Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. «Самый большой внешнеполитический удар за всю карьеру». Эксперт — о том, как крах режима в Сирии скажется на Путине (и заодно Лукашенко)
  2. Российские власти тестируют отключение иностранных сайтов, которыми пользуются все (включая и беларусов)
  3. «У нас хоть министром дерьма стань, заведовать дерьмом не будешь. У нас один глаўный министр». Интервью с лидером РСП о родине и эмиграции
  4. Размещение «Орешника» в Беларуси сильно повысит угрозу для Украины и НАТО? Эксперты сомневаются — и на это есть причины
  5. Когда династия Асадов пришла к власти, кто из них правил (а кто не смог) и что теперь пошло не так. Кратко рассказываем
  6. «Три-пять раз перевернулись». Александр Солодуха с сыновьями попали в жуткое ДТП
  7. СМИ: Самолет с Асадом на борту могла сбить ракета
  8. Катастрофа библейских масштабов. Вспоминаем самое крупное наводнение в истории человечества — тогда погибли миллионы
  9. СМИ: Башар Асад с членами своей семьи прибыл в Москву, Россия предоставила им убежище
  10. Башар Асад отстранен, повстанцы захватили Дамаск. Премьер Сирии готов передавать им власть
  11. Лукашенко перед выборами обрушился на все сферы: кругом «бардак». Кажется, критике не подвергалась только одна группа людей — вот какая
  12. «Зарабатываю 500 долларов в месяц». Интервью блога «Люди» с одной из главных надежд беларусского хоккея, великолепно играющего в Канаде


"Ґрати",

По данным правозащитников, в российском плену находятся около тысячи гражданских украинцев. Некоторые из них попали в плен еще в марте. Россия скрывает их имена, создает невыносимые условия в колониях и изоляторах, не допускает к ним адвокатов. Обмены пленными — остаются единственной возможностью их освобождения. «Ґрати» рассказывают, как родственники пленных из Сумской и Киевской областей пытались найти и освободить своих близких.

Фото: Антон Наумлюк, Ґрати
Фото: Антон Наумлюк, Ґрати

Пустая остановка с табличкой «Бурынь» на въезде в город. За поворотом — закрытая заправка. Перед остановкой — заброшенное двухэтажное здание поста ГАИ, где еще валяются зеленые упаковки со звездой от армейских сухпайков и пустая пачка папирос «Прима». Здесь стоял блокпост российских военных.

Бурынь — районный центр в Сумской области, расположенный в 40 километрах от границы с РФ. Российские войска зашли сюда в первые же часы вторжения. В течение месяца через Бурынь в направлении Киева двигались колонны военной техники. Когда в начале апреля войска отходили, взорвали за собой мост в соседнем Чумаково.

Чтобы обеспечить армии беспрепятственный проход, вдоль всего коридора россияне установили блокпосты. Проезжающих через них местных жителей тщательно проверяли.

13 марта на блокпосте возле остановки на въезде в Бурынь россияне задержали троих мужчин: Ярослава Чащина, Андрея Белого, Алексея Безверхого. После этого они оказались в плену в России.

Андрею Белому 35-лет, он занимался изготовлением памятников в Бурыни. Его друг детства 31-летний Ярослав Чащин работал в Киеве охранником. Сразу после вторжения Ярослав отправился в Бурынь, где живут его жена с маленьким ребенком и мать. Дорога заняла три дня — транспортного сообщения уже не было, и мужчине приходилось идти пешком. Алексей Безверхий работает в полиции в Бурыни, ему 21 год.

Местные жители рассказывают, что россияне не захватывали город, но пытались наладить контакты с местными властями. Машины с российскими военными регулярно видели возле здания бурыньской полиции. Россиянам предоставили в поселке жилье и обеспечили горючим и продуктами .

Тем временем ситуация с едой для жителей города ухудшалась. Магазины без поставок опустели, местные фермеры раздавали молоко и масло. Муку и хлеб доставали на хлебозаводе — по одной буханке в руки. Стояли большие очереди.

Ярослав, Андрей и Алексей тоже отправились за хлебом. Домой они уже не вернулись. Родные отправились на их поиски, которые до сих пор не окончены.

