Женщины во время родов находятся в крайне уязвимом положении. Они в любом случае испытывают много боли и стресса, но нередко к этому добавляется еще и грубое обращение со стороны врачей и акушерок: крики, игнорирование просьб, хамство. Это кажется «нормой», но может привести к тяжелым психическим расстройствам и суициду. «Зеркало» поговорило с белорусками, которые недавно рожали, об их опыте, а также спросили у врача-гинеколога о том, почему женщины вынуждены проходить через это все и почему с годами ничего практически не меняется.
Имена всех собеседниц изменены в целях их безопасности.
История первая. «Когда твой ребенок не сможет выучить таблицу умножения, тоже ему скажешь, что не могла»
Беременность у брестчанки Елены была первая и проходила отлично.
Так как партнерские роды в Беларуси возможны только на платной основе, семья решила, что она все же пойдет на роды сама. Отчасти это пришлось сделать и потому, что семье и так уже пришлось потратиться.
— В поликлинике «за бесплатно» ничего не рассказали о том, что меня ждет в роддоме и к чему готовиться, хотя я спрашивала врача. Ответы были скупыми и недостаточными. Поэтому я точно знала, что пойду на платные курсы по подготовке к родам. Это лучшее, что я сделала, будучи беременной, — уверена Елена. — После них мне было не страшно.
Из-за того, что роды не начинались сами в положенный срок, женщине пришлось сначала побывать в отделении патологии. Там, по словам собеседницы, информацию о своем состоянии ей тоже приходилось «вытаскивать клещами», а осмотры она назвала «самым неприятным мероприятием в своей жизни».
— И врачи, и акушерки со мной обращались так, будто бы рожать так легко и просто, а я должна все знать. На меня кричали, что я неправильно дышу и тем самым наношу ребенку вред. Как делать правильно, при этом не объясняли. Одна акушерка сказала, чтоб я «дышала, а не орала», — я ответила, что не могу [не орать]: было очень больно, потому что мне поставили баллонный катетер для стимуляции (устройство, которое вставляют в шейку матки и надувают, чтобы создать давление и усилить схватки. — Прим. ред.). Акушерка сказала: «Потом, когда твой ребенок не сможет выучить таблицу умножения, тоже ему скажешь, что не могла [не орать]».
Эпидуральной анестезии в брестском роддоме, по словам Елены, на тот момент не было в наличии. Женщину обезболивали обычным «Кеторолом».
— Все пребывание там было для меня сплошным адом. Спустя часа три после постановки катетера схватки усилились, и я пришла на пост акушерок сказать, что интервал между ними сократился. Должного осмотра я прождала еще почти два часа, потому что в отделении никому не было до меня дела, а ведущая меня врач ушла на другую операцию. При этом мне не давали проживать схватки так, как было легче. Говорили, что нужно только лежа — так лучше «писалась» КТГ (кардиотокография, то есть проверка сердцебиения плода. — Прим. ред.).
Сами роды тоже не обошлись без неприятных моментов. Во время них, вспоминает Елена, она от боли начала просить о кесаревом сечении, потому что думала, что сама не родит — ребенок был крупным.
— Когда рожала моя мама, меня из нее выдавливали и так нанесли на ноге травму, от которой я страдаю по сей день. Для меня такой способ абсолютно неприемлем. Поэтому, когда в процессе потуг врач положила руку на мой живот, я накричала на нее, потому что этой манипуляции я боялась больше всего, — говорит собеседница. — Но руку она в итоге убрала.
Также Елене сделали эпизиотомию — хирургическое рассечение промежности и задней стенки влагалища, которое проводят во время сложных родов для избежания разрывов. Такая процедура при нормальном течении родов не делается и нужна лишь в случаях, когда промежность не растягивается должным образом. Но нашу собеседницу врачи даже не предупредили о том, что с ней происходит.
— Во время зашивания я уже просто лежала и мычала, потому что так было легче, — признается женщина. — А врач сказала: «Леночка, замолчи, пожалуйста. Уже надоело». После всего этого мне положили дочь на живот на пару минут и сразу же отняли — перерезать пуповину, отнести измерять. Потом минут через десять поднесли, акушерка нажала мне на грудь, чтоб выделилось молоко, дочь чуть-чуть причмокнула, мне дали ее поцеловать и снова унесли. В следующий раз я подержала малышку только через семь часов.
