Новополоцкую колонию № 1 заключенные называют одной из самых суровых. По данным правозащитников, здесь находятся более ста политзаключенных. Среди них — Виктор Бабарико, Игорь Лосик, Андрей Почобут. Алексей провел там много месяцев. О том, как устроена жизнь в ИК и новостях о других, сидящих за политику, он рассказал «Зеркалу».
В целях безопасности имя собеседника изменено. По этой же причине мы также не указываем дату его освобождения
Обстановка. «Верх считается плохим местом, но для меня он был лучше»
Алексей говорит, что в помещениях колонии, где живут заключенные, сделан ремонт. В столовой он еще продолжается. Единственный минус местных зданий — в них размещают большое количество людей.
— Но со временем к этому привыкаешь, — рассказывает мужчина. — Нары двухъярусные, политические спят на верхнем. Исключения делают только для тех, у кого проблемы со здоровьем и есть справка. Верх считается плохим местом, но для меня он был лучше.
Подъем в 6.00, отбой в 22.00. С 9.00 до 17.00 — рабочее время, в 12.00 — обед. Политические трудятся шесть дней в неделю. Выходной только в воскресенье.
Политических отправляют трудиться на лесопилку, производство угля и «разбирать бубки» — так заключенные называют переборку гранул полиэтилентерефталата, которые используются для производства пластика. Самой простой, отмечает собеседник, считается работа «на деревяшках», сюда относится, например, изготовление поддонов. По его словам, тяжелее всего приходится тем, кто «попал на медь».
— Здесь люди разбирают провода. Это и физически сложно, плюс дышишь химикатами. У некоторых из-за этого начинается аллергия. Меня, например, полностью высыпало, я чесался настолько, что снимал майку, и она была в крови, — вспоминает Алексей. — Показываю местным медикам, они ахают, потом смотрят на статью: «Ну ты же политический, ты должен страдать». Некоторые добрые медсестры чем-то помогали. В общем, с медпомощью так: кого-то лечат, кого-то нет. Если сильно плохо, то помогут. Хорошие сотрудники в колонии тоже встречаются. Если, когда все закончится и начнутся суды, за пару человек я готов пойти на процессы и лично заступиться.
По словам собеседника, около года назад в колонии появилась новая начмед. Он говорит, что с ее появлением для политзаключенных перестали принимать витамины.
— Знаю о случае с «белобирочником» (так называют тех, кто сидит не по политическим статьям. — Прим. ред.), которому она не подписывала разрешение на лекарства, хотя у человека проблемы с суставами, — делится наблюдениями Алексей. — В то же время, если на начмедшу или кого-то из начальства пишешь жалобу в Департамент исполнения наказаний, они боятся. Мне, когда родные много жаловались, помогали.
ШИЗО. «Сотрудники ходят в бушлатах, шапках-ушанках, а ты просто в термобелье и холодной робе»
Собеседник говорит, что к политическим в колонии самое жесткое отношение. По наблюдениям Алексея, если политический не нравится руководству колонии или сотрудникам, они всегда найдут причину отправить его в карцер.
— «Белобирочники» могут отговориться, съехать. А если политического поймали, например, спящим или не на своей локальной зоне, его забирают на КПП. Там ставят на растяжку, пишут рапорт, и через несколько дней он едет в ШИЗО, или же его просто лишают передач и посылок, — рассказывает мужчина.
— В ШИЗО есть камеры «жесткие» и «лайтовые». Последние — это, например, на девять человек и там не так холодно, — продолжает Алексей. — Самая жесткая камера называется «сапог», она угловая. Две ее стены выходят на улицу. Как-то попал туда зимой. Это был трындец. Помещение пять «квадратов», в ней туалет, две лавочки, стол и трое нар, которые днем пристегиваются к стене. Одновременно могут ходить только два человека, третий должен сидеть. А сидеть невозможно, скамейки железные. У тебя выскакивает геморрой. Пальчик (Андрей Пальчик, бывший начальник ИК № 1. — Прим. ред.) говорил: «Вас отсюда выйдет трое: ты, туберкулез и геморрой».
Алексей вспоминает, что отопление в камере работало хорошо, холод же шел из окон, которые заключенным запрещалось закрывать. В карцере их два — одно с улицы, второе расположено над дверью, оно выходило на коридор.