«Вы женщины, вам проще будет с ними договориться»

Через четыре месяца в Бурыни мы встречаемся с Уляной Белой — женой Андрея, и матерью Ярослава Людмилой Савченко. Женщины приезжают на велосипедах на встречу в центральном парке города. Они решились на общение с журналистами в надежде хоть как-то повлиять на возвращение родных из плена.

Фото из соцсетей
Фото из соцсетей

Людмила рассказывает, что когда ее сын без предупреждения не пришел домой перед наступлением комендантского часа, она старалась не думать о плохом и надеялась, что он заночевал у друзей. Трубку Ярослав уже не брал. Также безрезультатно пыталась дозвониться до мужа Уляна, живущая по соседству.

С самого утра 14 марта женщины отправились к родителям полицейского Алексея, с которым они были вместе накануне. Но там не было ни полицейского, ни Андрея с Ярославом. Тогда они пошли в полицейский участок: Алексей должен был заступить на работу, но не пришел. Об исчезновении сотрудника в полиции ничего не знали. После чего Людмила с Уляной поехали на своих велосипедах на блокпост.

«А не проезжала тут вчера вечером машина?» — спросили они у российских военных, описав автомобиль и троих мужчин.

Те позвали старшего, и он начал их расспрашивать.

«А чей муж Андрей? А чей Ярослав? А Ярослав — это у кого девочка, девять лет? Он сильно плачет», — спрашивал военный, а потом подтвердил, что мужчины у них — задержаны.

Причины он называть не стал, но сказал, чтобы женщины уезжали, а мужчин отпустят через три часа.

От блокпоста Уляна и Людмила поехали прямиком в полицию, где попросили полицейских помочь договориться об освобождении. От них сначала отмахнулись: отпустят. А потом посоветовали самим вести переговоры.

«Вы женщины, вам проще будет с ними договориться, вас не тронут» — сказали им в полиции.

Около полудня Ярослав и Алексей вдруг позвонили родным.

«Езжайте домой, нас скоро отпустят, тут тоже люди», — сказали они. Рядом явно стояли военные.

Фото из соцсетей
Фото из соцсетей

Мужчин не отпустили ни через час, ни через два, ни через три. Их телефоны были отключены. Людмила с Уляной снова сели на велосипеды и поехали на блокпост. Там они вновь попытались договориться с российскими солдатами отпустить Ярослава, Андрея и Алексея. Но тщетно — их прогнали. Тогда Людмила с Уляной попробовали заручиться помощью местных депутатов. В ответ им лишь посоветовали дождаться коменданта: он будет ехать в колонне, в машине «Тигр».

«Мы отошли на остановку, стоим, — вспоминает Людмила. — Видим, идет колонна. А солнце тогда было с той стороны, нам плохо было видно. И видим, что солдаты эти повставали. Видим, там кипиш какой-то, они там бегом-бегом — и колонны эти поехали».

Россияне забрали с собой пленных, но женщины это пропустили.

«Мы чего-то думали, как если их будут выводить, то со второго этажа (поста ГАИ). А получается Ярослава и Алешку перед заправкой забрали на БТРе, а Андрей отдельно был — его тоже. Он внизу сидел. Они так встали колонной, что их не видно», — говорит Уляна.

Она и Людмила тогда заплакали от бессилия. К ним подошла знакомая и рассказала, что слышала и видела, как вчера поздно вечером на блокпосте издевались над мужчинами, вероятно Андреем и Ярославом. Их раздели до пояса, повалили на землю и били ногами.

«Мы услышали, как они кричат, — те, кого бьют. Мы хотели выйти на улицу и банку об дорогу кинуть, чтобы немного отвлечь. А потом думаем: сейчас повернутся, очередью пальнут — и что делать», — извинялась знакомая.

По ее словам, тогда же прозвучало два выстрела. Их слышали Людмила и Уляна у себя возле дома.

Когда женщины снова пришли на блокпост и пригрозили, что приведут в следующий раз других женщин и будут требовать освобождения их мужчин, солдаты сказали, что тех уже нет — они в России.

«Мы не верили, что их увезли, — говорит мать Ярослава. — Мы еще два дня ходили туда, надеялись, что они нам наврали, чтобы мы не ходили».

Фото: Татьяна Козак, Ґрати
Фото: Татьяна Козак, Ґрати

«Вы не хотите принять российское гражданство?»

В интернете женщины узнали, куда обычно вывозили пленных — в тюрьмы в приграничных российских областях. Ближе всего к Бурыни был Курск. Людмила и мать Алексея решили вместе туда отправиться.

