Города около Киева — Буча, Ирпень, Гостомель — недавно освободили украинские военные. Около месяца эти населенные пункты находились под контролем российской армии. Мы поговорили с людьми, которые провели несколько недель в оккупации и которым удалось выбраться из зоны боевых действий.
Буча: «Улицы застилало черным дымом, а в воздухе постоянно стоял запах горелой техники»
Режиссер и ведущий тревел-шоу «Орел и Решка» Евгений Синельников вместе с семьей оказался в самом центре обстрелов. Его дом находится в Буче на окраине леса. До аэропорта в Гостомеле — километра три. Все большие бои происходили с двух сторон от жилья ведущего. Две недели взрослые и дети провели в доме без отопления и электричества под обстрелами, а потом смогли выехать в безопасное место.
— Как нас встретила война? Рано утром 24 февраля меня разбудила жена. Начали все писать, звонить. Мы проснулись, включили телевизор, там шли какие-то фильмы, всякие рекламы. Казалось что это какая-то ошибка, — рассказывает Евгений. — А часов в семь утра мы услышали первые вертолеты, которые летели в гостомельский аэропорт.
Мужчина услышал, как садятся вертолеты, идет стрельба из автоматов, и понял: это не ошибка. Через несколько часов к этому добавились звуки самолетов и ракетных обстрелов.
— Это было страшно. Но, если честно, тогда был тихий день, потом стало страшнее, — вспоминает он. — Мы побежали к соседу, у него был большой подвал. Я спустил туда всю семью: жену с тремя детьми, родителей, брата с женой. Также с нами были и друзья с детьми. В общем, нас было много. Мы смотрели новости, обсуждали происходящее. Тогда еще было электричество. Параллельно слушали звуки самолетов и наблюдали, как около нас начинается весь этот ад.
К вечеру стало тихо. Казалось, что все закончилось, но ночью Евгений снова услышал звуки вертолетов и автоматные очереди.
— В нашей ситуации все развивалось как в кино по драматургической спирали: каждый раз все было сложнее и сложнее. В первый день мы с отцом сходили к нему домой, забрали еду, вещи. По пути зашли в высотку — там прятались в бомбоубежище наши друзья, забрали их, — вспоминает он. — И слава богу, что забрали, потому что потом это здание было разрушено, там мародерничали оккупанты, сожгли все машины, а в дом стреляли танки.
— На второй день мы решили съездить к родителям, — продолжает ведущий. — Поехали. Пустой город. И тут нам люди машут руками, мол, куда вы едете. Там только что прошла танковая колонна, там идут бои. Мы развернулись, в этот момент стало страшно. И тогда я понял, что нам нужно баррикадироваться и придется долго держаться, потому что быстро это не закончится.
Евгений вспоминает, что на третий день отключилось электричество. На четвертый в Буче появились первые горящие дома, улицы застилало черным дымом, а в воздухе постоянно стоял запах горелой техники.
— А потом у нас начали вокруг ходить эти товарищи. Был один день, когда стрельба была только в одну сторону. И ты понимаешь, что это был не бой, а просто расстрелы — там расстреляли, там звук выстрелов, там, там… Не бой, это просто убивают население. Людей, которые не открывали двери или что-то им говорили, — говорит украинец.
В какой-то из дней на рассвете стало тихо, а потом над домами начали летать самолеты. Евгений вышел на улицу посмотреть, что происходит.
— И тут я увидел как из леса летит военный здоровый самолет и выпускает в нашу сторону ракету, — рассказывает он. — Не знаю, как огонечки в разные стороны. Забежал в дом и крикнул: «Всем лечь на пол!» Мы успели прыгнуть в коридор и в это время прозвучал взрыв. Вылетели все окна, попадали люстры, женские крики, детские истерики.
Люди побежали в укрытие — подвал недостроенного дома на участке, где были также выбиты окна, снесена крыша. Когда все закончилось, оказалось, что соседний дом разрушен полностью — остались только руины.
