Молодой промышленный город Краматорск в Донецкой области Украины, почти двухсоттысячник, в 1970−80-х активно строился. Быстро росли новые микрорайоны из панельных домов: просторные дворы, засаженные молодыми деревьями, детсады и школы — ведь квартиры получали в основном семьи с детьми. Город развивался вместе с предприятиями, работы хватало, жители были полны надежд на будущее. Но некоторые его лишились — из-за смертельной угрозы, притаившейся в их новой, желанной квартире. Спустя годы случившееся прогремело на весь тогдашний Советский Союз и надолго поселило в людях страх столкнуться с подобным — тем более что никто не был от этого застрахован. Сегодня многие не слышали о той истории, но отголоски того страха знакомы большинству.
Девятиэтажка на улице Гвардейцев-Кантемировцев (сегодня — Марии Приймаченко), 7, в Краматорске была сдана в 1980 году — панельный дом стандартной 90-й серии, каких много во всех постсоветских городах. Вокруг — такие же новенькие панельки. Почти центр города — так говорят местные об этом районе. Сейчас это очень удобное место: рядом торговые центры, строительный гипермаркет, рынок. Правда, жизнь города изменила война с Россией: с 2014 года пассивный, а с 2022 года активный фронт проходит совсем близко — сегодня в паре десятков километров. Но в 1980-м никто и представить не мог подобного будущего.
Таинственные смерти
Одну из квартир в новеньком доме получила семья с двумя детьми-подростками. Обустроились, наладили быт. Но счастье в долгожданном собственном жилье продлилось недолго. Старшая дочь — 18-летняя девушка, еще недавно отличавшаяся образцовым здоровьем, — уже летом 1981 года тяжело заболела и умерла. Еще через год умер ее 16-летний брат. Вскоре скончалась и их мать, и, видимо, отец (сведения об этом нечеткие).
Диагноз у всех был один — лейкоз, он же рак крови. Врачи списали это на плохую наследственность.
Квартиру обменяли, и в нее заселилась другая семья, с тремя детьми. Никто не мог этого предвидеть, но со временем новые жильцы тоже стали чувствовать себя плохо. Через несколько лет их старший сын умер, а младший тяжело заболел (мальчикам было в районе 11−12 лет). Болезнь охватила также обоих родителей и дочь.
Это снова был лейкоз. И доктора снова говорили о плохих генах.
Неведомая угроза
До середины 80-х жители СССР о радиационных инцидентах почти не слыхали, и никому в голову не пришло бы бояться излучения в собственном доме. Но в 1986 году случилась катастрофа на Чернобыльской АЭС, и об опасности радиации узнали все.
Болезнь второй семьи и смерть их старшего сына пришлись на 1987-й. Отец, похоже, узнал историю предыдущих жильцов и со временем на фоне всеобщего страха перед радиацией заподозрил, что дело может быть вовсе не в генах, а в жилье. И речь не о каком-нибудь проклятии или порче, а о настоящей, физической опасности. Мужчина начал добиваться проверки случившегося и обследования квартиры.
Шел уже 1989 год, когда в девятиэтажку на улице Гвардейцев-Кантемировцев наконец отправили радиологов из местной санэпидемстанции.
Дозиметры зашкалили
Как вспоминал тогдашний главврач СЭС, радиолог высшей категории Николай Савченко, он и его коллега по привычке включили дозиметры уже на подходе, во дворе дома. Неожиданно оба прибора зашкалили за максимальную отметку в 200 микрорентген в час (два микрозиверта в час) — сравнимо с облучением от компьютерной томографии. Это не опасная доза при кратковременном воздействии, но при длительном — совсем другое дело.
«Это в десять раз выше нормы, показания прибора до 30 мкр/ч свидетельствуют о естественном фоне, если больше — радиолог должен задуматься и найти причину, если выше 50 мкр\ч — нужно срочно искать источник», — объяснял Савченко в интервью.
Зашли в подъезд — дозиметры заметно «успокоились» и показывали намного меньше — 40 мкр\ч. Но на пороге «проклятой» квартиры 85 приборы снова зашкалили. Нужны были дозиметры мощнее, и их оперативно привезли из штаба гражданской обороны.
