Недавно министр юстиции Евгений Коваленко потребовал, чтобы все граждане страны жили по заветам Лукашенко, озвученным на Всебеларусском народном собрании. Такая попытка создать культ личности стареющего диктатора не первая на памяти старшего поколения беларусов. Вспоминаем, как советский правитель Леонид Брежнев, по отношению к которому звучали подобные призывы, во времена СССР стал героем анекдотов вместо того, чтобы превратиться в морального авторитета, а также в чем заключаются параллели между его историей и беларусской действительностью.
Возврат к стабильности и поворот к культу личности
При всей несхожести Лукашенко и Брежнева, которые правили в совершенно разные эпохи, этих авторитарных правителей объединяет ряд общих моментов. Они пришли к власти под лозунгами возврата к стабильности и уловили стремление общества к возврату в прошлое. Это в том числе помогло им сохранить контроль над чиновниками, желавшими не перемен, а консерватизма.
Беларусские события происходили на глазах старшего поколения читателей. Но все же о них стоит кратко напомнить. Распад СССР и долгожданное провозглашение независимости нашей страны совпали с жестким экономическим кризисом, коррупцией номенклатуры, оставшейся у власти, и замедлением рыночных реформ. У части общества возникла ностальгия по Советскому Союзу и уровню жизни в нем, что старательно подпитывалось государственными СМИ.
Лукашенко критиковал номенклатуру, связывал ухудшение ситуации с приходом к власти демократов (что не соответствовало действительности — их во власти практически не было), а также апеллировал к советскому наследию и сильной руке (в первые годы независимости нашей страны власть была разделена между правительством и парламентом — благодаря этому установить диктатуру было невозможно). В итоге он победил на первых президентских выборах.
В свою очередь, Леонид Брежнев пришел к власти в 1964 году в результате своеобразного дворцового переворота, во время которого представители советской номенклатуры сняли тогдашнего первого секретаря компартии Никиту Хрущева с должности. К автору знаменитого антисталинского доклада на ХХ съезде партии у них были свои претензии. Незадолго до этого он едва не втянул СССР в третью мировую войну (Карибский кризис), а еще разделил областные комитеты партии (обкомы) на промышленные и сельскохозяйственные, породив организационную неразбериху, проводил сомнительные эксперименты в экономике.
Номенклатура устала от таких эмоциональных качелей и, отправив Хрущева на пенсию, отменила эти реформы. Да и часть общества утомилась от бесконечных кампаний: как экономических (вроде кукурузной, во время которой эту культуру выращивали даже в тех районах СССР, где для этого не было условий), так и идеологических (посещение Хрущевым выставки художников-авангардистов обернулось едва ли не истерикой советского лидера, не понимавшего такое искусство, — и привело к кампании против «формализма» в культуре).
На этом фоне Брежнев воспринимался как пример спокойного умеренного руководителя, власть которого еще не была абсолютной. Конкуренцию ему составляли другие партийцы, одним из которых стал экс-руководитель комсомола и КГБ Александр Шелепин. Он стоял на неосталинистских позициях и выступал за реабилитацию диктатора. Этот вопрос даже активно обсуждался в 1965–1966 годах.
В обществе были надежды на продолжение линии ХХ съезда (то есть осуждение Сталина и продолжение либерализации в обществе), но среди партийной верхушки выразителей таких взглядов не было (или практически не было). Брежнев же выбрал половинчатый вариант. К Иосифу Сталину начали относиться положительнее, упоминаний о нем в СМИ, произведениях искусства и научных работах стало больше, а реабилитация невинно осужденных прекратилась. Но в то же время полная реабилитация самого вождя так и не произошла.
Вскоре после прихода Брежнева к власти постепенно стал складываться его собственный культ личности. Уже в 1966-м, через два года после его назначения, делегаты очередного съезда КПСС решили восстановить в партии пост генерального секретаря, который занимал Сталин. Аргументом стало то, что должность генсека была введена еще в 1922 году по личной инициативе Ленина. Тогда пост придумали как раз для Сталина, потом (еще при сохранении диктатором власти) о нем стали реже упоминать, а незадолго до смерти «вождя народов» и вовсе отменили. Хрущев и в первое время Брежнев занимали должность первого секретаря компартии.
