Обычно слово «колонизация» можно услышать в лекциях по истории, когда речь идет об освоении американского континента или Африки. Но после начала полномасштабного вторжения России в Украину публичные интеллектуалы все чаще анализируют историю Украины, Беларуси и других постсоветских стран с точки зрения постколониального наследия. Мол, действия центральных властей в Российской империи и в Советском Союзе в отношении всех народов и территорий, кроме русских, были типичной колонизационной политикой. Исследователи Беларуси вместе с тем часто рассматривают нашу историю и культуру с точки зрения колониального наследия. Например, профессор Бременского университета Саймон Льюис в книге «Война и память в России, Украине и Беларуси» называет некоторые стереотипные представления о Второй мировой войне в белорусской культуре «колониальными мифами». Один из главных — это миф о Беларуси как «партизанской республике». Разбираемся, что, по версии ученых, с ним не так.
Как партизаны заменили собой всю историю страны
«Война, деревня, партизаны» — устойчивое выражение, которым часто описывают белорусскую литературу. Действительно, если проанализировать список обязательных произведений для школьников, складывается впечатление, будто Вторая мировая война, деревенский быт и партизанское движение — единственные темы, которые важны для составителей учебных программ.
Сформированные в послевоенные советские времена нарративы и взгляды на произведения Максима Танка, Василя Быкова и Аркадия Кулешова господствуют в белорусской школе и сегодня. В шестом классе изучают целую главу «Вайна — боль і памяць народа», в седьмом проходят «Незагойную рану» Василя Быкова, в восьмом — «Жураўліны крык». В девятом классе школьникам нужно читать Memento mori Янки Брыля, в десятом — целый раздел «Белорусская литература периода Великой Отечественной войны» (слово «партизан» и производные от него встречаются в разделе 25 раз). В 11-м классе школьники возвращаются к Василю Быкову и читают «Знак бяды». Получается, с шестого класса ни один год не обходится без произведений о войне.
С одной стороны, это можно объективно объяснить: Беларусь действительно понесла огромные потери в войне, она повлияла на жизни всех ее жителей, причем трагически. Понятно, что для военного поколения эта травма оставалась главной на долгие годы. Но с другой стороны, эта тема в современном контексте перекрывает собой практически всю остальную белорусскую историю. Причем доминирует в ней именно партизанский нарратив, хотя в составе Красной армии в войне поучаствовало в разы больше белорусов, чем в партизанском движении (подробнее о цифрах мы расскажем ниже).
Многочисленные упоминания партизан — нарратив не только белорусской литературы, но и белорусского кинематографа. Киностудия «Беларусьфильм» в послевоенные годы получила прозвище «Партизанфильм». Многие культовые фильмы, снятые на студии, действительно посвящены партизанскому движению. Например, известная лента 1954 года «Дети партизана», в котором сын и дочь командира партизанского отряда, погибшего в 1942 году, разоблачают шпиона. Легендарный фильм «Девочка ищет отца» также затрагивает партизанскую тематику. Не менее известен «Полонез Огинского», посвященный приключениям мальчика-сироты, который попадает в партизанский отряд. Так или иначе историям партизан и партизанок посвящена огромная часть наследия «Беларусьфильма». Да и поныне фильмы, снимающие на киностудии, часто затрагивают военную тематику. Например, в 2022 году вышел фильм «Подрыв» о подростках, которые во время войны занимаются разминированием освобожденных территорий.
Партизанский миф повторяется и в музыке — например, у «Песняров» (текст песни писал советский и российский поэт Николай Добронравов):
Молодость моя — Белоруссия!
Песни партизан, сосны да туман…
Песни партизан — алая заря!
Молодость моя — Белоруссия!
Наша память идет по лесной партизанской тропе,
Не смогли зарасти эти тропы в народной судьбе!
Интересно, как после распада Советского Союза в белорусской музыке переосмысливается тот самый партизанский нарратив. Группа N.R.M. иронизирует над ним в песне «Партызанская»:
Мы — партызаны, лясныя браты.
Мы — партызаны, з вайной мы на «ты».