Справедливости ради, говорит Елена, были и хорошие моменты. Например, ей повезло хотя бы с врачом в послеродовом отделении. Та отвечала на все вопросы и уговорила не выписываться на третий день, а подождать до шестого, когда можно будет снять швы после той самой эпизиотомии. Правда, о правильном кормлении и уходе за ребенком все еще рассказывали, по мнению Елены, мало — спасали лишь пройденные платные курсы.
После родов молодая мама чувствовала себя плохо. Первые сутки вообще не могла встать с кровати: из-за слабой поясницы ей было тяжело ходить, а сидеть было нельзя. И даже в такой ситуации обезболивающее, как вспоминает Елена, пришлось у персонала выпрашивать.
Близких к нашей собеседнице тоже не пускали (принимали только передачи), хотя рожала она в 2023 году, когда ограничений из-за коронавируса уже не было. Ее саму, как и других женщин, не выпускали на улицу для прогулок.
— Максимум — передачка в пакете, если повезет, можно в окошко увидеться, через которое их передают. Даже окна были без ручек, надо было ходить на пост и просить [чтобы открыли]. А стояло лето, жара под 30 градусов. Было бы здорово, чтобы сотрудницы роддомов были немного эмпатичней. Хотелось бы от женщин человеческого отношения к женщинам. Честно? Вероятность того, что я буду рожать еще, просто минимальна. Опыт родов, скорее всего, поставил точку в моем решении о количестве детей.
История вторая. «Я не знала, как идти, потому что мне было больно»
Минчанка Мария рожала в середине 2020 года — это тоже была ее первая беременность. На седьмом месяце в один из дней она не почувствовала шевелений ребенка. После осмотра акушер-гинеколог в поликлинике увидел угрозу преждевременных родов — Марию госпитализировали. В больнице женщина провела почти месяц, но роды так и не начались — она вернулась домой. А когда начали подтекать околоплодные воды, поехала с мужем оформляться в роддом. Тогда и начались проблемы.
— Я думала, что мы приедем, мне проведут осмотр и, если все нормально, отпустят. Но несмотря на то, что у меня на тот момент все действительно было в порядке, меня снова на всякий случай оставили в больнице. В основном гоняли на анализы и на КТГ. За всю беременность я сделала больше 50 таких исследований, я потом считала.
После одного из осмотров, вспоминает Мария, у нее начал болеть низ живота. Но дежурный врач не придал этому значения — впрочем, как уже и она сама.
— К концу беременности мне казалось, что день, когда ничего не болит, — это вообще странный день. Вечером зашла дежурный врач и спросила, как я себя чувствую, — вспоминает собеседница. — Я пожаловалась на боли и предположила, что начались схватки, а она ответила, что если я буду рожать, то буду орать, а не так тихо об этом говорить.
Марии сделали укол «Кеторола» для обезболивания, и она постаралась уснуть, но покой был недолгим. Ночью у одной из соседок по палате отошли воды, она запаниковала. Мария сходила за медсестрой и уснуть уже не смогла.
— Утром меня снова отправили на КТГ, а у меня уже были явные схватки. На осмотре мне сказали, что я не то что рожаю, а что это, видимо, длится давно. Хотя вечером, по мнению врача, я почему-то еще «не рожала». Потом мне сделали очистительные процедуры (обычно к ним относятся клизма и бритье. — Прим. ред.) и отправили в предродовое отделение. Санитарка, которая меня вела, шла очень быстро, чуть ли не бежала, а я не знала, как поспевать за ней, потому что мне было больно идти, — рассказывает Мария.
В предродовой палате женщину снова осмотрели, спросили, будет ли она прививать ребенка и можно ли проколоть плодный пузырь, который оказался цел: обычно это делают для усиления схваток и скорейшего наступления родов. Однако к боли, которую эта процедура может усилить, Мария была не готова, потому что об этой части медики умолчали.
— Сами роды прошли, к счастью, без проблем. Но в палате, куда меня перевели после, как раз дежурила врач, которая мне раньше хамила. Я услышала, как она сказала, что таких, как я, у нее сегодня пятеро и что ей надоели такие неженки, — вспоминает собеседница.
Посетителей к Марии не допускали до самой выписки — тогда были ограничения из-за коронавируса. Хотя это можно понять, наша собеседница считает, что отсутствие рядом близких, которым можно доверять, оставило свой отпечаток в общей картине.
— Мне было бы спокойнее, — говорит женщина. — И я скорее даже не про близких, а про практику доул (женщин, которые поддерживает молодую маму и помогают в уходе за новорожденным. — Прим. ред.). Мой муж, например, ни за какие коврижки не готов был идти на роды, и для таких, как я, доула — это адекватный вариант.