Радиолог вошел в квартиру. Чем ближе он подходил к детской, тем быстрее росли показания прибора. У дальней стены комнаты, в метре от пола, стрелка дозиметра остановилась на отметке 200 рентген в час — в миллион раз выше, чем на улице.
«Разовая „острая“ доза свыше 400 р\ч считается несовместимой с жизнью, — говорил Николай Савченко. — Многих людей спасло то, что доза была растянута во времени».
Именно возле этой стены стояла кровать умершего ребенка. На ковре, висевшем на стене, виднелось небольшое выжженное пятно.
Годовая доза облучения от источника должна была достигать 1800 рентген. Это в 900 раз больше, чем сегодня допускается, например, для персонала АЭС в России, и в тысячи раз больше нормального уровня.
Ликвидация
Самые высокие уровни радиации обнаружили в квартире 85, где умирали жильцы, в квартире 58 через стенку (в соседнем подъезде), а также в квартире сверху. Их временно отселили.
Было ясно, что в злополучной стеновой панели находится какой-то источник радиации, но какой и что с ним делать? Сперва подумали, что туда попал кусок кобальта, но эту версию вскоре опровергли: за девять лет с постройки дома прошло бы уже два периода его полураспада, да и он не мог бы излучать радиацию так сильно. Все склонялись к тому, что в стене должен быть цезий — он дает мощное гамма-излучение и имеет период полураспада в 33 года.
Единственным выходом было вырезать кусок стены. Чтобы рабочие не пострадали от излучения, стену закрыли свинцовыми пластинами. Такими же пластинами и передником защитили водителя грузовика с песком, в который поместили фонящий кусок железобетонной панели. Опасный груз увезли сначала в лабораторию одного из местных заводов, а затем его забрали специалисты Киевского института ядерных исследований.
Как только источник радиации устранили, гамма-фон во всем доме стал нормальным — таким же, как на улице. До и после работы строителей радиологи брали в квартире мазки, чтобы исключить наличие радиоактивной пыли, но все было чисто.
Прокаженный дом
О радиоактивной девятиэтажке узнал весь город и не только: об этом писали даже «центральные издания», как говорили тогда. Причина случившегося еще не была известна, но дом получил репутацию «прокаженного». Жильцы не верили, что стены и мебель не накопили радиацию. В декабре 1989 года они потребовали медицинского обследования, проверки квартир и даже отселения дома целиком.
В Краматорск приезжали специалисты из Харьковского института медицинской радиологии и Всесоюзного научного центра радиационной медицины, чтобы вычислить, какое облучение получил каждый из жильцов. Исследование было сложным и потребовало времени. В марте 1990 года состоялась встреча, на которой в присутствии местных властей ученые вручили каждому жильцу протокол о мощности полученных доз и накоплении облучения. Дозы выше естественного фона получили 17 человек. Многие этому не поверили и считали результаты заниженными.
«Встреча была очень трагичной, — вспоминал Николай Савченко. — Злые выкрики, слезы — это все можно было понять. 17 человек — это те люди, которые могли на что-то претендовать, чего-то добиваться. Но были и такие, кто хотел выгоды под шумок».
Отселять дом не стали, так как фон в нем был нормальным. Еще много лет после этого селиться в девятиэтажке никто не хотел — ни продать, ни сдать квартиру там было нереально.
Волна радиофобии после трагедии в Краматорске прокатилась по всему СССР — что уж говорить о самом городе. Например, в январе 1990-го работники местного универсама вызвали санстанцию, заявив, что обнаружили в стене источник радиации. Магазин тут же проверили, но фон был в норме.
Роковая потеря
Так что же все-таки испускало смертоносное излучение в стене панельного дома? Итоги расследования стали известны под конец 1990 года.
В куске железобетона ученые киевского института нашли маленькую капсулу с цезием-137. Именно эта капсула размером всего четыре на восемь миллиметров давала сильнейшее гамма-излучение, которое убило шесть человек.
На капсуле был выбит заводской номер. По нему определили место регистрации. Выяснить, откуда взялся этот объект, не составило труда.