Мы — партызаны, любiм наш край,
Ачысцiм наш край ад чужынскiх зграй.
Намеренно или нет, но ирония присутствует и в песне Макса Коржа «Пламенный свет», где речь идет о молодежи, собравшейся на пикник в лесу (правда, на лирическом герое Коржа, возможно, отражается то, что певец действительно является родственником знаменитого партизана Василия Коржа):
Правнуки партизан в родной стихии;
Пробираются в руках с ветками сухими.
Ноги колет шишками, не одеть сандалии.
Пьяные, счастливые — все попоступали.
Как и зачем возник партизанский миф
Акцент на партизанском движении в белорусской культуре советской эпохи не был случайным. Как считает социолог Алексей Ластовский, победа в Великой Отечественной давала Советскому Союзу основание для легитимизации на мировом уровне: следует считаться со страной, освободившей мир от фашизма (отсюда такое внимание военной тематике в культуре СССР второй половины прошлого века). В то же время партизанский миф как часть военного культа работал на легитимизацию советской власти именно в БССР.
Значительная часть населения БССР — жители Западной Беларуси — оказалась под советской властью только в 1939 году, за два года до войны. Некоторые относились к советскому правительству на этих территориях как ко временному явлению, которое как наступило, так и уйдет. А вот жители восточных областей уже знали, что такое коммунистический режим, из-за многолетних репрессий, коллективизации и депортации. Поэтому при помощи партизанского мифа должна была вырасти поддержка советской власти.
Сам этот миф включал в себя нарратив всебелорусской объединенности против немецких оккупантов. Мол, белорусы и белоруски присоединялись к партизанскому движению или как минимум помогали ему, потому что были верны коммунистическим идеалам и жаждали восстановления советской власти на своей территории. Кроме легитимизации режима, пишет Ластовский, партизанский миф в Беларуси еще и позволял нивелировать другие эпизоды из истории страны: фактически партизанское движение представлялось как борьба жителей Беларуси за общее коммунистическое будущее (впоследствии именно события военного периода заслонили собой в идеологии СССР даже революцию 1917 года).
Как это выглядело на практике? Вместо объективного взгляда на историю партизанского движения (которое, безусловно, было важной страницей в борьбе с нацистской оккупацией) создавались нарративы, по которым, кроме партизанской, почти никакой борьбы со стороны белорусов и не было.
Для этого, во-первых, движение быстро окрестили всенародным — якобы на борьбу с захватчиками в леса ушло чуть ли ни все население страны. Но даже официальные советские цифры говорят, что на пике, в 1944 году, количество партизан в Беларуси достигало 374 тысяч человек. При общей численности населения БССР в 1941 году, равном 9 миллионам 183 тысячам человек, это говорит о том, что в партизаны ушло около 4% жителей страны. Но к официальным советским цифрам есть вопросы. «Командиры партизанских бригад и соединений иногда не имели данных о количестве бойцов отдельных отрядов, а иногда, повторим, сознательно завышали ее, надеясь получить больше оружия и боеприпасов», — писал белорусский историк и офицер, доцент кафедры дипломатической и консульской службы факультета международных отношений БГУ Игорь Кузнецов. Если учитывать альтернативную цифру в 121 тысячу партизан, получится в общей сложности 1,3% от общего населения.
Важный момент: в рядах Красной армии с нацистами сражались более 1,3 миллиона белорусов, но такой мистической роли в истории страны они не получили. Отметим и то, что уроженцы нашей страны играли значительную роль и в сфере военного командования. Можно вспомнить имя будущего маршала Ивана Якубовского (дважды Герой Советского союза, принимал участие в важнейших сражениях во время освобождения оккупированных территорий, Пражской и Берлинской операциях, сам был ранен и горел в танке) или будущего создателя ВДВ Василия Маргелова (получил звание Героя Советского Союза за форсирование Днепра и освобождение Херсона, затем воевал в юго-восточной Европе) и многих других. На восток были эвакуированы более 1,5 миллиона жителей БССР, которые обеспечивали фронт оружием, техникой, боеприпасами, медикаментами и продовольствием, ряд белорусских заводов был полностью перенесен в тыл. Но эти факты в рассказе о роли Беларуси в разгроме нацизма обычно уходят на задний план, уступая место «партизанскому» мифу.