Нашли водителя, который не побоялся отвезти их в Россию, и в 20-х числах марта выдвинулись. Приближались дни рождения Алексея и Людмилы, и женщины надеялись на «сюрприз».

Доехать удалось только до границы Курской области.

«Вот граница, вот блокпост стоит их. Мы начали говорить: так и так. Мы думали, что сейчас приедем в Курск и будем СИЗО искать. А там еще 150 километров до того Курска от границы. Мы говорим, с кем нам связаться, со старшим из вас?» — вспоминает Людмила.

Через 20 минут к ним приехал молодой мужчина в гражданской одежде. На лице у него была маска, и он не назвал своего имени.

Матери назвали ему фамилии задержанных, и объяснили, что произошло. Он ушел позвонить и когда вернулся, сообщил, что такие на границе действительно были: пробыли здесь в палатках, а 19 марта их забрали в СИЗО № 1 в Курске. Мужчина дал им телефонные номера изолятора и пообещал, что через месяц задержанных должны отпустить.

Перед тем как попрощаться, он вдруг спросил:

— А вы не хотите принять российское гражданство?

— Да нет, мы побудем на украинском, — ответили ему женщины.

Вернувшись домой, они с трудом дозвонились в СИЗО. Там им сказали, что информация о пленных — засекреченная.

«Разогнись, ты дома, тут все можно»

Первые несколько месяцев после отступления российских войск в Сумской области под контролем Минобороны действовала локальная контактная группа по освобождению пленных. В ней участвовал Юрий Зарко, мэр Белополья — центра Белопольской громады на самой границе с Курской областью России.

Российское вторжение прошло мимо города, хотя россияне заходили в некоторые приграничные села громады. Чтобы напугать россиян, жители Белопольской громады распространяли информацию, что в районе слабые мосты, которые не выдержат тяжелой военной техники, и специально развесили дорожные знаки — «движение грузовых автомобилей максимальной массой 10 тонн запрещено».

Юрий Зарко не выезжал из города и старался обеспечить горожан всем необходимым. По единственному маршруту на Полтаву, в объезд российских блокпостов, организовали поставки гуманитарной помощи. Зарко смог завести в город пенсии, когда уже не работала «Укрпочта».

Фото: Татьяна Козак, Ґрати
Фото: Татьяна Козак, Ґрати

После деоккупации района в апреле, его постоянно обстреливает российская тяжелая артиллерия. Зарко ездит на места прилетов, помогает пострадавшим и собирает для полиции осколки снарядов. Когда Минобороны решило организовать обмены пленными через Белополье, мэр также предложил свою помощь. Как гражданское лицо на своей машине возил пленных россиян до границы и там забирал освобожденных украинцев.

Пригласив в свой кабинет в здании Белопольской администрации, Зарко с энтузиазмом рассказывает, как происходили обмены. Он надеялся, что Белополье станет хабом для обменных процессов, но группу закрыли через несколько месяцев работы

«В первый раз довозили до края Белополья, и люди шли пешком восемь километров до их границы. Потом они отпускали наших. Во второй раз мы уже ближе [подъезжали]. В третий — вообще мы практически машиной [доезжали до места обмена], а они отдавали», — рассказывает мэр.

Всего провели три обмена: по формуле один на один, потом два на два, и последний — два на шесть.

«С их стороны были срочники, солдаты. С нашей — интересные наши парни. Последний раз из этих шести — двое военных было, а четверо были гражданские», — рассказывает Зарко, оправдывая отсутствие деталей соображениями безопасности.

Во время последнего обмена удалось освободить Сергея — водителя фуры из Сум. Он не захотел лично общаться с журналистами, но его историю рассказывает мэр.

Мужчину задержали на блокпосту в Чумаково, соседнем с Бурынью селе. Сергей вез пустые гробы известного в Сумах предприятия. Россияне отобрали машину, а водителя взяли в плен. Сергей пробыл в России два с половиной месяца.

«Когда мы его забрали, я посадил его в машину. Он согнутый в три погибели. Я говорю: „Серега, разогнись“. Он: „А можно?“. Говорю: „Разогнись, ты дома, тут все можно“. Выходит из машины, сразу вот так руки [подставляет] как рефлекс. Руки все были черные, побитые током», — вспоминает Зарко состояние пленного.

