Все повторяется. Хорошо помню конец 2020-го и начало 2021 года в Беларуси. После активных и ярких уличных протестов режим начал безжалостные репрессии. В это время новости из нашей страны стали покидать новостную повестку международных СМИ. Ведущий одного известного, не белорусского, YouTube-канала на вопрос «почему он перестал рассказывать о происходящем в Беларуси» ответил так: мол, ничего нового не происходит, протеста нет, и ничего не меняется. В то время как сами белорусы от происходящего каждый день погружались в чувства ужаса и бессильной ярости.
Это мнение Сергея Попова.
Сергей Попов
Врач-психиатр, психоаналитик, член Международной психоаналитической ассоциации, бывший заместитель председателя этического комитета Белорусской психиатрической ассоциации.
Война идет уже пять месяцев, но я так же хорошо помню, как однажды привычное ежедневное просматривание новостей в The New York Times ошарашило меня примерно так же, как тогда 1,5 года назад в Беларуси. Дело в том, что после вторжения в феврале, тема этой войны впервые перестала быть на главной странице издания. Потом война стала все больше и больше пропадать из разговоров людей, возобновились семинары, конференции, концерты, поездки и прочие атрибуты светской жизни. Война и мир…
И только встречи с самими украинцами или знакомыми белорусами, которые отчаянно пытались отыскать своих близких родственников в Мариуполе, пульсировали всеми ужасами происходящего — болью, горем, бессилием, яростью, и вопросами «что же еще можно сделать», «я должен что-то делать». Общество и люди устают от войны. Но что-то в этом не так.
Кошмарные сны приводят к тому, что потом сложно засыпать. Психика бессознательно и автоматически будет стремиться избежать дискомфорта и боли. Война — это кошмар, от которого нельзя проснуться. Но даже под пулями и ракетами психика будет пытаться сохранить себя. Человек будет помещать все эти ужасы в труднодоступные уголки своей души. И бабушка будет готовить вареники на костре у подъезда разрушенного дома в украинском городе и угощать своих соседей. Люди будут влюбляться и жениться, делая свадебную фотографию в камуфляже, не снимая автомата. Люди будут возвращаться в кафе и дальше пить кофе после окончания воздушной тревоги.
Все намного проще для тех, кто находится в безопасности. Еще вчера война была тем ужасом, от которого невозможно оторвать взгляд, как это бывает, когда человек видит трагическое ДТП или пожар. Сегодня уже она отправляется на «вторую страничку газеты». Да, кошмар продолжается, но он на отдалении, «это не я в нем». Можно сказать, что возникает новая норма жизни.
Удивительно, насколько человек успешно создает новый порядок вещей в своей жизни. Нет, война не игнорируется, и ценности и убеждения не обязательно меняются. Но острота восприятия уже не та, наступает замыливание, психическая близорукость.
Нельзя за это обвинять, это как ругать выжившего узника концлагеря за то, что он смог там выжить, обвинять в фундаментальной природной способности человека к адаптации. В конце концов, чтобы выдержать непереносимое, необходимо прикосновение к чему-то несущему жизнь. Для отдельного человека избегание кошмарного сновидения или чего-то реального действительно является способом не только психического, но и физического выживания. Однако опасность этого механизма адаптации кроется в другой стороне, на другом уровне.
Во-первых, можно слишком соблазниться и увлечься этим прикосновением к тому, что несет жизнь, отодвигая реальность происходящего ужаса войны все дальше и дальше. На последнюю страницу газеты, а потом и вовсе прочь. Это жизнь в отдельно созданной реальности, такие райские кущи, чем активно пользуется пропаганда. Но это обеднение психической жизни. И тоже удивительно, насколько на ура некоторые люди готовы обеднять и упрощать свою внутреннюю психическую жизнь. Только выбраться потом из этого очень трудно, и чем дольше в этом жить, тем труднее.
Во-вторых, такое отдаление себя от ужасов войны может очень сильно ударить по тем, кто в прямом смысле слова находится на войне, под ракетами и пулями. У этих двух групп людей абсолютно разное восприятие неотложности помощи, например. Для того, кто там, она нужна была еще вчера. Для того, кто вне войны, может казаться, что время для предоставления этой помощи еще есть. Для первых — «в одиночку мы не справимся», для вторых — «мы решаем этот вопрос, выражаем серьезную озабоченность». Эта пропасть, в которую потом летят и те и другие.
Каждый, конечно, имеет право на свою собственную жизнь и право формировать повестку своего дня самостоятельно. Но человек нуждается в болезненных прививках реальности — видеть своими глазами, слышать истории от первого лица своими ушами и чувствовать своей душой и своей шкурой.
Установившаяся новая норма жизни желанна для агрессоров. Время критично. Со временем накапливается усталость, истощение. Чем меньше сил, чем меньше ярости (злости, агрессии), связанной с фрустрацией духовных или материальных потребностей, вызванных войной, тем скорее человек склонен позволить происходящему идти как идет.
Тогда меньше шума, как в Беларуси, но мясорубка-то крутится. Инстинкт смерти всегда действует в тишине, настоящее разрушение и зло не предупреждают о себе. Поэтому очень важный вопрос к нам самим: усталость от войны — что это? Не инстинкт ли смерти? И если да, тогда я на стороне агрессора?
Я говорю, что в усталости от войны есть защита и адаптация, со своими возможными хорошими или плохими последствиями. К сожалению, под усталостью может быть что-то еще. В обычной мирной жизни человек активно пользуется такими возможностями психики как возможность создавать смыслы и способность к синтезу. Мы создаем культуру, историю, связываем прошлое с настоящим и планируем будущее, наша индивидуальность формируется через осмысление, т.е. наделение смыслами всего, что происходит с нами и значимыми другими.
За последнее время я много раз встречался с коллегами из сферы охраны психического здоровья. И постоянно возникал вопрос: как можно продолжать работать и думать в условиях войны, как помогать себе и другим? Как будто единственный вариант — взять в руки оружие или бинты с аптечкой и делать что-то очень конкретное. Да, это важно. Хотя и является результатом разрушения по крупицам созданного социально-культурного психического капитала личности. А кто-то почувствует, что раз ничего не может сделать, то не лучше ли жить простыми удовольствиями. И война исчезает из жизни человека.
Но также важно, чтобы и на войне все занимались своим делом: хирург хирургией, а психотерапевт психотерапией. Недавно на концерте NaviBand Артем, музыкант группы, сказал, как мне показалось, с сомнением, что он надеется, что их творчество сейчас в эти трудные времена кому-то важно. Так вот — очень важно. Потому что это лечение нарушенной способности создавать смыслы. Это шумное оружие инстинкта жизни, чтобы уравновесить мертвенную тишину инстинкта смерти.
Трудная задача для человека — чувствовать войну как часть реальности и сохранять способность мыслить и находить смыслы своего существования. Особенно перед зияющей бессмысленностью зла.
Когда мы говорим об усталости от войны — это самое время и место для честности, хотя бы перед самим собой. А действительно ли эта война беспокоит? Действительно ли беспокоят гибель людей и разрушенные жизни?
Я очень надеюсь, что тех, кто ответит на эти вопросы «да», больше. А тех, кому важна новизна, рейтинги или возможность использовать этот кошмар для каких-то своих целей, — меньше. Потому что иначе, и это катастрофа, — the show must go on…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.