Что касается реальной эффективности партизан, то этот вопрос остается спорным. Дело в том, что многие успехи партизанских отрядов, зафиксированные на бумаге, вызывают серьезные сомнения историков. Игорь Кузнецов в своей статье цитирует руководителя БССР и начальника Центрального штаба партизанского движения Пантелеймона Пономаренко, который в 1943 году в своем отчете отмечал «недостоверность информации некоторых [партизанских] отрядов. Преувеличение потерь соперника, ложные манипулятивные данные, приписывание себе результатов действий других отрядов».
В качестве иллюстрации историк приводит некоторые партизанские донесения. Вот доклад об атаке на десять немецких гарнизонов в Белыничском районе в сентябре 1943 года:
«В Белыничах после 3,5-часового ожесточенного боя, доходившего до рукопашных схваток, разгромлен гарнизон противника, состоявший из батальона РОА (русская освободительная армия, коллаборационистское формирование. — Прим. ред.) и 60 полицейских. <…> В итоге боя убито свыше 200 и до 200 ранено солдат и офицеров противника. Взяты трофеи: ручных пулеметов — 2, минометов 50 мм — 2, винтовок — 68, автоматов — 4, наганов и пистолетов — 8, ручных гранат — 25. <…> Взята документация Белыничской комендатуры. Свои потери: 3 убитых, 30 раненых».
«Даже если партизаны застали противника врасплох, очевидно, власовцы и полицейские все же сумели организовать оборону, поскольку ожесточенный бой длился три с половиной часа, — комментировал Кузнецов. — Но тогда совершенно невероятно, чтобы на каждого убитого партизана приходилось по 70 солдат и офицеров соперника. Непонятно также, каким образом партизаны посчитали количество раненых полицейских и власовцев. И почему в партизанских рядах раненых оказалось в десять раз больше, чем убитых, когда обычно на одного убитого приходится не более трех-четырех раненых. Скорее всего, партизанские потери в несколько раз занижены, а потери прогерманских формирований, наоборот, в несколько раз завышены».
Историк приводил еще один красноречивый пример отчета партизан, который позволяет оценить их достоверность. Речь о документе 37-й партизанской бригады имени Пархоменко, который действовал в Бобруйском и Глусском районах:
«20 декабря 1943 года командир отряда имени Кирова Голодов Василий Емельянович в деревне Качай Болото Паричского района, когда гитлеровцы приблизились к блиндажу, где находился тов. Голодов, начали забрасывать его гранатами, коммунист Голодов на лету подхватывал вражеские гранаты и выбрасывал их назад. Так он выбросил 9 гранат и убил более 20 фашистов. Но десятой гранатой бесстрашный командир был тяжело ранен и погиб смертью героя».
Это — лишь отдельные примеры, на самом деле их гораздо больше, что и заставляет смотреть на отчеты самих партизан об их успехах очень критично.
То же касается и знаменитой «рельсовой войны». Дело в том, что несмотря на множество отчетов, говоривших о катастрофических для немцев масштабах повреждения транспортной инфраструктуры, многие современные историки ставят успешность этих действий под сомнение. По мнению Игоря Кузнецова, несмотря на заявления партизан, которые сообщали о многократном перевыполнении планов по подрыву железной дороги, большого влияния на ход боевых действий это не имело: «В ходе войны ни одна оперативная перевозка вермахта на востоке не была сорвана и ни одна крупная наступательная операция германских войск не началась с опозданием из-за действий партизан». Существуют и обратные точки зрения — подробнее об этом мы рассказывали в отдельном тексте.
Об эффективности партизанского движения польско-немецкий историк Богдан Мусял говорил так: «Нужно принимать во внимание численность партизан, потери мирного населения и ущерб, нанесенный немцам. С военной точки зрения это не имело большого смысла. Там [в Беларуси] была масса партизан, а результаты были небольшие. <…> Советы не смогли обеспечить этой массе людей хорошего командования, оружия и продовольствия».
