Накануне годовщины смерти Романа Бондаренко «Наша Ніва» поговорила с Ольгой Кучеренко — его двоюродной сестрой. Вот уже почти год Ольга живет в Польше и пытается возобновить свой бизнес по дизайну одежды. О причинах отъезда, годовщине брата и белорусах Ольга рассказала в интервью. Мы перепечатываем этот текст.
— Как вы?
— Приходится быть в ресурсном состоянии. В этом году проследила закономерность, что если проваливаюсь в печаль или депрессию, то и все остальное в жизни катится вниз. А если я постоянно в тонусе, то даже внешние факторы способствуют тому, чтобы все у меня получалось. Поэтому, когда замечаю, что скорблю, злюсь или что-то еще в этом духе, специально придумываю себе какие-то активности, встречи с близкими мне людьми.
— Как давно вы в Польше?
— С декабря 2021 года. До сих пор не воспринимаю это как переезд, просто поехала сюда в отпуск, так как у меня здесь работает муж. Он ждал, когда мы с дочкой приедем к нему, а у меня все не получалось, и я решила, что нужно поехать сюда в отпуск где-то на месяц. В процессе поняла, что здесь можно податься на вид на жительство, и это удобный способ спокойно ездить из одной страны в другую. Когда подала документы, оказалось, что ВНЖ выдают не очень быстро, и я до сих пор его жду, по ряду причин не могу забрать эту карточку. Да и теперь у меня тут важная часть жизни.
— В Беларуси чувствовали себя в опасности?
— Когда я там находилась, наверное, этого не понимала. Но здесь, в Польше, почувствовала себя абсолютно иначе. Взять, например, сон: кажется, где-то полторы недели после приезда я спала и выходила из комнаты, только чтобы поесть, причем тут же не надо было адаптироваться ни к другому времени, ни к другому климату. Понятно, что в Минске у меня был поверхностный сон, так как чувствовала, что к каждому могут внезапно прийти, например, в 7 утра, была постоянная тревога. А тут я почувствовала себя в безопасности и, видимо, решила первым делом отоспаться.
В начале еще екало сердце, когда видела на улице полицейских, ожидала, что сейчас наверное будут кого-то задерживать. Теперь же воспринимаю их как любых других людей. Не могу сказать, что очень заботилась в Беларуси о своей безопасности, но то, что происходит в стране, все равно сильно отзывается в моем сердце. Не могу смотреть на это равнодушно.
— Чем сейчас занимаетесь?
— Заново начинаю свой бизнес по дизайну одежды, налаживаю связи. Считаю, что получается довольно хорошо, уже сделали коллекцию. Единственное, что мне нужен ВНЖ, и тогда я сумею оформить ИП и продавать эти вещи. Но вижу, что спрос есть, и фидбэк от первого показа был грандиозный — возможно, у меня такого никогда не было.
Коллекция была о Беларуси. Наверное, сейчас это для всех наболевшая тема, и, возможно, никто таким образом еще не высказывал то, что у нас у каждого на душе. Хотя это и было передано через одежду и образы, но получился посыл на понятном языке, притом что публика была неподготовленная, не фэшн-эксперты или журналисты, а абсолютно разные люди. Интересно, что каждый нашел для себя что-то близкое, иногда даже говорили, что это лучше белорусской Недели моды.
— Когда вы запустите в Польше ваш бренд, он также будет посвящен Беларуси?
— Не сказала бы, что это будет ДНК всего бренда, Беларуси посвящена конкретная коллекция. Не люблю себя искусственно ограничивать, говорить, что я работаю только в одном направлении. Но сейчас меня волнует тема Беларуси, много эмоций и впечатлений, накопленных за два года. Как творческая единица, не могу говорить о чем-то, что меня не волнует. Буду говорить о том, что меня затрагивает, и считаю это наиболее эффективным способом взаимодействия с публикой, ведь так смогу выразить наиболее ярко то, что хочу донести до людей.
