальше в Европу мне не хочется, нравится Литва.
— Сколько вы зарабатываете сантехником в Литве?
— 1400 евро после вычета налогов за 20−21 рабочий день в месяц по 8 часов. Я уже не помню, сколько получал в Беларуси, но однозначно могу сказать, что в Литве на эти деньги я могу позволить себе купить больше продуктов. Снимаю квартиру за 400 евро, тоже вполне нормально.
«Не боюсь остаться один, увидел слишком много хороших людей рядом»
— Как вы себя чувствуете после радио-лучевой терапии?
— Исчезли вкусы, есть только запахи. Усталость сильная, с каждой процедурой все хуже и хуже. Стали выпадать волосы…
Со мной работал диетолог, назначил дополнительно питание — протеин. Завтракаю обычной какой-то нетвердой пищей, потом до обеда принимаю бутылочку этого питания, потом его же перед ужином. Также проходил курс у логопеда, я в целом заикаюсь, а после операции с речью стало еще хуже. Эти занятия помогли. Замечаю, что теряю вес, не могу набрать. Но пока на отметке в 52 килограмма.
— Помню, что вы курили. Пришлось бросить?
— Нельзя при этой болезни, но бывает, хоть и редко, что не удержусь.
— У вас есть необходимость в психологической помощи, приеме антидепрессантов?
— Нет. Просто я сильный человек, не вижу у себя проблем с этим, закаленный, особенно после Украины. Что сделаешь? Это болезнь: живешь, ничего нет, а потом раз — и может съесть тебя за две недели. Тут я ничего сделать не смогу. Курить бросаю, диету соблюдаю, но не знаю…
Прекрасно понимаю, что в любой момент может выбить из колеи, просто двигаюсь вперед, пусть даже не теми темпами, которыми раньше. Мне интересно жить, быть среди белорусов, помогать.
Иногда думаешь, скрутит, кому ты нужен, с кем будешь. Но если не делал людям зла, всегда найдется тот, кто поможет. Не боюсь остаться один, увидел слишком много хороших людей рядом.
— Как думаете, почему на долю хороших людей обычно выпадает много испытаний?
— Добрые принимают все близко к сердцу. Все неприятности от нервов. Когда человек пропускает все через себя — это бесследно не проходит. Они живут болью других, себя ставят на второе место.
Почему погибли Волат, Брест и другие ребята? Они шли впереди, думали о побратимах, не жалели себя.
«Если бы онкобольные строили Диснейленд, то я бы присоединился»
— Болезнь изменила вас?
— В целом меня полностью изменил 2020-й. В девяностые мне было без разницы, кто у власти. Знал, что заработать на жизнь смогу: или на заводе, или торговлей валютой. Жили нормально, не бедствовали.
В 2000-х поехал на заработки в Россию, тогда жизнь начала ухудшаться, уже обратил внимание на выборы 2010 года и тогда заинтересовался политикой. В 2012-м вступил в Объединенную гражданскую партию, постепенно стал вникать в происходящее в стране. Переломным моментом стал 2017-й, когда Николай Статкевич объявил «Марш нетунеядцев». Приехал в Минск, пошел на акцию, потом организовали такую же в Могилеве. Тогда меня первый раз задержали и я столкнулся с этой системой. А в 2020-м уже ясно, что был на всех маршах в Могилеве, сидел на «сутках». Уже осенью того года протесты стали серьезно душить. На одной из акций люди собрались, спрашивали что делать, и я тогда впервые крикнул «Жыве Беларусь!», а мне ответили «Жыве вечна!». До этого я стеснялся, а после — больше не боюсь.
Если говорить про рак, то какая-то отрешенность появилась, апатия. Нет ни толчка, ни упадка. Есть желание, чтобы кто-то мотивировал. Вокруг только жалеют. Вроде есть мечты, но нет вот этого пинка под зад. Хочу ощущать себя нужным. Если кто-то просит помощи, мне хоть и тяжело, но срываюсь и еду. Получаю удовольствие от такого.
Нужна цель, если бы, например, сделали проект, условно, онкобольные построят Диснейленд в Копенгагене, то я бы присоединился. Носил бы по одному кирпичу.
— Вы говорили, что в воскресенье ходите в церковь. Вы всегда были верующим?
— Мой отец был партийным, поэтому меня даже не крестили, сделал я это только в 45 лет. Но вообще у меня очень религиозная семья, можно сказать, что в течение жизни пришел к тому, что все же высшие силы существуют. Почему обратился к Богу? Наверное, за помощью. На фронте от снарядов, мин не спасешься, тут только случай, поэтому люди молятся, и с болезнью так же. Спасает на самом деле или нет — я не знаю.
Теперь для Александра объявлен сбор средств на лечение, поддержать активиста можно по ссылке.
Читайте также