Таким образом, на возникновение мифа о Беларуси как об исключительно партизанской республике влияло два фактора: нарратив о всенародном партизанском движении (при этом заслуги гораздо более многочисленных белорусов-красноармейцев и тружеников тыла уходили на задний план) и утверждения о высокой эффективности партизанских соединений (которые оспариваются многими современными исследователями: как белорусскими, так и зарубежными). А позднее «партизанский» миф стал замещать собой не только историю Второй мировой войны в нашей стране, но и историю страны в целом. И это было очень выгодно Кремлю.
Откуда берется колониальная мифология
Власти в Москве не были оригинальны в такой политике. Обесценить и утаить национальную историю и культуру, заменив ее чем-то другим, — типичный инструмент влияния стран-метрополий на их колонии. Например, французские колонизаторы культивировали миф о «латинском гене» в Алжире. В начале нашей эры эта страна была провинцией Римской империи. Когда в XIX веке Франция покорила Алжир, туда начали переселяться не только французы, но и итальянцы, и испанцы. Как потомки Римской империи они якобы имели историческое право на эту территорию, а для Алжира вроде бы вообще было «исторически характерно господство латинской культуры». То есть стране отказывали в 1500 годах собственной истории, когда ее культура развивалась совершенно отличным от европейских стран путем.
Независимая Индия частично обязана своей репутацией высокодуховной и мистической страны своим колонизаторам — британцам. В середине XIX века, когда в Европе царили романтизм и интерес образованных кругов к традиционной культуре, Британской империи было удобно продвигать миф о том, какая загадочная и мистическая эта азиатская страна. Это делалось и для того, чтобы экзотизировать индийскую культуру, переделать ее на свой лад и навязать местному населению мысль, что такие тонкие и духовные люди, как они, просто не смогут существовать в современном мире без приземленного, но образованного руководства — британцев. Кроме того, изучением романтической красивой культуры можно было объяснить эксплуатацию индийского населения и природных ресурсов самим британцам и международному сообществу.
Современные ученые критикуют даже концепт религии индуизм. По их мнению, британцы и традиционную веру, и обычаи, и весь уклад общества упрощенно назвали религией, которой, кроме того, приписывали не свойственные ей качества, искусственно приближавшие индийскую культуру к протестантской.
Величайшее количество мифов о завоеванном народе существует в обществе США относительно коренного местного населения. Современные исследователи критикуют сам термин «индейцы», так как он искусственно объединяет все коренные народы Северной Америки, имевших разную культуру, язык и историю. Опять же, колонизаторы навязывали миф о некоей единой совокупности диких людей, живущих на американском континенте, чтобы объяснить им, самим себе и всему миру, что они более развитые люди и имеют право на эти территории.
Еще один миф, который все еще культивируется в американском обществе, — это история о том, что «настоящие индейцы вымерли». Мол, современные коренные американцы не живут так, как жили их предки несколько веков назад, да и сильно отличаются генетически. Поэтому современные «индейцы» не имеют права считать свой народ жертвами, так как и народа никакого не осталось. Такие аргументы опять же критикуются исследователями колониализма, так как трудно найти народ, который сейчас ведет тот же образ жизни, что столетия назад. То есть такого рода аргументы — просто попытка отказать угнетенной социальной группе в борьбе за свои права, как будто их притеснения вообще не было.
Отметим все же, что к нашему времени в большинстве западных демократий колониальные взгляды стали маргинальными. Французские президенты признают ошибки колониальной политики во время своих визитов в Алжир (правда, пока не готовы открыто извиниться за события прошлого), сама Франция является крупнейшим инвестором и иностранным работодателем в бывшей колонии. Великобритания мирно предоставила Индии независимость в 1947 году. C 1990-х годов в США приняли целый ряд законов, нацеленных на сохранение культуры коренных народов страны, а в 2009-м правительство страны принесло им официальные извинения от имени народа Соединенных Штатов «за многочисленные случаи насилия, жестокого обращения и пренебрежения коренными народами со стороны граждан США». Россия не делала подобных заявлений в адрес Беларуси или Украины, и, наоборот, продолжает обосновывать свои права на вмешательство в дела независимых государств общим прошлым — которое стало итогом захватнической политики Российской империи.