«Словно обращаюсь к внутренней части себя, чтобы услышать ответ, но почему-то при этом представляю, что беседую с Ромой»
— Беседуем с вами за пару дней до годовщины смерти вашего брата. Как вы проведете этот день, 12 ноября?
— К нам в Варшаву приедет тетя Лена, Ромина мама, и мы проведем этот день вместе. Плюс те ребята с «Площади Перемен», которые теперь живут в Варшаве, планируют провести в этот день вечер памяти по Роме, уверена, что я там буду. Надеюсь встретиться с теми людьми, кто неравнодушен к событиям двухлетней давности.
Самое главное — то, что мы будем вместе, сможем вспомнить Рому и погоревать. В Минске уже нет условий для того, чтобы провести этот день спокойно и так, как мы хотели бы.
Год назад мы собирались на кладбище с родственниками и близкими людьми, заказывали что-то вроде панихиды. То, что случилось с Ромой, имело большой резонанс в нашей среде, поэтому невозможно теперь просто пригласить на кладбище священника. Видим, что случилось со священниками, служившими панихиды по Роме в 2020—2021 годах. Богомольников сидит, кажется, уже дней 50 на сутках, другой священник был вынужден уехать.
Не хотелось бы подставлять людей, оставшихся в Беларуси, и лишать их последних капель безопасности. У нас принимают неадекватные законы. Такое впечатление, что власть пытается докопаться до каждого человека и каждой сферы, которая хоть как-то была причастна к протестам 2020 года, чтобы запугать всех, чтобы все замолчали, и никто даже не мог допустить мысли, что можно что-то сделать или даже сказать против происходящего даже сейчас, не говоря о том, что происходило в 2020 году на выборах.
— Каким вы вспоминаете Романа?
— Сложно сказать, это зависит от настроения. Он был разным, у него были и тяжелые периоды. Но, наверное, чаще я вспоминаю моменты, когда он приходил мне на помощь, и даже если это простые бытовые вещи, для меня эти воспоминания очень ценны. Рома умер совсем молодым, и еще не накопилось много историй из его жизни, он не прошел какого-то долгого пути. 30 лет — это немало, но все относительно, немолодые люди оставляют после себя больше воспоминаний.
От того, что воспоминаний не так много, делается еще труднее, плюс что-то забывается. Иногда, наоборот, какие-то вещи всплывают, и ты этому радуешься, будто его немножко оживил в памяти. Часто вспоминаю детство, ведь в то время мы проводили очень много времени вместе. Наши семьи тесно общались, и каждое лето мы проводили вместе, он был озорной, веселый и свободный, беззаботный.
Меня всегда удивляло то, насколько Рома открыт, он не ограничивал себя стереотипами. Причем он не специально себя так вел, он так чувствовал жизнь, и для него не было внешних материальных обстоятельств, которые могли бы его ограничивать. Наверное, в том его поступке, когда он вышел два года назад во двор, и проявилась его натура.
— Если бы Роман был жив, что бы с ним сейчас было?
— Уверена, что он был бы недоволен собой. Он был такой человек, которому нужно двигаться к какой-то цели и становиться лучше. В день, когда Рома вышел во двор, он уволился с работы, которую не слишком любил, и уже имел договоренность с фирмой о сотрудничестве в художественной сфере, у него как бы начиналась новая жизнь, и в тот вечер его жизнь оборвалась. Если бы все сложилось иначе, думаю, Рома пошел бы работать туда, куда хотел, и продолжал бы расти как творческая единица.
Конечно, иногда разговариваю с ним мысленно, чаще это бывало сразу после его смерти. Наверное, это было от безутешности. Сейчас тоже разговариваю с Ромой мысленно, но редко, когда чувствую печаль. Разумеется, не рассчитываю, что он меня услышит или даст знак, что мне делать в той или иной ситуации, как будто обращаюсь к внутренней части себя, чтобы услышать ответ на что-то, но почему-то при этом представляю, что беседую с Ромой.
— Год назад вы говорили, что верите в справедливость, в то, что закон и правда в этой истории победят. Все еще верите в это?