В том же году праздновалось 60-летие Брежнева. К тому времени у него была одна госнаграда — звезда Героя Социалистического Труда. Его коллеги по Политбюро (высший коллективный партийный орган) решили наградить его второй. Как вспоминал в интервью член Политбюро и на тот момент руководитель Советской Украины Петр Шелест, Брежнев не согласился и попросил наградить его звездой Героя Советского Союза. «С какой стати? — удивился я. — Ну вот хочет, и все тут…» — ответил его собеседник по Политбюро. Ссориться с новым руководителем страны никто не захотел, и генсек получил первую такую награду. Всего же он получал их четыре раза — столько же было лишь у знаменитого военачальника Георгия Жукова.
Начало пропагандистской кампании и ухудшение здоровья
Еще через три года, в 1969-м, трое высших руководителей СССР — Михаил Суслов, отвечавший за идеологию, беларус Кирилл Мазуров и упоминавшийся Александр Шелепин — выступили против попытки Брежнева расширить свою зону влияния (он критиковал недостатки в экономической политике). Испугавшись потери власти, тот отправился в Беларусь, где тогда проходили учения с участием руководства Минобороны, и заручился там поддержкой военных. После этого его оппоненты пошли на попятную и отозвали претензии.
«По возвращении Брежнева в Москву Суслов первым выразил ему свою полную лояльность. Весь аппарат печатной и устной пропаганды, а также весь подведомственный Суслову идеологический аппарат быстро перестроились на восхваление „великого ленинца“ и „выдающегося борца за мир“, который становился отныне не только руководителем, не только первым среди равных, но и неоспоримым лидером, „вождем“ партии и фактическим главой государства», — писал историк и публицист Рой Медведев.
Этот же автор напоминал, что перед праздниками и некоторыми крупными торжествами на площадях и главных улицах крупных городов обычно вывешивались портреты всех членов Политбюро. «Так было и перед 1 Мая 1970 года, — писал Медведев. — Но теперь повсюду появились огромные портреты одного Брежнева, большие плакаты с цитатами из его речей и докладов. Изображение Брежнева давалось во многих случаях более крупным, чем других членов Политбюро. Газеты почти ежедневно публиковали его фотографии. Передовые статьи в газетах и также теоретические статьи в партийных журналах и в журналах по общественным наукам почти всегда включали цитаты из „произведений“ Брежнева. Масштабы всей этой начавшейся с весны 1970 года пропагандистской кампании по укреплению и утверждению авторитета „вождя“ партии намного превосходили все то, что делось во времена Хрущева».
Николай Месяцев, тогдашний глава Гостелерадио СССР, вспоминал, какие указания он получал в то время: показывать «Брежнева и других высших руководителей в соотношении 3:1, то есть генсека на экране должно быть втрое больше, чем всех остальных. <…> Помню, от стоявших близко к Брежневу я получил замечание: ну подумаешь, приехал [премьер-министр Алексей] Косыгин в Лондон, а ты даешь его в эфире на 20 минут. Он там в золоченых креслах сидит, зачем это народу показывать, достаточно было бы трех минут, это вызывает недовольство сам знаешь кого».
К тому времени Брежнев расправился практически со всеми своими конкурентами по партии, отправив кого на пенсию, кого на второстепенные должности (например, того же Шелепина). Людей, которые могли бы бросить ему вызов, почти не осталось, а значит, такой неограниченной «рекламе» генсека помешать никто не мог.
По мнению высокопоставленного партийного работника Николая Егорычева, процессы «застоя» до 1970 года шли не очень заметно. Но уже в 1973-м в КПСС устроили обмен партийных удостоверений. Владимиру Ленину, умершему еще в 1924-м, выписали билет №1, а Брежневу — №2. Таким образом власти хотели подчеркнуть преемственность, тем более что оба руководителя партии носили отчество Ильич.
Все эти события происходили на фоне быстро ухудшавшегося здоровья генсека. С 1973-го у него изредка начала появляться бессонница. Евгений Чазов, который возглавлял Четвертое Главное управление при Минздраве СССР, отвечавшее за здоровье советских вождей, объяснял это в мемуарах «Здоровье и власть» переутомлением политика. Брежнев стал принимать в большом количестве успокаивающие и снотворные средства, расшатывавшие нервную систему.