Еще в конце 1970-х в Каранском карьере (поселок Мирное Волновахского района Донецкой области) случилось ЧП. Там добывали гравий и щебень, а для измерения уровней (например, сыпучих материалов) использовались радиоизотопные уровнемеры. И каким-то образом работники потеряли источник ионизирующего излучения одного из таких приборов — капсулу с цезием.
Ее искали, сообщения разослали во все возможные пункты поставки щебня. По слухам, информация дошла до советского генсека Леонида Брежнева, так как качественный каранский щебень поставляли в Москву на строительство объектов для грядущей Олимпиады, и тот даже распорядился отменить поставки камня с карьера, но строительство останавливать запретил.
Так или иначе, капсулу в карьере найти не смогли. Опять же по слухам, через неделю поиски радиоактивного объекта прекратились по распоряжению «из центра». Позже следствие сделало вывод, что поиски были организованы неудовлетворительно.
Именно из Каранского карьера поставлялся щебень на строительство панельных домов в Краматорск. Очевидно, в одном из грузовиков с сыпучим камнем прибыла и утерянная капсула, а затем попала в отлитую железобетонную плиту. Она могла оказаться в любой из квартир — и жителям одной очень сильно не повезло.
К слову, сегодня Каранский карьер находится на территории, которую оккупировала Россия после начала полномасштабного вторжения в 2022 году. В 2023-м добычу сырья на объекте, который простаивал 14 лет, запустили снова.
Не чернобыльцы
Вследствие радиационного инцидента в Краматорске умерли четверо детей и двое взрослых. 17 пострадавшим предоставили статус инвалидов. В 1993-м их даже приравняли к чернобыльцам со всеми положенными выплатами и льготами.
Правда, продлилось это недолго. В 1995 году оказалось, что эту поправку — о приравнивании пострадавших от радиационных инцидентов к жертвам аварии на ЧАЭС — депутаты Верховной рады приняли с нарушением регламента.
«Скажите, пожалуйста, какая разница гражданину Украины: чернобыльский пепел ему на голову просыпался в районе поражения радиоактивным излучением или краматорский? Разве тому ребенку, которого возили (спасибо местным органам власти и всем, кто помогал) и в Германию, и в Москву, разве ему было не все равно, от чего он пострадал, от чего искалечена его жизнь? Отчего и те оставшиеся члены семьи больные там тоже — две тысячи рентген, две пятьсот, полторы тысячи рентген у людей, люди-инвалиды именно с этим характерным поражением. И они ничем не отличаются от тех, кто точно так же сам в ликвидации не принимал участия, а просто проживал в зоне, и ему на голову вот эта вот свалилась беда», — говорил 16 декабря 1995 года на заседании Верховной рады народный депутат Алексей Шеховцов, который ранее и добился введения поправки.
Несмотря на горячие протесты его и некоторых других депутатов, поправку в итоге отменили и льготы с жильцов дома сняли.
Последствия
Именно после краматорской трагедии в строительном законодательстве стали появляться нормы о замере радиационного фона в стройматериалах и возводимых зданиях.
Между тем это был не единственный подобный инцидент. Так, в тот же период массово заболевать начали дети в Омске: в 1989 году там зафиксировали 12 случаев острого лейкоза у детей, в 1990-м — 25, в 1991-м — 26. Врачи назвали причиной повышенный радиационный фон в жилых домах. Они были построены с 1976-го по 1989 год с использованием щебня из карьера Макинка (Целиноградская область Казахстана). Этот щебень оказался радиоактивным.
А в Краматорске после завершения проверок пострадавшая семья вернулась в злополучное жилье. Младший сын не смог справиться с болезнью, несмотря на лечение в Москве и Германии, и умер, но родители и дочь выжили. И так и остались в квартире, принесшей им столько горя.
В 2021 году независимый разработчик Владимир Чолокян выпустил небольшую компьютерную игру в жанре квеста, посвященную этой трагедии. Она называется Bright Lights of Svetlov. Проходя ее, игрок погружается в атмосферу советской квартиры 80-х в панельной многоэтажке и переживает печальную историю ее жильцов.
Читайте также