После родов Мария «чувствовала себя ужасно»: она сильно ослабела. Из-за этого ей принесли ребенка позже, чем обычно. А потом оказалось, что у ребенка Марии низкий гемоглобин. По словам женщины, врач-неонатолог из-за этого на нее ругалась.
— Она даже не хотела нас выписывать на третий день, как положено. Пришла и сказала, что сейчас поедем в реанимацию. К тому же за двое суток малыш потерял 120 грамм (это не более 10% веса — такая потеря считается допустимой. — Прим. ред.), и поэтому врач решила, что его надо докармливать. Меня это все очень прибило. Помню, что рыдала, потому что очень хотела домой, — признается Мария. — Медсестра сказала, что у врача сегодня плохое настроение и поэтому она всем докорм выписывает. Но во второй половине дня все же решила, что низкий гемоглобин — это не показатель для удержания нас в роддоме, и нас выписали.
Сейчас у Марии диагностирована депрессия — приходится принимать антидепрессанты длительного действия и посещать терапию. По ее мнению, такое состояние может быть продолжением ранее не обнаруженного послеродового расстройства. Мария так считает, потому что до появления ребенка на свет она никаких проблем с психологическим здоровьем не испытывала.
— Раньше я хотела большую семью. Сейчас — по крайней мере, в обозримом будущем — не планирую, — говорит Мария. — Если и решусь, то только с доулой и контрактом на платную палату. И постараюсь лучше подготовиться. Но я бы, наверное, предложила для всех врачей и медсестер сделать какие-то курсы по умению разговаривать с людьми. От того, что «у врача плохое настроение», не должны страдать пациентки.
История третья. «При мысли о родах меня бросало в дрожь, начиналась настоящая паника»
У минчанки Аллы двое дочерей, старшей из них три года. Беременность она оба раза вела в поликлинике по месту жительства. Первые роды, вспоминает женщина, были настолько травматичным опытом, что, узнав о второй беременности, она некоторое время не могла даже думать о ней.
— При мысли о неизбежно предстоящих родах меня бросало в дрожь, начиналась настоящая паника: кружилась голова, тряслись руки, я задыхалась. Чтобы проанализировать тот негативный опыт и не позволить ему повлиять на исход вторых родов, мне потребовалась большая работа ума и души, — говорит Алла.
При этом первые роды нашей собеседницы проходили в одном из государственных роддомов на платной, а не на бесплатной основе. Да и роддом она выбирала по рекомендации знакомого врача-гинеколога. Туда она и обратилась на 41-й неделе, почувствовав тренировочные схватки. Поскольку опыт родов был новым, Алла все же решила убедиться, что все в порядке и она не перепутала ощущения.
— Врач меня осматривала с комментарием: «Да тут ничего не готово! Не люблю роды после 40-й недели». А потом сделала руками что-то, после чего я почувствовала сильную боль, началось кровотечение, — вспоминает женщина. — Как позже выяснилось, она простимулировала родовую деятельность, вручную отсоединив плодный пузырь от шейки матки. Без обсуждения. Без предупреждения. В моей ситуации явных показаний для этого не было: беременность протекала прекрасно. Время для ожидания естественных родов тоже было. Если бы врач поинтересовалась моим мнением, я бы не согласилась на такое грубое вмешательство.
Алла отказалась от госпитализации и следующие два дня провела дома в мучительных схватках. Когда боль стала невыносимой, она вернулась в роддом. При осмотре оказалось, что схватки были еще и непродуктивными: шейка матки раскрылась совсем немного, зато состояние ребенка стало ухудшаться.
— Через некоторое время врачи решили применить искусственный окситоцин (он усиливает интенсивность схваток. — Прим. ред.). Свои ощущения в следующие шесть часов под этой капельницей я не забуду никогда. Известные мне техники облегчения боли — дыхание, массаж, фитбол, питье — не давали абсолютно никакого эффекта. Я была уверена, что умру, — воспроизводит свои мысли женщина.
Наконец для Аллы пригласили врача-анестезиолога. Он, вспоминает собеседница, сопровождал многократные неудачные попытки ввести анастезию грубыми и даже жестокими комментариями: «Ой, да эта просто ленится рожать!», «Зачем звали, все равно тут все закончится кесаревым!». По воспоминаниям Аллы, врач обвинял ее в том, что в процессе у него ломались иглы, пренебрежительно говорил о ее теле («Что за позвоночник!»), поведении, которое она уже плохо могла контролировать («Хватит ныть!»).
