14 декабря в СИЗО № 3 Гомеля огласили приговор Сергею Тихановскому, Николаю Статкевичу, Игорю Лосику, Артему Сакову, Владимиру Цыгановичу и Дмитрию Попову. Фигуранты получили огромные сроки — от 14 до 18 лет колонии. И пока в соцсетях бурно обсуждали эти внушительные цифры, родственники мужчин пытались привыкнуть к новой реальности, в которой они могут не увидеть мужей и отцов слишком долгое время. Блог «Отражение» поговорил с женами Сергея Тихановского, Николая Статкевича и Игоря Лосика, чтобы узнать, что они чувствовали после вынесения приговора и почему уверены, что их родные не досидят эти сроки. В этом материале — их честные монологи. Zerkalo.io их перепечатывает.
Светлана Тихановская, жена Сергея Тихановского. Ему присудили 18 лет колонии
— Этот год прошел для меня непросто: без мужа, да еще и в совершенно непонятной ситуации, в которой ни Сергея, ни дома, ни страны, ни опыта. Тяжело прошел, не буду скрывать. Но меня поддерживает очень много людей. Прежде всего, это родные. Дальше — команда, которая не дает унывать. В-третьих, это все белорусы, которые пишут мне, которые что-то делают. Без этой поддержки я просто не смогла бы двигаться вперед. Она показывает мне, что есть много разных людей с разными мнениями — и это нормально.
В какие моменты было сложнее всего? Когда Сергея посадили, когда мне нужно было детей отправить [за границу]… Я уже тогда понимала, что все движется не в очень приятном направлении. Тяжело было, когда пришлось уехать. Когда не получилась всеобщая забастовка. Было непросто, но необходимо принять то, что нужно бороться дальше. Сейчас для меня сложнее всего неизвестность: как долго и что еще нам нужно делать — как прыгнуть выше головы — чтобы, наконец, получилось.
Тяжело, что рядом нет твоего близкого человека. Сергей и раньше много работал: бывало так, что неделю его нет, но он приезжал на выходные. Я знала, что он вот-вот будет дома. Тебе непросто одной с детками, но он приедет — и вы увидитесь, сходите куда-то. А сейчас непонятно, когда будет ваша следующая встреча. Непонятно, когда дети покатаются с папой на велосипеде, запустят дрон, когда мы поедем на дачу. Ты просто живешь днем этой встречи и все свои действия направляешь ради нее.
Старший сын — ему 11 лет — знает, где папа, почему мы уехали из страны. Знает, что мы обязательно туда вернемся. Вопрос лишь в том, когда это произойдет. С дочкой сложнее. Она, конечно, скучает сильнее, потому что она девочка, потому что она папина дочка, потому что она маленькая — ей 6. И стабильно три-четыре раза в неделю вечером, уже перед сном, в темноте она спрашивает: «Как папа? Когда мы его увидим? А что он мне подарит? Когда папа пришлет письмо?» Или: «А помнишь, как мы с папой катались на квадроцикле, а помнишь, мама, как мы плавали с папой в море?» — вот такие детские воспоминания, что у нее есть, перебирает в памяти.
Сын, наверное, задумывается о Сергее более глубоко, когда начинает писать ему письмо: «Что папе написать? А что ему можно рассказать, а что нельзя? А можно ему рассказать, что я написал сочинение в школе про революцию?» И ты думаешь: пропустят или не пропустят такое письмо?
Но ты не делаешь из этого каждодневную трагедию для детей — это твоя личная трагедия. Дети, я считаю, должны иметь детство. Мы очень часто смотрим видео с папой. Дочка, бывает, вечером и всплакнет: «Папа, я так хочу папу увидеть…». Сын старше, он мальчик — эмоции так сильно не показывает. Но и ему, конечно, не хватает отца. Папа ему на последний день рождения подарил дрон, он остался дома, нет возможности забрать. И вот он эти видео пересматривает: «Помнишь, как мы с папой его запускали?» Квадроциклы вспоминает, баню — они постоянно ходили туда на даче. Конечно, дети скучают, хотят быстрее увидеть, но для них время, я думаю, немножко по-другому течет. Я никогда не допускала даже мысли, что дети будут расти без отца. «Ой, а сколько там будет сыну, когда папа выйдет, когда 18 лет пройдет?» — я так совершенно не думаю, нет.
Я горжусь своим мужем и никаких обид, конечно, не держу. За что? Он делал то, что он считал нужным. Я его всегда поддерживала. Несмотря на то, что было страшно. На что обиду держать? Что он у меня такой смелый и сильный? Я считаю, что таких людей, как Сергей, которые могут пойти наперекор системе и поднять за собой еще миллион людей, в мире очень мало. Поэтому обид никаких — только гордость.