— Чтобы было еще хуже, работники колонии открывали дверь в продоле (так в местах заключения называют коридор. — Прим. ред.), и получался жесткий сквозняк. В итоге сотрудники ходят в бушлатах, шапках-ушанках, а ты просто в термобелье и холодной робе. Вырез в ней до груди. Горло полностью открыто, — отмечает Алексей. — Ладно еще днем двигаешься, но ночью — это просто ад. Ложишься спать, восемь часов сна, и каждые минут сорок просыпаешься и спортуешь: сто раз присел, пятьдесят отжался, пресс. Делаешь кокон внутри робы, залазишь и засыпаешь, пока жарко. Потом встаешь от того, что тебя колотит.
При этом из-за работающих батарей, за ночь на стенах образуется сильный конденсат. «Стены плачут», — говорят об это заключенные. Утром из-за влажности у сидящих в камере мокрые носки.
Кормят в ШИЗО три раза в день в 6.00, 11.00 и 16.00. Меню в колонии собеседник описывает одним словом «адекватное». Однако, если находишься в карцере, где лишен передач, еды не хватает.
— Когда сидишь там, так хочется есть, что некоторые даже ели рыбу с костями, если ее давали, — делает ремарку Алексей. — «Сапог» расположен в конце продола, пока до тебя донесут еду, все остывает. Первое, с чего начинаешь завтрак, — это чай. Пьешь — и такой кайф, ты согреваешься. Был момент, что Пальчик сказал дать меньше градусов в батареях. В тот день мела пурга. Помню, ешь, а у тебя над тарелкой снежинки летают, которые надуло из окна. Сидишь, и просто офигеваешь.
Смена власти. «Людей в карцере также бьют. Хотя после ухода Пальчика делать это боялись»
Весной 2023-го в колонии назначили нового начальника — Руслана Машадиева. С его появлением окна, которые выходят на продол, стали закрывать, сквозняки прекратились. По мнению собеседника, на это повлияло несколько факторов. Первое — возмущение заключенных, второе — публикации в СМИ о том, в каких условиях содержат людей в ИК № 1.
— Когда сняли Пальчика, в колонии было затишье. Пришел Машадиев, сразу все было непонятно. Потом началось тоже самое, только чуть лайтовее, — делится наблюдениями Алексей. — Людей в карцере также бьют. Хотя после ухода Пальчика делать это боялись.
Если заключенный пытается обратить внимание на свою ситуацию, например, человек долго сидит в ШИЗО и хочет, чтобы его выпустили, то, по словам Алексея, голодовки не работают. Лед тронется, «только если вскроешься».
— Сам видел, как люди это делают, как кровища хлещет. От этого не умирают. Как-то одному «белобирочнику» Пальчик сказал, что засунет в одно место дубинку, окунет в унитаз и отправит на крытую (в тюрьму № 4 Могилева. — Прим. ред.). Для этого человека, как и для всех порядочных арестантов, это унизительно. Ты сразу уходишь в другой статус. Он наутро разобрал станок и вскрыл живот. Его зашили и обратно поместили в карцер, даже в больнице не побыл, но после этого не трогали, — вспоминает Алексей. — В какой-то момент я и сам стал проносить с собой в ШИЗО лезвие, но в таких целях оно мне не пригодилось. Кстати, видимо, из-за того, что было много вскрытий, летом 2023-го бритвенные станки в карцере запретили. Сейчас все бреются общими бритвенными машинками. Представьте, общими!
ПКТ. «Помню, как Лосик узнал, что его жену посадили. Несколько дней он плакал в открытую»
По словам собеседника, в ПКТ (помещение камерного типа), как и в карцере, зимой холодно. Из отличий: на ночь здесь выдают «вату» — матрас, одеяло и подушку.
— Тут можно книжки читать, писать письма или мысли в тетрадь, — перечисляет он. — Для меня после ШИЗО ПКТ было раем. Хотя как-то даже в карцер смог пронести Библию.
Из известных политзаключенных в ПКТ ИК № 1 сейчас находится Виктор Бабарико. У него нет передач, только две бандероли в год и все. По информации Алексея, политик сидит только со «стукачами».
— Знаю, у него были проблемы со здоровьем, и в октябре его вывозили с зоны. Но куда и из-за чего, мне не известно. Когда он был на жилой зоне, несмотря на запреты с ним общаться, некоторые политзаключенные все равно старались его поддерживать. Просто на свой страх и риск. Если уже сдадут, то сдадут. Давали что-то из своих передач, когда ему их запретили, — рассказывает Алексей. — От людей, которые видели его ближе к Новому году, знаю, он выглядел здоровым, улыбался.