Зачем бывшие метрополии это делают
У стран-метрополий есть тенденция избавляться ото всей подлинной истории и культуры плененных народов и заменять ее искусственно придуманными мифами.
Во-первых, это поселяет в завоеванном народе чувство неполноценности. Во всех искусственно придуманных культурных концептах царит мысль, что без колонизаторов колонизированные не справятся. Духовные индийцы не проживут в индустриальном мире без рациональных британцев; коренные американцы — тоже, ведь они необразованные дикари; в алжирцах заложена европейская культура, и они должны слушаться французов, чтобы вернуться к корням; и белорусы тоже не могут существовать как нация без Советского Союза/России, ведь только в ней они смогли объединиться для всенародной борьбы с захватчиком.
Во-вторых, лишение подлинной истории и культуры придает конкурентное преимущество колонизаторам в глазах международного сообщества. Британцы выглядели образованными и рациональными на фоне романтичного индийского народа. Французы — более развитыми на фоне алжирцев, забывших свои европейские корни. Белые колонизаторы — более презентабельно на фоне племен коренных американцев. Русские кажутся настоящей нацией с богатой историей на фоне белорусов, которые якобы возникли как нация, только когда нужно было партизанить.
В постколониальные времена это все еще чревато последствиями. На военный конфликт между двумя «равноправными» государствами международное сообщество обычно смотрит не так равнодушно, как на войну бывшей метрополии и бывшей колонии. Некоторым политикам не кажется странным военное присутствие экс-хозяев на ранее захваченных землях, как будто они имеют на это какое-то особое право. Даже если не говорить о войне, у метрополии в мире есть культурное преимущество. В том же Алжире французскую культуру и литературу изучают подробно, но большинство французов мало что знает о культуре Алжира.
То же самое и с Россией: в европейских университетах даже на кафедрах славистики акцент делался на изучении русской культуры. Поэтому во всем мире можно найти книги русских советских классиков и очень сложно — классиков из остальных постсоветских стран (хотя в советские времена уровень литературы в большинстве союзных республик был практически одинаков).
Что со всем этим делать?
В 1997-м был опубликован рассказ Василя Быкова «Ружовы туман». Это история о девяностолетнем глухонемом человеке, который каждый год 9 мая приносит цветы к памятнику Ленину. Этого человека называют Барсуком, он уверен, что пережил войну благодаря двум советским партизанам, которые принесли ему однажды немецкие продуктовые карточки. К одинокому Барсуку, у которого была инвалидность, который потерял семью и голодал, однажды пришли те два парня, дали продуктовые карточки, а сами взяли только часть полученного по ним пайка. Барсук после войны остался благодарным партизанам, верным коммунистическим идеям и тяжело переживал распад Советского Союза. Он не знал, что продуктовые карточки, которые ему дали, были подделаны. Если бы немцы разоблачили обман, Барсука бы убили. Быков в своем произведении приходит к выводу, что следует оставить Барсука в этом розовом тумане — пусть пожилой человек носит цветы к памятнику Ленину, какая же теперь от этого проблема?
Исследователь Саймон Льюис считает, что глухонемой Барсук олицетворяет собой все белорусское общество, верящее в миф о партизанской республике. В советские времена никто не мог рассказать или услышать ничего дурного о партизанах из-за господства другого нарратива. Именно поэтому главный герой рассказа — глухонемой. Льюис, однако, спорит с Быковым. Он не считает, что белорусское общество стоит оставлять в «розовом тумане». Проблема партизанского мифа не только в том, что героизацию партизан искусственно начала советская власть, и не только в том, что история Великой Отечественной войны заместила всю предыдущую историю Беларуси. А в том, что партизанский миф сам по себе в значительной степени обманчив.
Читайте также