В 1974-м у него возникло динамическое нарушение мозгового кровообращения. В 1976-м здоровье окончательно и резко ухудшилось. Этот год стал водоразделом в правлении Брежнева: консервативного и, по партийным меркам, адекватного политика постепенно стал сменять глубоко больной человек. Его заболевания и продолжавшийся прием снотворных привел к расстройству речи (знаменитое шамканье) и утрате координации — генсек стал таким, каким его в итоге и запомнили миллионы жителей СССР.
Но характерный момент: публичное превознесение персоны Брежнева лишь усилилось, когда заболевший генсек стал терять связь с реальностью. Чем не аналогия с Лукашенко, который тоже испытывает проблемы со здоровьем? Ведь создание культа личности зачастую происходит, когда государственный деятель теряет политическое чутье и понимание происходящего.
Впрочем, пропаганду проблемы генсека со здоровьем не смутили: она не просто продолжала работать на полную катушку, но и набирала обороты. Одним из козырей стала тема войны с нацистской Германией. Брежнев участвовал в ней, но далеко не на первых ролях и не слишком удачно. Сперва он был заместителем начальника политуправления фронта, потом — группы войск фронта, а в конце концов стал начальником политотдела армии (явное понижение). Что касается звания, то войну он начал в звании бригадного комиссара, затем полковника, а закончил войну генерал-майором — и это в военное время, когда люди нередко прыгали через несколько ступенек. Ничего выдающегося во время войны Брежнев не совершил.
Но в годы его правления всячески утверждалось обратное. Например, в энциклопедиях писали, что во время войны он был начальником Политуправления 4-го Украинского фронта. Это серьезная должность. Брежнев действительно занимал ее — но с июня 1945 года, когда боевые действия с Германией уже завершились.
В 1973–1982 годах в СССР выпустили 12 томов «Истории Второй мировой войны 1939−1945». В этом издании Брежнев представал одной из центральных фигур этого конфликта, его имя упоминалось 97 раз. Генсеку присвоили высшее воинское звание маршала Советского Союза, наградили еще тремя звездами Героя СССР и высшим военным орденом «Победа». Почти каждое присвоение звания или награждение при этом сопровождались ссылкой на «большой вклад в победу советского народа и его Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне». Хотя в соответствии со статусом орден «Победа» предназначался «для награждения высшего командного состава Советской Армии за успешное проведение силами одного или нескольких фронтов масштабных боевых операций, в результате которых обстановка коренным образом менялась в пользу Советской Армии». Брежнев под это определение никак не подпадал.
Кроме военных подвигов, из Брежнева решили сделать еще и писателя. По его просьбе нашли журналистов — те обработали записи, которые вел один из его подчиненных, рассказы, которые генсек надиктовал своей помощнице, добавили подробностей — и получилось несколько книг мемуаров: «Малая земля», «Возрождение» и «Целина» (другие вышли уже после смерти их «автора»).
«Малая земля» рассказывала о событиях войны, когда в 1943 году советские морские десантники 225 дней удерживали около черноморского города Новороссийска плацдарм на выдающемся в море мысе площадью в тридцать квадратных километров. Все это время штаб 18-й армии и ее политотдел, где и служил будущий генсек, находились на Большой земле в относительной безопасности. Как утверждалось в книге, вышедшей под авторством Брежнева, на Малой земле он был два раза: один раз с партийной бригадой, второй — для вручения партийных билетов и наград солдатам и офицерам. В одном случае он якобы даже спасал матросов. Вот как это описывалось в книге:
«Я даже не сразу понял, что произошло. Впереди громыхнуло, поднялся столб пламени, впечатление было, что разорвалось судно. Так оно в сущности и было: наш сейнер (небольшое однопалубное судно. — Прим. ред.) напоролся на мину. Мы с лоцманом стояли рядом, вместе нас взрывом швырнуло вверх. <…> Упал, к счастью, в воду, довольно далеко от сейнера. Вынырнув, увидел, что он уже погружается. Часть людей выбросило, как и меня, взрывом, другие прыгали за борт сами. Плавал я с мальчишеских лет хорошо, все-таки рос на Днепре, и в воде держался уверенно. Отдышался, огляделся и увидел, что оба мотобота, отдав буксиры, медленно подрабатывают к нам винтами. Я оказался у бота э-9, подплыл к нему и лоцман Соколов. Держась рукой за привальный брус, мы помогали взбираться на борт тем, кто под грузом боеприпасов на плечах с трудом удерживался на воде».