После долгих мучений Алле все же удалось родить здорового ребенка естественным путем. Но слова врачей вызвали у нее чувства стыда и вины за собственную боль и свои реакции на нее — плач, метания, просьбы о помощи.
— Мои первые роды остались в памяти как тяжелое физическое и психологическое истязание. Считаю, что многих страданий можно было бы избежать при более деликатном подходе и человеческом отношении со стороны врачей, — рассуждает женщина. — Хотя несмотря ни на что, я благодарна медикам, которые помогли моей дочери появиться на свет.
Вторые роды прошли уже в государственном роддоме по месту жительства и были бесплатными. Подготовка к ним была более основательной: Алла прошла платные курсы, подробно изучила физиологию родов, готовилась к коммуникации с врачами, работала со своими страхами. На этот раз все обошлось без стимуляции, анестезии и разрывов.
Единственное, что Алла оценила, — то, что в обоих случаях она получала необходимое внимание и помощь уже после родов.
— Медсестры показывали, как держать, мыть, пеленать ребенка, менять подгузник, помогали наладить грудное вскармливание, — говорит женщина. И добавляет: — Но без нюансов все равно не обошлось: информация об уходе, которой они делились, порой была неактуальной, устаревшей. Например, требование к кормящей маме сидеть на строгой диете.
Алла говорит, что понимает: главная задача медиков — сохранить жизнь и здоровье матери и ребенка. И в этом смысле свою работу они выполнили.
— Вот вполне здоровая физически роженица, вот ее здоровый ребенок — остальное имеет для них мало значения. Но ведь человек устроен гораздо сложнее. И, если смотреть на ситуацию шире, стоит понимать, что роды — это только начало пути. Дальнейшее благополучие мамы и ее малыша во многом зависит от психологического состояния женщины, от того, с каких чувств началось ее материнство. Поэтому так важно не сломать ее еще «на старте», не навязать горькие чувства вины и стыда, не внушить неуверенность в себе и недоверие ко всему миру.
Ответ врача: «Система расчеловечивает не только пациенток, но и самих специалистов»
Врач-гинеколог Станислав Соловей говорит, что часть перечисленных проблем вызвана перестраховкой: в Беларуси в случаях материнской или детской смертности начинается «активный поиск виноватых», и чаще всего под удар попадает именно «недосмотревший» медик.
Станислав Соловей с 2016 года работал в 3-й городской клинической больнице в Минске. Получил премию за научную деятельность за 2019 год. В 2020-м участвовал в цепях солидарности медиков и воскресных акциях, на которых его дважды арестовывали осенью того же года. После увольнения и отъезда из Беларуси работает врачом-гинекологом в Одессе.
— Логика простая: лучше проверить роженицу вообще на все и ничего не пропустить, чем позже попасть под уголовную статью (в случае, если в ходе расследования врачу не удастся доказать, что его действия не были врачебной халатностью. — Прим. ред.). По этой же причине в Беларуси беременных помещают в стационар по любому, даже надуманному поводу, — объясняет Соловей. — Цели две — выполнить план по госпитализациям и в случае проблем указать, что попытки оказать помощь предпринимались.
Наказать врача, по словам нашего собеседника, система готова за все — вплоть до абсурдных ситуаций, когда, например, в районе, за которым он закреплен, женщина не встает на учет по беременности. Такое давление вынуждает осторожничать — иногда и в ущерб психологическому или физическому комфорту самих пациенток. Однако винить во всем одних только врачей, считает Соловей, нерационально и поверхностно.
— Дело не только в них, а в глубоко устаревшей системе, которая расчеловечивает не только пациенток, но и самих специалистов, — уверен врач. — Основная проблема — это высокий уровень выгорания: опять же из-за огромного давления и страха. Например, однажды в больнице, где я работал, умерла роженица. Сразу начались проверки Следственного комитета и Минздрава — криминала не нашли. Но еще через пару недель приехал автобус и увез всех, кто контактировал с умершей, на допрос в КГБ. Насколько я помню, некоторых врачей отправили на переаттестацию и потрепали нервы. Неудивительно, что, видя такое, коллеги начинают больше беспокоиться о том, чтобы в бумагах все было аккуратно, а не о состоянии женщины, которая рожает.
Подобные ситуации случались и с самим Соловьем. Он вспомнил, как ему пришлось отчитываться перед начальством за то, что позволил беременной не ложиться в больницу без очевидных на то показаний.