— Там жила семья из Луганска. Простой домик, простой мужичок лет под 50 с женой. Он приходил к нам вчера за водой. Мы разговаривали. И вот. Они убежали от войны, но война их все равно нашла, — говорит Евгений. — Через день или два на пороге дома появились русские солдаты. Мы к тому времени слышали как они действуют и обсуждали с соседями, что лучше открыть, все показать, они все равно вламываются в дома. Мы открыли дверь, зашли человек 20 с автоматами, хорошо экипированные, всех нас переписали.
— Дети очень испугались, но надо признать что поступили как взрослые — не плакали, просто молча смотрели в пол. Один из солдат узнал меня: «О, это ты. „Орел и решка“. Ну ты даешь. У меня жена от тебя в восторге. Дай мне автограф» Ну что делать? Улыбаемся и машем, — объясняет ведущий. — Это может спасти мою жизнь и жизнь моей семьи. И представьте ситуацию, мы к тому времени заклеили темной пленкой окна, в доме темно. Я нашел бумажечку, сижу на коленке пишу, а самого трусит. Он наставляет на меня автомат и… включает подсветку. Помогает мне, значит, чтобы я видел, чтобы мне легче было ему давать автограф. А дальше были все эти эти рассказы: «Мы пришли вас спасать, „бандеры“ вас тут гасят. Еще три дня — и мы продвинемся, и вы можете спокойно выехать в сторону Беларуси».
Солдаты сделали привал в доме Евгения. Они устроились на отдых, пересчитали свои пайки, помогли семье завести генератор, попросили сходить в туалет, умыться, выпили кофе.
— Эта группировка уехала, и пришли двое визуально не русские: «Эй, брат, иди сюда, а есть еще кофе?» Я говорю, что генератор выключили. «А хлеб есть?» — уточнили они. «Вы смеетесь? — говорю. — Мы живем здесь неделю в подвале. Какой хлеб? Вот завтра заведем генератор, услышите его, тогда и приходите». Тогда они дали нам шоколадку. Мол, передай детям. Потом мы с соседом это все обсуждали. Оказалось, они вломились в один из домов, вынесли там все. Нашли там эти шоколадки и дали нам.
Выехать Евгений вместе с друзьями и семьей пытался три раза. Постепенно заканчивалась еда, топливо в генераторе, дома было очень холодно.
— В один из дней договорились с соседями, что все соберутся и двинем, — вспоминает он. — Утром была возможность тихонечко проскочить. Должны были дождаться брата соседа с женой и детьми. Но он так и не доехал…
В какой-то из дней Евгений получил СМС о зеленом коридоре и режиме тишины.
— Мы долго решались — с одной стороны зеленый коридор и режим тишины, с другой — ты выходишь на улицу и слышишь выстрелы и взрывы. А мне надо час идти до места сбора и везде написано что только женщины и дети, и только пешком, — вспоминает он.
10 марта снова решили выезжать на машинах. Собралось 24 человека. Люди обвязали белой тканью транспорт, написали таблички «Дети» и отправились в путь.
— Наверное, самое страшное было выехать из дома, в котором ты уже организовал себе бомбоубежище, понял, как готовить еду в камине, как там кипятить воду. Какой-никакой, но безопасный уголок. Но вокруг уже все было разрушено, — говорит Евгений. — Я со второго этажа своего дома видел, как они из танков стреляли просто по высоткам. Может быть там и сидели какие-то «бандеры», я не видел, но они просто гасили по жилым домам. Пока мы ехали до точки сбора — было очень стремно. По пути ты видишь сгоревшие танки, мертвые тела, разрушения. Ты видишь, во что превратили твою родную улицы, где ты катался с ребенком на велосипеде…
Когда машины доехали до точки сбора, оказалось, что зеленый коридор срывается и транспорт не выпускают. Шли переговоры. Но в какой-то момент машины начали двигаться. Евгений вспоминает, что ехали очень медленно. Весь путь занял примерно полсуток. Пока колонна двигалась в одну сторону, в другую следовала российская техника.
— Думаю, лично меня и мою семью это и спасло. Они решили прикрыться мирными жителями и подтянуть свою технику вперед. В час ночи мы приехали на украинский блокпост. Это была самая радостная встреча, — вспоминает он. — Нас покормили, напоили, спросили как дела. И вроде бы осматривают твои вещи, а тебе так радостно, что у них шевроны украинские, они разговаривают по-украински, относятся к тебе как к людям, поддерживают. А потом мы приехали в гостинцу, где есть свет, горячая вода, где нас покормили, официант принял заказ. Меня сильно накрыло от ощущение того, что жизнь может быть нормальной мирной, а не так как у нас было там.