По той информации, которая есть у собеседника, в декабре 2023-го Игорь Лосик тоже находился в ПКТ. Он там уже несколько месяцев. Раньше работал «на бубках».
— Он похудевший, но бодрый. В сравнении с тем, что было раньше, это небо и земля. Помню, как он узнал, что его жену посадили. Несколько дней он плакал в открытую, — вспоминает собеседник. — Еще познакомился с Александровым (Андрей Александров, медиаменеджер. — Прим. ред.) и братом Латушко (Анатолий Латушко, двоюродный брат Павла Латушко. — Прим. ред.). Толик — золото, а не человек. Мы с ним всегда хорошо общались и вместе работали на проводах. Я ему книгу на белорусском языке подарил. Когда из карцера выходил, он мне всегда чай сделает, что-то даст из своей сумки — орехов, каш. Насколько знаю, ему говорили дать какое-то интервью. Может, что он шпион, или что в ИК № 1 хорошо, но он не согласился. Говорили, не так давно его перевели в Шклов (там находится ИК № 17. — Прим. ред.).
С Андреем Александровым собеседник как-то сидел в карцере. Говорит, журналист работает «на деревяшках», весной к нему приезжали родители.
— Предвзятого отношения к нему вроде бы нет. Похудел, конечно, но он рад. Я когда его потом на фотках увидел, это уже не он, — шутит Алексей. — Про Почобута (Андрей Почобут, журналист. — Прим. ред.) только слышал от других. Рассказывали, что классный мужик. Подкованный, с ним можно на разные темы пообщаться. Говорили, у него какие-то проблемы с желудком начались, но держится хорошо. С ним помню интересную ситуацию. Когда он приехал в колонию, отбыл в карантине, его отправили в ШИЗО, потом на день «подняли» в отряд и затем собирались отправить в ПКТ. Однако у Андрея вроде бы поднялось давление, и медик не подписал согласие на ПКТ. Это редкая ситуация. Меня, например, в гораздо худшем состоянии туда помещали. На завтра его все равно туда определили, но политические, кто хотел с ним увидеться и поддержать, тогда смогли это сделать.
Кроме того, летом 2022-го Алексей пересекся с Эдуардом Пальчисом, который сейчас в могилевской тюрьме № 4.
— Я его подбодрил, он ответил, что уже не первый раз сидит. Сказали друг другу, что все изменится и будет четко, духом не падаем, идем дальше. Он всегда сильный, бодрый. Если честно, то в карцере и ПКТ грустить нельзя. Только начинаешь грустить, загоняться, крыша уедет, — отмечает собеседник. — Еще пересекался с Гладчуком (Юрий Гладчук, экс-редактор «Автобизнеса». — Прим. ред.). У него было тяжелое психологическое состояние. Мне его очень жалко. Всегда его поддерживал. Объяснял, что дома его ждут родные, просил: «Живи для них».
Политчасы. «Начинаешь высказываться — едешь в карцер»
Вечером в субботу и воскресенье Алексей с другими заключенными смотрели новости по ОНТ. В течение недели для сидящих в колонии проводят идеологические лекции.
— В воскресенье, в единственный для политических выходной, ими может быть «забит» весь день. Просыпаешься, идешь на одну лекцию, потом на вторую, потом только «экстремисты» идут на третью. Затем что-нибудь по телевизору показывают. Хорошо, что на это время можно взять книжку и почитать, — описывает ситуацию собеседник. — На таких беседах рассказывали, как мы себя в 2020-м вели, про нашу агрессию, ненависть к власти, концлагеря (речь о концлагерях времен Второй мировой войны. — Прим. ред.). Они считают, что все у нас «добра и классно». Говорят, мы поддались влиянию Запада, и, если бы в 2020-м у нас получилось, было бы как в Украине. Помню, психолог спросил: «Что такое свобода?» Мы начали рассказывать, потом задали ему встречный вопрос: «А вы свободны?» Он ответил что-то вроде: «Свобода есть, но ее нет, и что мы должны подчиниться системе, быть ее винтиками». Приводить им какие-то аргументы возможности нет. Начинаешь высказываться — едешь в карцер.