— Я бесконечный оптимист в этом вопросе и уверена, что белорусы достигнут своей цели. Даже то, что Беларусь участвует в войне, приблизит момент победы. Иногда, когда власти делают что-то новое, у меня ощущение, что они сами себя втаптывают в грязь и не понимают этого, создают такое положение для себя, откуда потом они не выкарабкаются. Словно все их действия способствуют тому, чтобы белорусы в итоге победили. Не знаю, как это случится, но вижу, что мы приближаемся к этому дню.
То же самое и в отношении Роминого дела. Понятно, что сейчас никто ничего не расследует, и есть впечатление, что это делается специально, чтобы не ухудшать и так не слишком хорошее положение властей. Но когда будет общая победа, будет и законное расследование, и справедливость восторжествует. У меня нет ни капли сомнения, что так будет.
«Может казаться, что люди живут обычной жизнью, но это просто оболочка»
— Вы чувствуете, что люди помнят вашего брата?
— Да, хотя понятно, что сообщений и писем приходит меньше. Но каждый месяц в памятные дни я пишу, что помню про Рому, и люди активнее реагируют на эти сторис, так что вижу, что они помнят. Знаю, что многие ходят на могилу, там всегда есть живые цветы в большом количестве, и чувствую со стороны людей поддержку в трудные моменты.
Здесь, в Варшаве, много общаюсь с другими белорусами, и они рассказывают мне, как на них повлияло случившееся с Ромой, как они себя тогда чувствовали. Для меня это важно, я фиксирую это у себя в голове и могу оценить, что этих людей много.
Теперь может казаться, что люди живут обычной жизнью, но я понимаю, что это просто оболочка, на самом деле люди все помнят. Просто или они в состоянии разгрузки, ведь нервная система не может постоянно быть в напряженном состоянии, или они просто не понимают, что могут сейчас сделать, но желание что-то сделать у них есть.
— Как живет мать Романа, Елена Сергеевна?
— Если говорить о настоящем времени, мне кажется, она скорбит. Возможно, на нее давит годовщина. Иногда начинаю себя винить, что уехала, понимаю, что довольно сильно ее поддерживала, мы виделись почти каждый день. Теперь созваниваемся не менее чем несколько раз в неделю, но ведь это не та поддержка, как если бы мы виделись вживую.
Вижу, что она встречается с людьми и якобы держится, хотя непросто это оценить, когда ты далеко. Иногда думаю, что тете Лене нужно больше поддержки, чтобы она понимала, что не одна. У нее, кроме нашей семьи, не осталось никого, кто бы мог ее поддержать.
— Как трагедия с Романом вас изменила?
— Не сказать, чтобы она меня изменила. И я, и тетя Лена — мы, наверное, почувствовали свою способность справляться с трудностями, которая у нас была, но в тот момент мы сумели ее проявить. Поняла, как много трудностей могу преодолеть и насколько я сильная, и от этого изменился мой подход к делам. Теперь более легко берусь за вещи, стала более смелой во всем.
Думаю, что случившееся с Ромой неразрывно связано с событиями по всей Беларуси, и вот что хочу отметить по ним. Замечаю, что очень много людей начали понимать, как важно заботиться о своем ментальном здоровье, брать себя в руки и заботиться в первую очередь о себе и близких, чтобы иметь возможность что-то делать дальше. Вижу, как люди идут к психологам, как появляются ютуб-каналы и статьи, где людей учат справляться с происходящим сейчас.
Просто на всех белорусов катятся проблемы, как снежный ком, и не успеваешь понять, как с этим справляться и что ты можешь сделать для общей цели. Но сейчас люди осознают, что первым делом надо спасти себя, и когда ты этого достигнешь, то и все остальное начнет получаться, имею в виду и нашу победу. У людей, которые в эмиграции, осталась потребность вернуть свою Родину, жить в ней и что-то делать для общей пользы, но начинать нужно с себя, и тогда ты увидишь новые пути.