Сергея отвезли домой в Сумы, помогли с деньгами и с восстановлением документов.

«Я передавал в Красный крест информацию от него, какие фамилии он там слышал в плену», — рассказывает Зарко.

«Такой опыт… интересный», — задумчиво добавляет мэр, говоря о своем участии в обменах.

Мать Ярослава Чащина говорила со священником из Сум, которого, как и Сергея, освободили в ходе обмена через Белополье. Он посоветовал женщине «бить во все колокола» и обратиться к своим городским властям, чтобы те ускорили обмен. Батюшка сказал, что он вышел благодаря тому, что за него «бились» мэр и депутаты. Людмила последовала совету, но в Бурыни ей помогать не стали.

Оказавшись в тупике в попытках своими силами вызволить Андрея, Ярослава и Алексея, их родные обратились в Красный крест, а потом в СБУ и ГУР. Там подтвердили, что фамилии родных есть в списках пленных, и сказали ждать. Полиция открыла уголовное дело.

«Сидишь и не знаешь, живые кто дома, или Бурыни уже нет»

Тем временем Андрей, Ярослав и Алексей сами пытались связаться с родными из плена и передать им хоть какую-то информацию о себе. 7 апреля Уляне позвонил бывший военнопленный, которого освободили в результате обмена.

«Я такой-то, с Андреем был в камере. Он просил передать», — услышала в трубке Уляна.

Мужчина сообщил, что все трое бурыньцев с 19 марта содержатся в курском СИЗО, но в разных камерах.

«Руки, ноги — целы», — сказал он о состоянии пленных, добавив, что если у них и были синяки, то могли сойти до того, как их привезли в Курск.

Перед Пасхой по обмену освободили Алексея Безверхого. Когда Уляна и Людмила принялись его расспрашивать об Андрее и Ярославе, он мало что смог рассказать.

«С Ярославом я раз пересекался, — сказал он. — Вели на допрос меня и Ярослава. Только мы нагнутые здорово были. Переглянулись, перемигнулись — и больше никого не видел».

Перед обменом Алексея перевезли на самолете в Крым, по дороге делали посадки в трех точках, где забирали других пленных. Весь путь он проделал с завязанными глазами. Пленным не разрешали общаться, но когда охрана отлучилась, он смог спросить, были ли с ним в самолете Чащин и Белый — в ответ услышал тишину. Позже отозвались мужчины, которые сидели в одной камере с Андреем и Ярославом.

Алексей рассказал, почему их задержали в марте на блокпосте. У него при проверке нашли полицейский жетон и всех троих заподозрили в участии в теробороне. Но в городе ее не было, а местные мужчины только самоорганизовались в патрули в своих районах, чтобы ловить мародеров.

Фото: Татьяна Козак, Ґрати
Сумская область. Фото: Татьяна Козак, Ґрати

О плене Алексей рассказывал Людмиле и Уляне также неохотно и мало. Женщины объясняют это себе его травмой от пережитого. Встретиться с журналистами он отказался.

«Вас там били? — пыталась расспрашивать его мама Ярослава Чащина. — Он говорит — нет. Хотя колени у него полопанные были. Он говорит, что на коленях стоять заставляли и гимн петь. И радио включают, и там по радио начинается, что захватили уже весь Киев, Украина уже сдалась. Мозги промывают. Говорит, ты сидишь и не знаешь, живые кто дома, или Бурыни уже нет. На допросы водили».

В июне маме Людмиле из Чернигова позвонил еще один бывший военнопленный. Он сказал, что его освободили в мае, но раньше связаться не мог: у него случился инсульт. Кое-как восстановив речь, он по телефону передал матери сокамерника, что с ее сыном «все хорошо».

«Мы понимаем, что никто ничего не будет [плохого] рассказывать», — тяжело вздыхает Людмила.

«Мы вот это говорим, — добавляет она. — Может, их уже там нет, может, их куда-то отправили. Кто знает».

«Мы каждый день ведем переговоры»

Россия умалчивает о местах содержания гражданских пленных и не допускает к ним представителей Красного креста, хотя они имеют мандат на посещение, согласно международному гуманитарному праву и миссии организации.

Выступая в Киеве на пресс-конференции 1 сентября, генеральный директор Международного комитета Красного Креста Роберт Мардини оправдывался.