Леонид Брежнев, «Малая земля»
В реальности еще в 1958-м бывший военный корреспондент Сергей Борзенко рассказывал, что «однажды сейнер, на котором плыл Брежнев, напоролся на мину, полковника выбросило в море, и там его в бессознательном состоянии подобрали матросы». Но в мемуарах оказалось, что это будущий генсек спасал других.
В 1980 году Брежнев был удостоен за свои воспоминания Ленинской премии в области литературы — это была высшая литературная награда СССР. А тогдашний глава Союза писателей СССР Георгий Марков выписал генсеку писательский билет за номером один. Мемуары включили в школьную и вузовскую программы, их читали по радио.
В ту эпоху ходил такой анекдот: «Леонид Ильич говорит дома супруге Виктории Петровне: „Все хвалят мою трилогию, может, мне самому прочитать?“».
В ответ — насмешки, анекдоты, презрение
Пример выше с анекдотом о Брежневе — далеко не единственный. В целом реакция населения на столь массированную пропаганду власти оказалась прямо обратной той, которую ожидали.
«Когда еще в 60-е годы по радио или телевидению передавали пространные доклады и речи Брежнева, их почти никто не слушал. В 70-е годы даже в публичных местах — в фойе гостиниц или в больницах — в самом начале этих трансляций люди расходились, выключая телевизор. В Кисловодске я наблюдал однажды, как за день до выборов в Верховный Совет по всем репродукторам курортного парка транслировалась 3−4-часовая речь Брежнева. Но тысячи отдыхающих гуляли по парку, не обращая ни малейшего внимания на голос оратора», — вспоминал Рой Медведев.
Но главное, что Брежнева стали откровенно высмеивать: о нем и о его «наследии» появилось множество анекдотов. Например, что «Великая Отечественная война — всего лишь маленький эпизод в большой войне на Малой земле». Или: «Где вы были в годы войны? Сражались на Малой земле или отсиживались в окопах Сталинграда?» (именно под Сталинградом произошло одно из самых кровопролитных сражений в годы Второй мировой). Или вот еще один: «Сталин звонит Жукову и спрашивает: где вы с [военачальником Константином] Рокоссовским собираетесь наступать? Жуков отвечает — вот дозвонимся на Малую землю полковнику Брежневу, посоветуемся с ним, тогда и решим».
Повод для этого дал сам генсек. Точнее, авторы его мемуаров, написавшие в «Малой земле» следующее: «18 апреля в штаб Северо-Кавказского фронта <…> вылетела группа представителей Ставки во главе с маршалом Г. К. Жуковым. В тот же день вместе с наркомом Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецовым и командующим ВВС А. А. Новиковым они приехали в штаб 18-й десантной. Об этом мне сообщил один из штабных полковников, прибывших на Малую землю, и добавил: — Маршал хотел вас видеть. — Это что, приказ? — спросил я. — Приказа такого от него я не получал, — ответил полковник. — Но он сказал, что хотел бы с вами поговорить». Представить, что Жуков захотел узнать мнение никому не известного полковника, было немыслимо.
«Торжественные церемонии, присвоение Новороссийску звания города-героя, открытие громадного мемориала, организация музеев, посвященных именно боевому пути 18-й армии, — все это настолько превышало разумную меру, что дало пищу многочисленным насмешкам. Даже участок под Москвой, где была выстроена большая дача Брежнева, <…> окрестные жители называли „Малой землей“», — писал Рой Медведев. Ветераны сражения за Новороссийск иногда даже стеснялись сказать, где именно они воевали, чтобы не нарваться на насмешки.
Анекдоты о «Малой земле» были не единственными. Советские граждане смеялись над любовью генсека к наградам, над его слабой памятью, шамканьем и откровенной потерей связи с реальностью. Набрав в любой поисковой системе «анекдоты о Брежневе», вы можете найти десятки сайтов с ними. Вот некоторые примеры:
На поминках по Суслову выступает его лечащий врач:
— Наш главный враг — склероз — вырвал из рядов строителей коммунизма лучшего сына отечества!
— Наш главный враг — недисциплинированность, — ворчит Брежнев, — мы уже час сидим, а Суслова все нет.
Или вот еще один:
Ленин доказал, что управлять страной могут и кухарки.
Сталин доказал, что управлять страной может один человек.
Хрущев доказал, что управлять страной может и дурак.
Брежнев доказал, что страной можно вообще не управлять.
