Известный клинический психолог Светлана Бронникова называет себя «тайным робокопом»: рак молочной железы изменил ее, но «ограниченные возможности» не видны окружающим. В определенном смысле к когорте «тайных робокопов» принадлежит и 33-летняя Анастасия. Шесть лет назад она прошла свой раковый путь — и теперь готова откровенно рассказать о нем. Спойлер: это история со счастливым концом.
Все началось в 2018 году, когда мне было 27 лет. Я жила самой обычной жизнью, работала, не жалея себя, без выходных. Однажды в ду́ше — совершенно случайно — я нащупала в груди небольшой шарик. Что-то маленькое и твердое. Думала, он рассосется сам собой.
Это, наверное, самое страшное в раке: никаких симптомов на начальной стадии нет — ни боли, ни температуры, ни дискомфорта. Просто шарик — и все… Муж пытался отправить меня к врачу, но я его не слушала. Откладывала. Мне было некогда: работа, работа…
Когда я наконец попала к врачам, то и гинеколог, и специалист УЗИ успокоили: «Это, скорее всего, просто киста. Тебе 27 лет, а рак обычно у женщин постарше. Не переживай». Но на всякий случай направили к онкологу.
Специалист ничего страшного не говорила. Сказала: «Ну давай возьмем биопсию и проверим, все ли хорошо». Ждать результатов нужно было около двух недель. Но мне позвонили гораздо раньше. Тогда впервые что-то щелкнуло. Когда врачи звонят раньше, это тревожный знак.
Я приехала, мне сказали: «У вас злокачественная опухоль» — и отправили в онкодиспансер (Минский городской клинический онкологический центр. — Прим. ред.) на «Академии наук». Там взяли трепанобиопсию — пункцию иглой большого диаметра — и снова отправили на проверку.
Онкодиспансер оказался пугающим местом. Я до этого даже не представляла, что у нас, в Беларуси, так много людей с разными видами рака. Онкоцентр действительно был переполнен. Помню день для женщин с РМЖ (раком молочной железы), когда у них «пистолетиком» брали кусочек опухоли для исследования. Я очень долго сидела в очереди. Столько людей! Самое страшное, некомфортное: в основном женщины в возрасте, только я и буквально еще пара человек — молоденькие, лет 25−27. Было жутко. Оказывается, молодые тоже болеют. И тело способно предать тебя в любом возрасте.
«Почему я?», «За что?», «У меня ребенок маленький… ну как?!» — проносились мысли в голове.
В больнице врачи сообщили, что у меня первая стадия рака молочной железы. Я немножко выдохнула. Стала изучать статистику: да, пускай не у 100%, но у 95% людей на первой стадии все хорошо — выживают, выздоравливают.
Про рак я вначале никому не рассказывала, кроме мужа. Дочке тоже ничего не говорила. Ей было тогда 7 лет. Зачем ребенку знать страшные вещи? Маме тоже не признавалась, тянула до последнего. Не хотела расстраивать. Только перед операцией пришлось рассказать, потому что не с кем было оставлять ребенка… Я очень долго сидела и думала, подбирала слова… Помню, как мама расплакалась. Потом в один момент она собралась: «Все будет хорошо. Первая стадия — ерунда. Победим».
Врач в больнице сразу сказал: «Поскольку рак гормонозависимый и вам всего 27 лет, то лучше перестраховаться и полностью удалить правую грудь вместе с лимфоузлами». Но он дал мне выбор. «Заставлять я не могу, — сказал врач. — Вот мой совет. Дальше решай сама». У меня были споры с собой. Вроде бы и осознавала, что так лучше и безопаснее. Но я же девушка, мне 27 лет. Ну как, как я буду с одной грудью? Приехали мама и муж. Все вместе, консилиумом, мы решили: да, для безопасности придется ампутировать грудь. Мама давила: у тебя дочка маленькая, тебе надо жить, не волноваться. Я согласилась.
Решиться удалить грудь — это действительно сложно. Ты словно теряешь часть своей сексуальной привлекательности. Наступает кризис идентичности… В палате со мной лежали женщины, которых уже прооперировали, и на врачебном осмотре я видела их тела… Это было очень тяжело.
Сама операция прошла быстро. Первые сутки — в полном тумане. Тело очень болело. Поначалу не понимала, куда деть дренажную трубку и пакет… Привыкала к ощущению, что части тебя уже нет. Училась с этим жить. Я брала у мужа широкие байки, кофты, чтобы не было видно дренажной трубки и пакета, и ездила так на работу. Больничный решила не открывать.
Затем была химиотерапия, причем жесткая. Восемь курсов, которые растянулись почти на год. Мы, пациентки, между собой называли «химию» просто «красной» и «белой», различая жидкость в капельницах по цвету. Приятного здесь мало, что еще сказать. От любого запаха выворачивает, тело горит, ломает, скручивает, температура выше 38… Больно есть. Не чувствуешь, какой вкус у продуктов.
Во время болезни я не позволяла себе плакать. Вообще. Единственный раз, когда выпустила эмоции — это спустя две недели после первой «красной» «химии». У меня начали сильно сыпаться волосы. Я поняла, что смысла оттягивать нет, надо брить голову. Помню, как ехала в машине по кольцевой. Позвонила мама, какие-то обычные вопросы — во сколько проснулись, как дела, а я говорю: «Я приеду, мам, ты мне побрей голову» — и понимаю, что голос дрожит. Быстро прощаюсь, съезжаю на обочину, включаю аварийку… И я просто дала волю слезам, они потекли сами. Это был первый и последний раз, когда я плакала.