«Мы каждый день ведем переговоры, чтобы получить полный доступ ко всем военнопленным, — говорил он. — Мы неоднократно публично заявляли, что совершенно очевидно, что стороны конфликта обязаны предоставить Международному комитету Красного креста доступ ко всем военнопленным. Мы сами не можем обеспечить это. У нас нет оружия. Но мы будем продолжать запрашивать доступ. И мы обсуждаем на всех уровнях с официальными лицами в РФ, а также в Украине. Разница между тем, что мы можем посетить сегодня, и тем, что мы должны посетить согласно Третьей Женевской конвенции, все еще очень большой. И это нас не устраивает».

«У нас нет доступа сегодня. Хоть мы и присутствуем в Донецке и Луганске, у нас нет информации [о гражданских пленных]», — добавил Мардини.

Спикер Красного креста Александр Власенко напоминает, что гражданские пленные, согласно Международному гуманитарному праву, считаются «интернированными» и защищены Четвертой Женевской конвенцией.

Максимум раз в полгода решение о задержании интернированных лиц должны пересматривать в суде или административным органом, назначенным государством. Если причин, по которым человека задержали, больше нет — его необходимо освободить статья 42 и 43 Четвертой Женевской конвенции.

Кроме того, интернированные лица имеют право отослать сообщение семье о своем местонахождении и состоянии здоровья не позднее, чем через неделю после задержания глава 8 статья 106 4-й Женевской конвенции. Они могут вести переписку с родственниками, отсылать минимум два письма и четыре записки в месяц глава 8 статья 107 4-й Женевской конвенции. Интернированные лица также могут получать посылки: еду, одежду, медикаменты, книги. В конце концов, им позволено принимать посетителей, особенно близких родственников глава 8 статья 116 4-й Женевской конвенции.

Россия ничего из этого по отношению к украинским пленным не соблюдает. Только в конце августа Красному кресту удалось передать с большим опозданием более 1000 писем от пленных украинцев их семьям. Конверты — без обратного адреса и марок. На письмах — штамп «цензура».

Уляне Белой пришло от мужа Андрея два письма. На одном стоит дата 20 мая, на другом — 3 августа. Оба дошли по почте одновременно в начале сентября. Адреса отправки на них нет — только штамп почты России. Письма написаны на русском языке, и хотя они большие, Андрей часто повторяется. В первом он сообщает, что в плену. А во втором, что у него все хорошо, кормят три раза и просит не переживать. Андрей пишет, что надеется на обмен.

Людмила Савченко не получила от сына ни одного письма.

«Установить их местонахождение — это практически невозможно»

Украинских пленных в России ищут также адвокаты правозащитной организации «Русь сидящая», которая основана в России журналисткой Ольгой Романовой для оказания юридической и гуманитарной помощи гражданам, столкнувшимся с нарушением своих прав со стороны следственных органов и пенитенциарной системы.

«Мы пытаемся установить их местонахождение — это практически невозможно», — говорит Ольга Романова.

На все официальные запросы адвокатов, отовсюду приходят отказы: запрашиваемых людей нет. Так ответили в прокуратуре, в том числе и военной, в пенитенциарном ведомстве ФСИН, в ФСБ и МВД. К украинцам в колониях и СИЗО адвокатов также не допускают.

Исключением стал случай Романа Вуйко — 50-летнего жителя Гостомеля. Его взяли в плен и вывезли в Россию в начале марта. Вуйко содержали в курском СИЗО — адвокаты «Руси сидящей» узнали об этом, благодаря поступившей оттуда информации, что Вуйко, у которого инвалидность, необходимы медикаменты. Организация нашла в Украине его дочь Анну и сообщила ей об этом.

Анна попыталась передать лекарства, но их, насколько ей известно, не приняли. После первого месяца в плену у отца произошло обострение болезни. Об этом дочь узнала от тех, кто находился c Вуйко в плену, и освободились в результате обмена.

Роман Вуйко попал в вышедший 4 марта сюжет российского Первого канала о «сдавшихся украинских военных» в бою за аэродром Гостомель. Он появляется в кадре мельком — в каком-то помещении полулежит на полу, опершись на стену, среди людей в форме.

Соседи Вуйко в Гостомеле были свидетелями того, как 3 марта во время зачистки мужчину, скрученного и в наручниках, вывели из дома и посадили в машину, накрытую брезентом. Вуйко был единственным, кого российские военные забрали с улицы, хотя мужчина не был военнообязанным, и не мог входить в тероборону по состоянию здоровья.