Ужасающее состояние Брежнева было понятно всем. Высокопоставленный сотрудник ЦК КПСС Анатолий Черняев писал в дневнике о визите генсека в Азербайджан, случившемся в сентябре 1982 года, незадолго до его смерти: «Еду я в машине на дачу. <…> Прошу шофера увеличить громкость: прямая передача из Баку. [Глава Азербайджанской ССР Гейдар] Алиев открывает и предоставляет слово… начинается косноязычие, свидетельствующее о том, что наш лидер находится в плачевной фазе своего мерцающего сознания. Видно, сам не понимает и не слышит, что говорит, и вся энергия на то, чтобы прочитать каждое следующее слово (что не всегда удается). После каждой фразы — аплодисменты, бурные аплодисменты. Проходит минут десять. Он уже вместо „Азербайджан“ произносит „Афганистан“ и вдруг совсем замолкает… Какое-то шуршание, потом шум и бурные аплодисменты. И вдруг из приемника его слова: „Это не моя вина“… Молчание несколько секунд и еще: „Придется читать сначала“. Аплодисменты…»
Уже на рабочем месте Черняев выяснил следующее: пока Брежнев читал доклад, на экранах телевизоров был виден его растерянный помощник Андрей Александров-Агентов, понявший, что тот читает другой документ: «Он близоруко и лихорадочно подносил к носу то один текст, то другой, всплескивая руками. Опять проделывал движения от одной папки к другой, наконец, вскочил и побежал к трибуне. Подскочил к оратору с одного бока… Тот глянул на него невидящим оком и продолжал читать. Александров подскочил с другого бока, делая знаки, но оратор отмахнулся от него и продолжал читать. Наконец, [тот] вынужден был взять оратора за локоть. И в этот момент камеры были переведены на зал, Алиев начал бурно аплодировать, чтоб замять неловкость и заполнить паузу. Слова „не моя вина“ были произнесены тогда, когда камера вновь была направлена на трибуну и был виден поспешно удаляющийся Александров-Агентов <…>. При этих словах в его сторону был брошен гневный взгляд. Итак, он читал не тот текст и не заметил бы этого до самого конца, даже несмотря на появление в нем слова „Афганистан“».
Причем Брежнев озвучивал текст, в котором были конфиденциальные моменты, не предназначавшиеся для печати. «При таком положении можно подсунуть что угодно, и это тут же становится политикой», — констатировал Черняев.
В том же 1982 году Брежнев умер. Как записал в дневнике тот же Черняев, его поразило, что на похоронах из членов ЦК КПСС он один «стоял (и потом шел), сняв шапку. Остальные — человек 300 — в своих пыжиках и ондатрах (шапках из шкуры оленя и ондатры. — Прим. ред.). А ведь не 30 градусов ниже нуля, как 29 января 1924 года (тогда хоронили Ленина. — Прим. ред.), а + 7−8!» Элита, выдвинутая Брежневым, откровенно презирала уже умершего генсека, которого так прославляла и которому совсем недавно так горячо аплодировала.
Спустя пять лет после смерти генсека все экземпляры книг воспоминаний Брежнева изъяли из книжных магазинов и отправили в макулатуру.
В экономическом плане Советский Союз за годы брежневского «застоя» окончательно проморгал научно-техническую революцию и еще больше отстал от Запада. Но ключевая проблема была в том, что требование властей жить по заветам Ильича привело к насмешкам и издевкам. В конце концов это повлияло на то, что в целом идеи коммунизма окончательно были дискредитированы в сознании людей, в него перестали верить. К идеологии стали относиться с иронией и насмешкой. В результате, когда над СССР возникла угроза краха, режим никто не вышел защищать — и он рухнул в течение нескольких лет. Беларусские власти, взявшие на вооружение советские принципы, рискуют в будущем повторить эту судьбу.
Мы в «Зеркале» с уважением относимся к истории. Наши авторы опираются на факты и рассказывают о любопытных исторических сюжетах, которые связаны с актуальными событиями больше, чем может показаться на первый взгляд.
Помогите «Зеркалу» продолжить работу
Станьте патроном «Зеркала» — журналистского проекта, которому вы помогаете оставаться профессиональным и независимым. Пожертвовать любую сумму можно быстро и безопасно через сервис Donorbox.
Всё о безопасности и ответы на другие вопросы вы можете узнать по ссылке.
Читайте также
