Широкой общественности Инна Кулей стала известна в 2005 году, когда ее муж Александр Милинкевич был выдвинут единым демократическим кандидатом на президентских выборах 2006 года. Семейная пара появлялась вместе на предвыборных митингах и послевыборных протестах, вместе с мужем Инна Кулей присутствовала на встречах с лидерами западных стран. В 2006 году она возглавила комитет помощи репрессированным «Салідарнасць», который координировал работу программы имени Кастуся Калиновского для отчисленных за политику белорусских студентов. После выборов и протестов 2020 года супруги оказались в Польше. На этой неделе Инна Кулей объявила об открытии в Варшаве своего логопедического кабинета. «Зеркало» расспросило Инну об этом, а также о том, как она вспоминает события 2006 года и что думает о современной белорусской политике.
О работе логопедом
— Вы открываете в Варшаве логопедический кабинет. Раньше мало кто знал, что вы дефектолог с 30-летним стажем. Ваша практика не прерывалась на общественную деятельность?
— Частная практика для друзей, коллег и знакомых продолжалась и во время активной общественной деятельности. Быстрый интернет позволял делать это онлайн, поэтому я фактически не прерывала работу. Активно возобновила ее в 2017 году, когда умер мой отец и я поехала к матери в Брест и вернулась к первой специальности. Всего у меня три образования.
— Вы дефектолог, экономист-юрист и политолог. Удается сочетать эти профессии или каждая — отдельно?
— Разные этапы жизни требовали новых знаний и образования. Дефектология — моя первая специальность. Когда я была руководительницей областного центра поддержки общественных инициатив «Вежа», то у нас была правовая клиника и экономические программы. Чтобы соответствовать той молодежи, которая к нам приходила, мне было важно иметь нужные знания, и я пошла учиться в Белорусский государственный университет. А когда пришло время и стало понятно, что я — общественный деятель, то осознала, что мне не хватает знаний политических, и я окончила магистратуру по политологии в Европейском гуманитарном университете, в последний год, когда он еще работал в Минске.
— Насколько сложно было адаптироваться в Варшаве?
— В Варшаву мы приехали случайно, не ожидали, что останемся. Кстати, сегодня этому событию исполнилось ровно два года (мы встречались с Инной Кулей 5 сентября 2023 года. — Прим. ред.). Мы с Александром (Милинкевичем, мужем Инны Кулей. — Прим. ред.) приехали тогда на экономический форум в польском городе Карпаче, который проходит ежегодно. Перед отъездом мы искали, куда девать кошку моей мамы, и не нашли никого, кто мог ее взять, поэтому пришлось сделать прививки и забрать ее с собой. И вот мы приехали — только в костюмах и с кошкой.
Тогда произошли две вещи. Первая — моя знакомая предупредила, позвонив, что во время обысков у людей нашли подписанные мною финансовые документы для поддержки политзаключенных и их семей. А вторая — когда мы об этом узнали, то Александр связался со своими бывшими студентами в Гродно, нынешними пограничниками, и они сказали, что мы есть в списках. Пришлось принимать решение, и мы решили, что остаемся.
Но, как я говорила, онлайн-работу я не бросала и пока была в Бресте, и когда приехала в Варшаву. Поэтому мои пациенты из Швеции, Ирландии, США и так далее онлайн «переехали» вместе со мной. Сарафанное радио бежит впереди тебя: если ты кому-то помог, тебя советуют другим, и так появлялись новые пациенты.
Но есть такие вещи, которые онлайн не сделаешь. Например, если ребенок долго не может произнести звук, это требует много времени, и хочется встретиться лично, чтобы сделать это быстрее. Или если артикуляционные мышцы работают не очень активно, то хорошо помогает курс логопедического массажа, его тоже онлайн не сделаешь. Поэтому я начала искать возможность открыть кабинет.
— Сколько это стоит в Варшаве?
— Мой кабинет на 25 квадратных метров стоит 900 злотых (около 700 рублей. — Прим. ред.). Я бы не сказала, что это огромные деньги. Конечно, немаленькие, но не такие большие.
— Однокомнатная квартира такой площади в Варшаве стоит в два раза дороже!
— Да, но это все же не квартира, так как кабинет не приспособлен для того, чтобы в нем жить. Это просто помещение, в котором (для меня это важно) есть где помыть руки. Мне бы хватило и 15 метров, но нашлось на 25 метров, это приятно.
— Нужно ли было получать лицензии, разрешения?
— На специальность «Логопедия» не нужна специализированная лицензия, можно начинать работу без этого, но только в случае, если у вас на это есть основания, соответствующие документы. Нужно иметь законченное образование (тем, кто окончил вуз в СССР, как я, не нужно подтверждать диплом).
Сертифицированные документы нужно иметь только для проведения логопедического массажа, так как это медицинская процедура. У меня они есть, я получила их еще в Беларуси, прошла сертификацию в Министерстве образования.
— Есть ли какие-то особенности работы логопеда в эмиграции?
— Чтобы стать именно польским логопедом, я должна в совершенстве, на очень высоком уровне знать польский язык. Я неплохо говорю, но этого недостаточно.
— А если говорить о пациентах, то на них другая языковая среда сказывается сильно?
— Если это дети, растущие в окружении нескольких языков, то, конечно, это сказывается на них. С одной стороны, это немного замедляет начало речи, потому что детям нужно осмыслить, сколько языков звучит вокруг них. Речь — это последняя ступенька, которую усваивает маленький человек. Сначала он учится ползать, потом — ходить, и только после доходит до речи, так как это очень сложная вещь.