— Ко мне в приемное отделение поступила пациентка из поликлиники, потому что ей «не рожается». С ней было все хорошо, с ребенком тоже, поэтому я отпустил ее домой. Это было в пятницу. В начале следующей недели она приходит на осмотр — вопросов к ней у меня снова не возникает, поэтому я предлагаю ей не ночевать в больнице, а вернуться домой и прийти утром уже для вызова родов. Она согласилась, подписала бумаги об отказе от госпитализации и ушла, — вспоминает врач. — И где-то через пять часов она приезжает в роддом, потому что у нее подтекли воды. Еще спустя восемь часов, уже в активной фазе родов, у ребенка ухудшилось сердцебиение, и ее отправили на кесарево. Все закончилось хорошо, но меня «пропесочили» за то, что я ее не госпитализировал.
Другая причина выгорания, по мнению Соловья, — недобор персонала во многих больницах. Многим врачам — особенно после увольнений по политическим причинам — приходится работать на полторы ставки, и они попросту не имеют возможности отдохнуть.
— Также играет роль отсутствие в больницах адекватной анестезии. Человек, которому больно, постоянно кричит. И врач, который слышит эти крики изо дня в день, в какой-то момент просто перестает на них реагировать с эмпатией, — рассуждает собеседник.
Хотя в нормальных родах, по мнению врача, боль лучше снижать немедикаментозными способами — дыхательными практиками, водными процедурами, музыкой, фитболами — или вкалыванием физраствора подкожно в область поясницы.
— С «Кеторолом» основная проблема в его неэффективности (а в инструкции к нему роды и вовсе считаются противопоказанием. — Прим. ред.). Для рожающей женщины его эффект настолько слабый, что становится чуть ли не плацебическим, — говорит Соловей. — Более сильнодействующие средства используются с огромной осторожностью после случая, который называют «талидомидной катастрофой». Тогда, в 1950–1960-х годах, из-за бесконтрольного применения беременными талидомида случилась волна младенческих смертей и пороков развития.
Из медикаментозных обезболивающих у белорусских медиков в арсенале, как и во всем мире, есть опиаты и эпидуральная анестезия. У них имеются свои противопоказания и побочные эффекты, но они считаются достаточно безопасными. Правда, по словам врача, применяются в нашей стране они очень редко, чуть ли не как крайняя мера, особенно в сравнении с другими европейскими странами.
Отдельная тема — то, что роды ведут и принимают разные люди. По мнению Соловья, это тоже создает конвейер, в котором не остается места для сочувствия.
— Отношение врача к женщине, которую он наблюдал длительное время, и к той, которую он видит впервые в родильном зале, будет разным. К тому же у рожениц, которые не заключают договор на платное обслуживание, нет возможности выбрать ни врача, ни акушерку. Но если бы выбор был, то это сыграло бы на руку обеим сторонам — пациенткам будет спокойнее, а у медиков появится мотивация вести себя человечнее, чтобы стать тем специалистом, которого выбирают.
Понятно. Но почему хотя бы не сделать партнерские роды бесплатными?
То, что партнерские роды в Беларуси все еще недоступны для всех, Соловей объясняет следствием устоявшихся правил, которых придерживаются акушеры «старой школы». Хотя даже Минздрав признает пользу такой практики.
— Женщина в родах очень уязвима, особенно если роды даются ей тяжело. На нее очень легко наорать, унизить, оскорбить, проигнорировать ее жалобы. При наличии партнера сделать это гораздо сложнее, — отмечает врач. — В Беларуси обеспокоенный партнер, который может требовать дополнительного внимания или помощи для рожающей, воспринимается как неудобство, лишняя головная боль. Хотя в идеале женщина не должна вырываться из привычного окружения, и наличие близкого человека может оказать на нее успокаивающий эффект. В моей практике партнерские роды, наоборот, ощущаются комфортнее, потому что есть дополнительная пара глаз, которая может заметить изменения в состоянии роженицы. Для государства такие роды, по идее, тоже не затратны — все, чем реально нужно обеспечить партнера, это бахилы и шапочка.
Станислав Соловей отмечает, что еще одна проблема — сами здания белорусских роддомов, особенно старых. Они построены без учета возможности партнерских родов. В результате женщин держат в общих предродовых палатах, хотя по современным рекомендациям они должны находиться в отдельных с возможностью постоянного присутствия партнера.