Ирпень: «Погибнуть можно было от чего угодно»
Ирпень — родной город Петро Паляниця (имя изменено. — Прим. Ред.). Здесь прошло его детство и юношество, мужчина обзавелся семьей, детьми, организовал свой небольшой бизнес. Больше для души, чем для зарабатывания денег: маленький спортивный центр с теннисным кортом, в котором могли тренироваться все желающие. Но самое главное — зал посещали дети с синдром Дауна и ДЦП. Когда началась война Петро решил, что с родины он никуда не уедет. Даже несмотря на то, что первые взрывы произошли совсем рядом: одна ракета ударила в жилую пятиэтажку, вторая — в дуб рядом с соседским домом.
— Один сосед уехал из города в тот же день, а я остался, потому что не мог представить, что будет твориться. Не предполагал, что есть такие люди, нет, нелюди, которые смогут так себя вести по отношению ко всем остальным, — объясняет свой выбор Петро.
Самый простой путь в Киев лежал через три пункта — Гостомель, Бучу и Ирпень. 26 февраля, по словам Петро, взорвали дамбу Киевского водохранилища, которая выполняла также функцию автомобильного моста. Из-за этого пойма реки Ирпень заполнилась водой. Это усложнило путь в Киев с севера.
— Также украинским военным пришлось взорвать мосты через реку Ирпень (они находятся восточнее), в результате дорога на Киев была разрушена. Но россияне все равно сунулись сюда и упирались в наш город западнее реки. В Ирпене были блокпосты теробороны — хлопцы защищали город. Все говорили про Чернобаевку, как там врагов положили. Так Ирпень для русских военных стал еще хуже — мешок, в который они лезли, а выбраться не могли, — считает Петро.
Семья мужчины уехала из города, но один он не остался: после первых «военных» выходных людей в его доме становилось все больше. В итоге у мужчины стали жить 14 человек. Все эти люди по разным причинам не могли покинуть город. Сперва они были в своих квартирах, но потом лишились жилья и пришли к нашему собеседнику. Благо, у мужчины возле дома есть колодец, из которого набирали воду, был запас круп и картошки, еду варили в печи.
— Один парень жил в той самой пятиэтажке, куда попала бомба в начале войны. Она ударила в четвертый этаж, а он жил на третьем. Выжил каким-то чудом, родился в рубашке. Пришли люди из высотки, на их глазах дом с первого по девятый этаж выгорел, потому что его расстрелял российский танк, — рассказывает мужчина и называет того, кто управлял танком, не совсем адекватным. — Пострелял он много домов. Просто крутился и бомбил все подряд: пять снарядов в многоэтажку, все остальные в частный сектор. На улице справа снес семь домов. Потом ему чем-то не понравилась еще одна многоэтажка: он туда два раза ударил, потом две аптеки развалил. Поле чистое возле себя сделал и поехал дальше, как ни в чем не бывало…
Российских военных мужчина не видел, но говорит, что «ощущал их присутствие», потому что улицу, где стоял его дом, простреливали с двух сторон, «бомбежки» стали непредсказуемыми и регулярными — утром, днем, вечером, ночью. Во время обстрелов «маленькими минами» мужчина чаще прятался у себя дома, но когда «летели большие», приходилось бежать к пятиэтажке и сидеть там в подвале.
— Кто хотел — бежал со мной. Но некоторым уже надоело, они оставались в доме. Потому что бегать надо все 24 часа в сутки, — объясняет украинец.
Летит большая или маленькая мина или ракета могли по звуку определить не только люди, но и десять собак, которые жили у Петро. Семь из них хозяева оставили мужчине, когда эвакуировались из города.
— Если снаряд свистит, то он далеко и взорвется секунд через 10−15. Я могу бежать прятаться в подвал. А если шипит, то до взрыва меньше трех секунд. Во втором случае собаки бежали ко мне и ложились под ноги, а я падал вместе с ними, — просто говорит он.