Парадоксально, что именно на эпоху «химии» пришлось одно из самых счастливых событий в моей жизни — свадьба с Игорем. Да, мы планировали расписаться. Но я думала переносить или даже отменять все из-за болезни. У меня рак, ну какая теперь тут свадьба? Но Игорь был непреклонен. После второй «химии», когда я уже была полностью без волос, купила парик — и мы поженились. Такой классный день! Если посмотреть на фотографии, даже непонятно, что я в парике и без груди. Друзья мужа вообще не знали, что я болею.
Я не представляла, что Игорь даст мне такую колоссальную поддержку. Когда у меня выпали волосы, он тоже побрился налысо, представляете? У меня осталась новогодняя фотография, где он лысый и я лысая, в шапочке Деда Мороза. Спустя годы понимаю, как это ценно. Наверное, Игорь настолько меня полюбил… Я счастлива, что он рядом.
Год назад мы с Игорем обоюдно пришли к мнению, что это уже, наверное, на всю жизнь. И повенчались. Это было очень здорово и красиво. Но я забегаю вперед.
Когда «химия» закончилась, у меня отросли волосы и я стала чувствовать себя хорошо, мы с мужем съездили на море. Для женщин после удаления груди есть специальное белье и вкладки, чтобы визуально все скорректировать. Я спокойно надевала купальник и плавала, правда, иногда казалось, что шрам заметен. Когда ходила в бассейн, то в раздевалке женщины видели вот такую меня… Было много взаимной неловкости. Я и перед мужем стеснялась… Поэтому восстановить грудь — это самое лучшее, что ты можешь для себя сделать.
Я жила без одной груди довольно долго. И решилась на реконструкцию в 2020 году. Но тогда случился ковид, и все плановые операции отменили… Наконец, в 2021-м меня прооперировали. Честно скажу: я не очень довольна тем, как мне восстановили грудь. Скорее всего, дело в установке импланта. Периодически я чувствую дискомфорт. На самом деле женщины с похожим опытом часто признаются, что реконструкция нерадикально улучшила их качество жизни.
Сама операция для меня, как для онкобольной, была бесплатной. Я платила только за имплант — около 600 долларов по курсу.
Когда ты долгое время видишь себя без груди, а потом — с грудью, то в первый момент кажется: о, как классно и красиво! Но на самом деле это далеко от идеала. И неудобно. Но я не сильно расстраиваюсь. После реконструкции груди я все-таки стала чувствовать себя увереннее. Естественно, шрамы никуда не делись. Они останутся как воспоминания.
Да, можно было бы накопить денег и сделать повторную операцию в частной клинике, добиваясь идеального результата, но ведь в жизни есть еще столько прекрасных вещей! Спустя пять лет врачи наконец-то разрешили мне слетать в отпуск подальше — в Египет или Турцию. И этой зимой я планирую поехать на море.
Рак поменял приоритеты в моей жизни. Когда с тобой ничего не случается, ты не замечаешь, как живешь, из чего состоит каждый день… Когда я выздоровела, то поняла, что не хочу жить в квартире. Мы переехали в частный дом и наслаждаемся тишиной, свежим воздухом и природой. После болезни действительно понимаешь, что важно в жизни: семья, поездки, совместные счастливые воспоминания, маленькие радости. Начинаешь ценить свое окружение. Разрешаешь себе делать то, что хочется. Я сменила работу, кардинально поменяла сферу. Пошла опять учиться, получаю второе высшее. Сейчас в моей жизни все так, как я хочу.
Конечно, я заплатила высокую цену. Мое тело изменилось: последствия таблеток, шрамы от двух операций, непереносимость жары… Но я уже привыкла к такому телу. Никуда не денешься. Поскольку мой рак — гормонозависимый, врач сразу предупредил, что нужно будет принимать гормональные таблетки и вес, независимо от моего образа жизни, увеличится. Так и произошло. Из хороших новостей: мне не пришлось удалять вторую грудь.
Пожалуй, самое серьезное изменение в моем теле: врачи рекомендуют забыть про вторую беременность. Потому что беременность — опасная нагрузка в случае гормонозависимого рака. Муж знал об этом с самого начала. Но у него есть сын от первого брака, а у меня — дочь. Мы смирились с мыслью, что у нас не будет общих детей.
В онкологии есть такой термин — «пятилетняя выживаемость». Врачи считают, что если в течение пяти лет рак не вернулся, то почти наверняка и дальше все будет хорошо. Так что да, меня можно поздравить. Это история со счастливым концом. Но я не расслабляюсь. Контролирую анализы, наблюдаюсь, каждый год прохожу полное обследование — от груди до щитовидки.
Я не хочу звучать как подозрительно позитивный гуру из Instagram. Выздоровление от рака — это тяжелый путь. У меня была депрессия. Я срывалась на мужа. Но что слезы и стенания изменят в нашей жизни? Только тот, кто прошел этот путь, по-настоящему меня поймет.
Я знаю, многие предпочитают оставлять онкологию своей тайной. Кому-то действительно легче пережить, не рассказывая. А мне — наоборот. Я призналась — и поддержка родных сыграла важную роль. Кроме того, я рассказываю обо всем открыто, потому что очень сложно найти личные истории с хорошим финалом. Поэтому я и даю вам интервью. Мне хочется сказать: «Да, черт возьми, я есть, я пережила рак, это возможно!» Жизнь на этом не заканчивается. Болезнь — просто кусочек большой мозаики. Его никуда не выкинешь. Но ведь остается еще немало интригующих пазлов, не так ли?