— Более того, переводы из палаты в палату тоже добавляют беременным женщинам стресса. Например, если до родов она находится в одном помещении, для родов ее переводят в другое, а после кладут в третье, — описывает врач. — Это архаизм, который давно должен был отмереть, но, к сожалению, существует до сих пор.
Недопуск близких к женщине после родов аргументируют обычно тем, что посетители могут занести в стерильные больничные условия какую-нибудь инфекцию. Однако, по убеждению Соловья, это опасение не имеет смысла: в больницах работают такие же люди, которые так или иначе контактируют с внешней средой и с теми же шансами могут чем-то заболеть.
Получается, что абсолютно все, с чем сталкиваются белорусские роженицы, архаично и неправильно?
Так сказать нельзя, нюансы все-таки есть. Например, Станислав Соловей говорит, что прокалывание плодного пузыря, которое делали Марии, в целом никак не ухудшает течение родов. Оно действительно делает их болезненнее, но при этом — быстрее.
— Рисков для ребенка оно не несет, но по отношению к женщине может быть негуманным, если не предоставить ей адекватное обезболивание после прокалывания, — объясняет врач. — Также есть разница в применении этой манипуляции к женщинам с первыми родами и к тем, которые уже рожали. Во втором случае прокалывание с большей вероятностью обеспечит нормальную родовую деятельность и облегчит процесс. Но если манипуляцию применить к рожающей впервые женщине с неподготовленной шейкой матки, это приводит к длительной и интенсивной боли. В любом случае пациентка должна знать, для чего это делается и какими могут быть последствия.
Самый неоднозначный момент, пожалуй, это практика надавливания на живот во время родов — прием Кристеллера.
— Для его применения надо положить ладонь на область дна матки и слегка надавить, чтобы сымитировать движение мышц брюшного пресса и усилить потуги. Грубо говоря, это создает дополнительную «точку опоры» для мускулатуры матки. Сам по себе прием уже довольно рискованный и травматичный как для матери, так и для ребенка, поскольку может привести к осложнениям вплоть до разрывов внутренних органов, — комментирует врач. — А то, что иногда делают в роддомах, — это его извращение и неправильное применение.
Станислав Соловей назвал такую практику «откровенным выдавливанием ребенка с применением локтей, ладоней, кулаков, а в худших случаях и коленей». Во Франции, по словам собеседника, этот метод запрещен, как и, например, в Великобритании и некоторых штатах США. ВОЗ тоже его не рекомендует. Несмотря на это, во многих странах прием Кристеллера до сих пор используют.
— Статистики о его применении в Беларуси нет. Но не из-за того, что он не используется, а из-за фальсификации данных по подобным рискованным методикам практически на всех уровнях, — говорит врач. — В современной медицине альтернатива для такого приема — это щипцы и вакуумный экстрактор. Оба инструмента безопасны и более щадящие, но в Беларуси специалистов, умеющих накладывать щипцы, очень мало — методу редко обучают. Каждое применение таких инструментов — это «галочка» в отчете и потенциальное дополнительное давление на врачей за использование вспомогательных инструментов, в то время как метод Кристеллера в такие отчеты обычно не входит. Поэтому многие врачи тянут до последнего в надежде, что женщина справится сама, а уже в крайних случаях используют его, а не экстрактор.
Здесь тоже все сводится к тому, что мнение женщины в белорусских роддомах очень часто просто не учитывается. Мол, пришла рожать — вот и рожай.
— Иногда согласие на любые манипуляции женщина вынуждена подписать, еще только поступив в роддом. И никаких сопутствующих разъяснений или инструкций ей никто не предоставляет, — говорит гинеколог. — Мотивируют это просто: «Во время родов вам будет больно, а вдруг что-то пойдет не так, времени спрашивать не будет, подпишите сейчас, и там уже будет видно». Поэтому я советую как можно больше читать и готовиться к родам, узнавать о процессах, с которыми придется столкнуться, и настаивать на партнерских родах. Ваш близкий человек может быть полезен как минимум для избежания хамства и психологического насилия, с которыми можно столкнуться в больнице.
Однако Станислав Соловей предостерегает от того, чтобы заранее настраиваться не доверять врачу и его решениям.
— Несмотря на нюансы системы, он никогда не заинтересован в том, чтобы вам навредить, — говорит специалист. — Не все так плохо, как может показаться. Есть много и хороших историй о том, как все заканчивалось положительно для всех. Однако закрывать глаза на «косяки» тоже было бы неправильно.