Марына Адамовіч, жонка Мікалая Статкевіча. Яму прысудзілі 14 гадоў у калоніі асаблівага рэжыма
— Я ўжо даволі даўно знаходжуся ва ўзрушаным стане: гэта адбывалася не з-за прысуду, а з-за чакання сустрэчы і няпэўнасці, ці здолею я пабачыць Мікалая. Усе гэтыя паўтары гады я пісала бясконцыя заявы на спатканне і атрымлівала бясконцыя адмовы. Мне здаецца, што да сапраўдных злачынцаў (я называю іх «класава блізкія») ставяцца нашмат лепш.
Што тычыцца прысуду, не столькі ён выклікаў маю напружанасць, колькі пытанне, ці здолею я пабачыць свайго мужа. Да канца не было зразумела, ці атрымаецца ў нас патрапіць на суд. Да апошняй хвіліны ў мяне былі паніка і страх, што гэтага не будзе: стан быў такі, што мне здавалася, я знаходжуся на грані вар’яцтва. І нават нягледзячы на тое, што мне ўжо патэлефанавалі з суда і сказалі, што дапусцяць на працэс аднаго сваяка, я ўсё роўна стаяла пад СІЗА і чакала нейкага ўдара, які не дазволіць нам убачыцца.
Аднак гэта ўсё ж атрымалася. Я ўбачыла свайго каханага толькі другі раз за паўтары гады, і тое ў «клетцы». Калі мы зайшлі у залю, нас «запрасілі» прайсці ў першы рад. Спачатку мы ўзрадаваліся, што будзем побач з роднымі, але аказалася, што яны знаходзяцца ў супрацьлеглым канцы гэтага памяшкання, іх адразу шчыльна атачыла ахова. Тады Мікалай вельмі голасна і ўпэўнена сказаў: «Я прыйшоў сюды толькі для таго, каб пабачыць сваю жонку. Калі вы мне зараз будзеце замінаць на яе глядзець, я вам сарву гэты працэс!» Ну, якія тут могуць быць эмоцыі… У любым выпадку, пабачыць Мікалая было для мяне вельмі доўгачаканай радасцю. Гэта той самы чалавек, з якім і развітвалася: упэўнены, спакойны, такі, які сам вызначае парадак, дзе, як і што будзе адбывацца вакол яго. Глядзела яму ў вочы — і разумела: усё ж ён сапраўды ўнікальны.
Я, канешне, разумела, што Мікалаю дадуць ад 10 да 15 год строгага альбо асаблівага рэжыма — дзеля гэтага дастаткова было зазірнуць у крымінальна-працэсуальны кодекс. Часцей за ўсё на асаблівым рэжыме ўтрымліваюцца людзі, якія асуджаны да пажыццёвага зняволення, альбо тыя, каму смяротнае пакаранне заменена такім зняволеннем, ці асабліва небяспечныя рэцэдывісты. І таму пасля прысуду я адчувала гадлівасць: ну як могуць людзі, якія заведама разумеюць, што яны асуджаюць невінаватых, усё гэта рабіць? І як яны могуць спакойна прыходзіць дахаты? Мне здаецца, гэтыя рытарычныя пытанні мы ўсе задаем сабе ўжо столькі часу…
Аднак на наступны дзень пасля прысуду я сустрэлася з Мікалаем — і цяпер адчуваю сябе спакойна і ўпэўнена. Навіну пра асаблівы рэжым ён пракаментаваў наступным чынам: «Ну што ж, пабываем і там, усё будзе добра, я не баюся». І ведаеце, ён настолькі ўмее надаваць сілы, што ў выніку ўсе мае сумненні і трывогі не паўплывалі на мой стан, як гэта, магчыма, каму-небудзь бы хацелася. Ніхто так, як ён, пры любых умовах не ўсяляе ў мяне ўпэўненасць, што ўсё будзе добра.
Пытанне, ці давядзецца Мікалаю сядзець 14 год, рытарычнае. «Уходящая натура» і так званае правасуддзе спрабуюць самі сябе пераканаць, што ў іх яшчэ ёсць гэты час. Але асабіста я ўпэўнена, што яго няма. На сённяшні дзень здаецца, што гэтая цемра беспрасветная, што яна будзе цягнуцца бясконца, што Мінск апусцеў, што тут амаль не засталося знаёмых людзей, якія ўвесь час атачалі цябе гэтыя доўгія гады. Аднак Мікалай і сам сказаў, што гэты прысуд яго не хвалюе: «У іх няма і невялікай часткі таго часу, на які яны хочуць нас пасадзіць». Што я зараз успрымаю, як сапраўды страшную рэч — гэта тое, што на асаблівым рэжыме чалавек мае права толькі на адну перадачу і дзве бандэролькі на год. І табе ў гэтыя два кілаграмы бандэролькі трэба ўпіхнуць увесь клопат, усё каханне і ўсю надзею, што ты маеш.