Скриншот видео
Роман Вуйко (слева внизу с бородой). Скриншот сюжета Первого канала. Скриншот видео

В сентябре Анна получила от отца письмо, написанное еще в конце мая. В нем — общие фразы, что у него все хорошо, и никакой конкретной информации о местонахождении Романа. Анна отправила ответ, но не уверена, доставят ли его.

По данным «Руси Сидящей», пленных из курского СИЗО № 1 теперь отправили в колонию ИК-11 под Курском, где содержат женщин-рецидивисток. Адвокаты несколько раз попытались добиться встречи с украинцами в этой колонии, но их не допустили. Известно, что пленных держат отдельно от остальных осужденных, их охраняет военная полиция.

«Мы только примерно знаем, в каких они зонах, областях», — говорит Романова, называя кроме Курской еще Белгородскую и Брянскую области.

Организации также известны случаи, когда некоторых гражданских пленных отправляли по этапу на Дальний Восток, хотя для этого нужно, чтобы задержанных судили и вынесли им приговор.

«Мы ежедневно мониторим сайты всех судов РФ, включая военные суды, и пока мы нашли только одно [не завершенное] дело в Крыму», — говорит Романова.

У российско-украинской координационной группы есть фамилии 100 гражданских пленных, находящихся в России, но на самом деле их намного больше, убеждена Романова.

Около тысячи гражданских заложников

По информации, озвученной 27 октября заместительницей главы Минобороны Анной Маляр, с начала полномасштабного вторжения освободили уже 99 гражданских.

12 из них — 17 октября во время обмена, в ходе которого Украина договорилась освободить из России 108 украинских женщин. Впервые с 24 февраля в списки на обмен российская сторона включила попавших в плен еще до полномасштабного вторжения на оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей. Еще двоих гражданских освободили во время последнего обмена 30 октября и в большом обмене с защитниками «Азовстали». Остальные — это одиночные и организованные локально обмены. Такие, как в Белополье на Сумщине.

Объединенный центр по поиску и освобождению пленных не называет количество гражданских в российском плену и из соображений безопасности хранит процедуру обмена в секрете.

Данные по пленным собирает и анализирует правозащитная организация «Медийная инициатива за права человека» (МИПЛ), входящая в коалицию «Україна. 5-а ранку», занимающейся документированием военных преступлений. В базе МИПЛ, которую составляют из обращений родственников и мониторинга сообщений в СМИ и соцсетях, — около тысячи гражданских заложников. Всего украинцев в плену, считают в организации, — до 8 тысяч человек.

Для российской стороны захват в плен мирных жителей — это инструмент террора на оккупированных территориях и способ пополнить «обменный фонд».

Татьяна Катриченко, которая занимается в правозащитной организации изучением процессов обмена пленными, отмечает, что в первые месяцы вторжения гражданских и военных вывозили в Россию вместе и содержали в одних и тех же камерах, но потом стали делать разделение между ними. Причем мирных жителей Россия, часто безосновательно, считает комбатантами: людей, как правило, забирают в плен во время зачисток на оккупированных территориях и фильтрационных мероприятий на блокпостах и пограничных пунктах — по подозрению в помощи украинским военным или в причастности к силам теробороны. На оккупированных территориях Донецкой и Луганской областей часто людей арестовывают для выяснений обстоятельств на 30 и больше дней, после которых могут отпустить, а могут отправить надолго в изолятор.

Катриченко подтверждает, что Россия скрывает места содержания пленных. Ей известны случаи, когда пленным присваивали номера и не обращались к ним по фамилиям, чтобы, оказавшись на свободе, те не могли передать информацию о тех, кто еще находится в плену. По тем же причинам их перемещают между СИЗО и колониями.

Кто из гражданских попадет в список на обмен, часто решает российская сторона, и что на это влияет — до конца нельзя понять. В обменах участвовали люди с серьезными проблемами со здоровьем или о которых писали правозащитники и СМИ, но при этом были и те, чьи фамилии мало кому известны.

«Мы не забыли о них», — говорит Людмила Савченко в надежде, что это сообщение дойдет до сына.

Фото: Татьяна Козак, Ґрати
Фото: Татьяна Козак, Ґрати

Как и другим родственникам гражданских пленных, ей остается только ждать.