По всему участку мужчина сделал подобие траншей: разложил большие дубовые чурки, за которыми можно прятаться в случае обстрелов. Конечно, попади снаряд очень близко, это бы человека не спасло.
— Погибнуть можно было от чего угодно. Моего соседа застрелил снайпер. У него дом выходит на улицу, где была засада, — объясняет Петро. — Сосед ждал волонтеров, чтобы эвакуироваться из города, вышел на порог — там и упал от пули.
Собеседнику удалось спастись — тероборона не пропустила российские войска на ту линию, где он живет. Однако дома его и сына, а также спортзал и теннисные корты полуразрушены. Исчезла парковка рядом, а стоявшая на ней машина украинца изрешечена осколками.
— В четверг, 24 марта, за два часа в город прилетело около 50 мин. Нельзя было этого выдержать, поэтому мы (он, часть жильцов его дома и собаки. — Прим. Ред.) решили эвакуироваться своим ходом. Волонтеры тогда не могли нам помочь, — рассказывает мужчина. — Надо было делать это с нарушением комендантского часа — выйти очень рано и до начала обстрела (он был примерно в 7:30) покинуть пределы Ирпеня.
Когда украинцы передвигались по улице, они видели, что на дороге лежали мертвые люди накрытые куртками. Петро уверен — это были его погибшие земляки, которые также, как и он, пытались выбраться из города. Ужас по сторонам давал людям столько адреналина, что группа, в который большинство были женщины, а одной из них — 82 года, неслась вперед очень быстро.
— На полпути над нами зависли российские беспилотники. Они передают координаты объектов русским войскам и по ним начинают стрелять. Тогда объектами были мы, — рассказывает мужчина. — Кинулись все в разные стороны, потому что если бы мы задержались на несколько секунд или продолжали идти вместе, то нас бы тоже расстреляли.
Петро говорит, что они шли еще 19 километров, прежде, чем добрались до Киева, а оттуда — до «безопасного» места в Украине.
Поселок около Бородянки: «На пятый день я поняла ужасное: бои идут со всех сторон»
Наталья с семьей провели две недели в окружении российских войск в маленьком селе в Бучанском районе. Войну они пережидали на даче у родителей. Думали, что там будет безопаснее, а попали, как говорит Наталья, в самое пекло.
— 24 февраля около 6 утра меня разбудил муж. Он сказал, что началась война и нам надо уезжать из Киева, — вспоминает украинка. — Мы схватили какие-то вещи и уже примерно через полчаса выехали из города. Тогда я еще думала, что мы сможем вернуться в Киев за какими-то вещами, поэтому брали не очень много. Когда выезжали, в городе уже образовались пробки и очереди на заправках.
В итоге семья смогла добраться в Бучанский райн на родительскую дачу Натальи в одной из деревень. Дача — это небольшой летний домик из двух комнат, внизу — гараж и туалет, в котором семья иногда пряталась. На следующий день на дачу привезли маму и бабушку Натальи. Так в домике их было семеро: пятеро взрослых и двое детей — пятилетняя дочка и девятилетний сын.
— В оккупации мы пробыли 12 дней. Наш район с первых дней был занят российскими военными. Но российские военные заехали к нам намного позже: наша деревня находится недалеко от Бородянки и не обозначена на картах, — вспоминает Наталья.
Она рассказывает, что на второй или третий день в деревне отключились электричество и связь.
— Поэтому мы не особо понимали, что происходит. Вообще изначально мы думали, что пересидим несколько дней и все. Поэтому не брали с собой много вещей, детям — только две мягкие игрушки и планшет. Вернуться в Киев, конечно, возможности больше не было, — вспоминает женщина. — Мы были уверены, что что-то будет происходить только в Гостомеле, там где аэропорт. Но потом я услышала что и с другой стороны летят вертолеты и самолеты. Примерно на третий день стало ясно: все происходит не только там. Ту местность я знала плохо. Поэтому нашла на даче старую еще советскую карту и пыталась за счет общения с людьми понять оперативную обстановку: где кто воюет и куда движется. Все время ходила по селу и слушала разговоры. На пятый день поняла ужасное: бои идут со всех сторон и мы находимся в оккупации.