Аднак жа ведаеце, калі Мікалая арыштавалі пасля выбараў у снежні 2010-га, у мяне было разуменне, што наперадзе яшчэ доўгі шлях. Тое 19 снежня было прыгожым узрушаннем пасля дзесяцігоддзя балота. Раптам людзі ўбачылі, што іх шмат, яны прагнуць свабоды. Але тады ўсё ж было зразумела, што гэта толькі першыя ручаіны з-пад снега напрадвесні, але «снега» яшчэ шмат. А вось зараз ёсць іншае адчуванне — такое, што ўсё хутка павінна памяняцца.
Дарья Лосик, жена блогера Игоря Лосика. Ему присудили 15 лет колонии
— К тому, что приговор будет суровым, Игорь начал готовить меня еще несколько недель назад. Я и сама понимала: это громкое и резонансное дело — мягких итогов по нему быть не может. И поэтому я уже относительно ожидала, что услышу в зале суда. Когда судья называла цифры, я смотрела не на него, а на своего мужа — мне важно было видеть именно его лицо. Благодаря этому мне было не так сложно. Однако, когда цифры все же были озвучены, стало действительно непросто — такой огромный срок очень сложно представить в голове.
По этому делу у Игоря в принципе его не должно было, все это время он не должен был провести в СИЗО. И я до сих пор не могу понять, почему же мой Игорь оказался в группе обвиняемых вместе с Тихановским и Статкевичем, если он не знал никого из них лично. У них не было абсолютно никаких контактов. Получается, человек столько времени сидел за решеткой, но познакомился «с соучастниками» своего преступления только во время этапирования в Гомель? Я уверена, что такие огромные цифры Игорю были присуждены именно за то, что его фамилия оказалась рядом с этими ребятами.
В день приговора мне было морально тяжело, однако никаких слез и истерик с моей стороны не было. Думаю, сработал адреналин, который помог мне все это стойко вынести. Дело в том, что к этому дню я готовила себя очень долго, потому что должна была быть в ресурсе услышать эти цифры. Надежды на чудо у меня никакой не было. Для того чтобы приговор не был озвучен, у людей, которые его выносили, должна была быть совесть. Но они целиком и полностью подчинены одному человеку, которого боятся и от которого сильно зависят. К сожалению, я прекрасно понимала, как обстоят дела.
После оглашения этих чудовищных цифр, когда нас начали выводить из импровизированного зала судебных заседаний, Игорь умудрился из клетки прокричать мне, что ни одной экспертизы и ни одного поста, доказывающих его вину, не было в материалах дела. Кроме того, в них было указано, что Игорь Лосик руководил августовскими протестами, находясь в камере СИЗО-1 Минска. У меня возникает вопрос: как это могло быть и кто писал этот бред?
В ночь после приговора я совсем не спала, но на следующий день у нас случилось свидание. И конечно, даже учитывая все эти события, я была счастлива увидеть мужа. Знаете, он был таким красивым! Весной он выглядел очень похудевшим: Игорь пережил две голодовки, стрессы, попытку самоубийства. А в этот раз сидел передо мной таким прекрасным! Хорошо пострижен, немного даже подкачан — и так красиво улыбается! Единственный грустный момент в его внешности — это бледность. Но муж провел 1.5 года в СИЗО, поэтому очевидно, что так на цвете лица сказывается нехватка солнечного света, витаминов, нормальной домашней еды.
На свидании Игорь сказал мне важную вещь: за 5 месяцев закрытого судебного заседания свою фамилию в материалах дела он услышал один раз. Получается, человека обвинили в особо тяжких преступлениях, присудили 15 лет усиленного режима, но в итоге оказалось, что это обвинение пустое, а вина Игоря вообще не доказана. И мне становится ясно, почему судебное заседание по «делу Тихановского» было закрытым. Причина простая: это все имитация и фальшь.
Во время суда Игорь прокричал мне, что меня любит. И я ответила ему, что обязательно его отсюда достану. Я абсолютно уверена, что столько лет, сколько ему дал белорусский суд, он не высидит. Со своей стороны я приложу любые возможные усилия, чтобы Игорь Лосик не провел все эти годы в колонии. Я уверенно заявляю, что пока он находится за решеткой, останавливаться в своей борьбе за его свободу я не собираюсь.