По наблюдениям Алексея, тему войны в Украине на политчасах почти не поднимают. А если что-то и говорят, то, по мнению сотрудников, которое слышал собеседник, «там нацисты», и «Россия все правильно делает».
— Телевидение сильно на людей влияет. Те, кто давно сидят и знают про все по новостям, о политических отзываются плохо. Я иногда и сам смотрел телек и ловил себя на мысли, может, реально все хорошо. Потом останавливался: «Что ты, б***ь, думаешь такой бред», — эмоционально вспоминает Алексей. — Поэтому мы собирались своим политическим кружком и обсуждали происходящее, вылавливая в новостях правду из неправды. Плюс в колонии включают НТВ. Оттуда можно узнать про ситуацию на фронте.
Стукачи, амнистия и поддержка. «Есть, кстати, некоторые заключенные, кто хуже милиции»
По словам Алексея, в колонии есть стукачи, которые этого «даже не стесняются». И могут сами признаться, что сдают других.
— Есть политические, кто переобулся и стучит, — продолжает собеседник, отмечая, что поменявших взгляды небольшой процент. — Почему они так поступают? Чтобы не страдать, но я выбрал другую позицию. А у них все классно, в ШИЗО не ездят, но, когда попадают, мы радуемся. Есть, кстати, некоторые заключенные, кто хуже милиции. Они работают с начальником и сдают даже сотрудников.
Периодически в колонию приезжают работники госСМИ. В обмен на бонусы политическим осужденным предлагают дать интервью.
— Таким бонусом может быть звонок родным, — приводит пример Алексей. — Есть те, кто соглашается, но говорить, что в ИК № 1 хорошо, когда в карцере бьют людей… Я и те, с кем общался, таких осуждали.
Летом 2022 года в колонии заговорили про амнистию, под которую должны были попасть и политзаключенные.
— Помню, прихожу в отряд, все только об этом говорят, кто-то из ребят толкает меня на кровати: «Идем новости смотреть, завтра домой. Ну, если не завтра, так через пару дней». Отвечаю: «Не хочу в это верить». Говорю, пускай лучше подарком будет, и не пошел к телевизору, — описывает ту ситуацию Алексей. — В выходные, когда был обязательный просмотр новостей, слушаю про амнистию и уже себе думаю: «А вдруг реально». Потом отгоняю эти мысли: нет, нет, а то сейчас расслабишься, размечтаешься, что домой, а потом офигеешь, если все окажется не так. И будет, как в первый раз. Потому что, когда на суде озвучили мой срок, я такой: «Ого, сколько!» и месяц в шоке ходил.
По словам Алексея, новости про возможную амнистию настолько обрадовали некоторых политзаключенных, что кто-то даже отдавал свои зимние вещи другим. Была надежда, что им они больше не понадобятся.
— В то же время для амнистии требовалось писать прошение о помиловании. Я, хотя на суде вину и признал, к этому был не готов. Не отрицаю того, что писал в соцсетях и ходил на митинги, но после этого уже столько было пройдено, столько ран зажило, столько костей переломано, — объясняет свою позицию собеседник, отмечая, что не он один не хотел написать прошение. — Некоторые политзаключенные (это сильные люди) говорили: «Мы не выйдем раньше, даже если нас амнистируют. Нам этого не надо. Если надо, сами выпустят». Я с ним общался и сказал: «Я с вами, пацаны». Ничего страшного, досижу до конца своего срока.
Из того, что знает Алексей, из их колонии по амнистии вышел только один политический. Ему, вспоминает, «скосили» полгода или несколько месяцев.
— Когда стало известно, что политических амнистия почти не коснется, атмосфера стала страшной. Приходишь на «промку», все грустные, депрессия жесткая у всех, — описывает он происходящее. — У кого-то ведь пять, восемь, десять лет остается сидеть. И я такой: «Фух, хорошо, что я только чуть-чуть поддался», а потом отказался от этих мыслей.
По словам Алексея, сразу после задержания он жил с мыслями, что скоро это все закончится, что каждый день может быть последним в заключении. Спустя половину срока понял: он тут до конца приговора.
— Мы держались на том, что подбадривали друг друга. Вижу, кто-то грустит, подойду, что-нибудь помогу, конфетой угощу, пообщаюсь. Потом у меня плохое настроение — ко мне подойдут, — вспоминает собеседник. — Еще мне помогал спорт, холодный душ. И самое радостное — если приходят письма. А если их нет или они грустные, то это самое больное.