Также я сделала вывод, что выехать нам будет тяжело. К тому времени от людей стали приходить ужасные сообщения о мародерстве, трупах на улицах и о том, что на Житомирской трассе много сгоревших машин. Говорили, что мирных берут в плен и пытаются направить в Беларусь.
— Я все время думала, что делать и как уезжать. Нам приходили СМС о планируемой эвакуации, но до того места нам 10 километров идти, а в поле стоят 30 танков (потом мы узнали, что их там около 300), — продолжает Наталья. — Так как связи не было, то мы не знали, когда объявляли воздушную тревогу. Мы просто сами смотрели в какую сторону летит. Не в нашу, значит, прятаться, не пойдем. Да, и прятаться особо не было где: гараж и санузел. Спустимся туда, постоим, выходим, когда тише становится.
Но морально все это было тяжело. Мы, конечно, старались держаться. Но, когда вокруг взрывы, то в какой-то момент хотелось просто выйти и лечь под танк.
Продуктами Наталья с семьей закупились, пока работали магазины. Тогда наивно думали, что позже какие-то вещи докупят. Но, когда отключили свет, магазины прекратили работу, а позже российские военные поставили свои блокпосты, так что волонтеры с продуктами попасть в деревню не могли.
— В принципе у нас были какие-то продукты, тушенка, соседи потом принесли нам морковки, для детей — конфеты, — говорит женщина. — Основа рациона у нас была пшеница. Получилось так: рядом с дачей есть пруд и мой папа привез для карасей полмешка пшеницы. Это и было нашим ежедневным блюдом.
— Мы даже пытались печь хлеб. С соседкой раздобыли муку. Было так: летают над нами вертолеты, а мы стоим около печи во дворе и ждем хлеб, — улыбается украинка. — Понятно, что рацион был не супер, не было овощей, фруктов, но в целом мы не голодали, как это было в Мариуполе, например.
Наталья вспоминает, что самое страшное — это были сообщения о том, что в населенный пункт едут танки.
— За все время было два таких сообщения. Когда первый раз танки зашли в нашу деревню, мы стали обсуждать с соседями и семьей, что надо как-то действовать. Соседи натаскали шин. Думали их жечь, чтобы нас не было видно в дыму, — говорит она. — Потом хотели делать коктейли Молотова. Сейчас понятно, что ничего из этого бы не сработало бы, потому что танков там было несколько сотен. Второй раз они появились на соседней улице. Мы в тот момент были во дворе. Слышим, что соседка кричит: «Танки, ховайтэся».
— Гул танков и звук гусениц стал решающим моментом в нашем решении эвакуироваться, — продолжает Наталья. — Потому что российские военные уже поняли, что есть такой населенный пункт. Эвакуации как таковой не было. Но мы решили все же попробовать уехать. Что уже терять? Они заедут в село и всех поубивают. Собралась колонна 25−30 машин, мы повесили белые флаги, написали таблички «Дети». Хотя это все мало помогало. Говорили, что одна колонна из окрестных сел прошла, вторую такую же — расстреляли. Просто у некоторых российских военных что-то внутри оставалось человеческое и они пропускали, а у других — этого не было.
Выезжали на рассвете 9 марта. Наталья вспоминает, что ехали по второстепенным дорогам, лесным тропам, болотам и полям.
— Нам повезло, потому что потом все эти дороги и поля были заминированы, — вспоминает Наталья. — Меня поразило то, что на улицах тех населенных пунктов, мимо которых мы проезжали, стояли люди, которые показывали, куда ехать. Россияне работали так: они видели, что люди едут тем или иным путем и постоянно меняли месторасположение блокпостов. А люди все это видели и помогали колоннам, направляя туда, где военных нет. Также очень поразило, что несмотря на раннее утро, около дороги стояли бабушки и нас крестили.
— В итоге мы попали только на один российский блокпост. Солдаты с буквой V направляли в нашу сторону автоматы, но мы просто не остановились и проехали дальше. Когда уже попали на наш украинский блокпост, почувствовали такое облегчение, что я была готова выйти из машины и обнимать каждого.
По словам Натальи, сейчас деревню освободили и украинские военные в данный момент пытаются разминировать местность.