Но позже, если ребенок знает несколько языков, то механизмы работы мозга, отвечающие за говорение, работают гораздо лучше, чем у человека, который владеет только одним языком. Так что дети, растущие в эмиграции, не худшие.
— Что с вашей общественной жизнью? Вы были главой комитета защиты репрессированных «Салідарнасць», до этого работали в других общественных организациях. Сейчас это на паузе?
— Все это перешло в немного другое русло. Свою общественную деятельность в организациях я прервала, но в Вольном белорусском университете уже второй раз идет набор на курс «Общественное образование. Школа общественного лидерства», и я — координатор этой программы. Я хорошо знаю потребности студентов, которые будут учиться на этом курсе, знакома с большим количеством лидеров общественного сектора.
Об Александре Милинкевиче и выборах 2006 года
— Ваш муж — канцлер Свободного белорусского университета, где вы координируете эту программу. Как у него идут дела? Он помогает вам в работе?
— Я работаю в этом университете, моя роль там не очень велика, и я весьма довольна этим. Конечно, мы работали и работаем вместе, мы единомышленники, но очень хорошо, когда у каждого есть свое направление, и мы не путаем дела друг друга.
У Александра дела идут хорошо, я бы сказала, что сейчас его успехи опережают возможности. С нового года в университете будет уже 32 курса — это очень много. Вся работа ведется на платформе Moodle, ею нужно управлять, нужны хорошие преподаватели, которые будут распределять программы. Пока же команда университета состоит из пяти человек, это огромная нагрузка на каждого. Сейчас идет распределение исполнительных обязанностей, и будет видно, кого еще не хватает. Так что с нового года, думаю, будет конкурс на участие в Свободном белорусском университете.
— Как вы познакомились с Александром Милинкевичем?
— Мы познакомились в Гродно. Тогда я работала тренером-консультантом американского фонда Counterpart в Беларуси и Украине, а Александр был руководителем общественной организации «Ратуша», которую создал после ухода с поста вице-мэра Гродно.
В то время мы оба были в браках, и это был очень долгий процесс, потому что мы — люди ответственные. У нас были дети, мы не хотели, чтобы от нашей любви кто-то что-то потерял, и в итоге у нас это получилось. Уже много лет мы дружим с нашими бывшими супругами, у нас нормальные отношения, мы встречаемся, поздравляем друг друга, контактируем по телефону и с моим бывшим мужем, и с бывшей женой Александра. Наши дети считают себя братьями, а не чужими людьми, и это очень хорошо.
— Как вы вспоминаете времена выборов 2006 года, на которых ваш супруг был единым кандидатом от оппозиции? Вы же тогда могли стать первой леди Беларуси, немножко не хватило…
— Я думаю, что не немножко — довольно много не хватило. В то время общество не было готово к изменениям. Это было время экономического подъема Лукашенко, так как Россия бесконечно вкладывала в него финансовые средства, и люди были довольно зажиточны.
Это была, скорее, революция достоинства. Люди возмутились отсутствием свободы, справедливости, возможностей для развития. Причины не были экономическими. А в 2020 году общество почувствовало, что и в экономике стало гораздо труднее, и ковид показал, что государство ни во что не ставит своих людей, что они просто инструмент для власти. Поэтому 2006 год был ступенькой для того, чтобы общество дальше созревало и поднялось в 2020 году.
— Но помните ли вы сами себя в 2006 году? Что вы тогда чувствовали?
— У меня крышу никогда не сносило, слава богу. Думаю, не стоит сегодня с грустью вспоминать, что тебя у трапа самолета в европейских странах встречали первые лица, и жалеть, что те времена прошли.
Я была соратницей кандидата в президенты и была на своем месте в свое время. Я хорошо умею мотивировать, и это в моей сегодняшней специальности очень кстати. Могу брать на себя ответственность, не боясь обязанностей. Всегда нужно соответствовать той ситуации, в которой находишься.
Нашим соотечественникам я хочу сказать, что без родины жить очень больно. Но если ты оказался в такой ситуации, то стоит воспользоваться ею наилучшим образом. Нужно бесконечно верить, что все закончится и мы будем дома.
— Вы верили в победу?
— Верила, ведь если не верить, то не стоит и начинать.
— Помните, что почувствовали, когда появился палаточный городок в Минске?
— Гордость и радость. Мы готовили этот городок, только он должен был появиться не на Октябрьской площади, а в парке имени Янки Купалы. Это было не случайностью, а спланированной акцией, разработанной штабом. Перед нами был пример Украины, которая в 2004 году пережила мирную революцию.
— Вы не потеряли веру в перемены в 2006 году. А думали, что Лукашенко задержится еще на 17 лет?
— Что на 17 лет — не думала, но веру не потеряла и не теряю до сегодняшнего дня, несмотря на происходящее. Наоборот, кажется, что если начинается такая бессмыслица, то это свидетельствует о близком конце.
В 2006 году мы не думали, что борьба затянется так надолго, но примеры Советского Союза, польской «Солидарности» показывают, что все может случиться в один день. Нужно верить.
— Вы пытались мотивировать Александра Милинкевича на участие в следующих выборах? Или, может, думали сами пойти в президенты?
— Соратники Александра поддерживали идею его выдвижения на пост президента в 2010 году, но тогда было 11 кандидатов, и это было несерьезно и безответственно. Поэтому он снял свою кандидатуру, даже практически не баллотируясь. Нужно было идти одной силой и бить одним кулаком.
А насчет меня — такие мысли и предложения были, но у меня не было особого желания выдвигаться кандидатом в президенты.
— Чувствуете ли вы сейчас себя спокойнее из-за того, что ваш муж не участвует активно в политической жизни?
— Трудно сказать. С одной стороны, я очень счастлива, что за все это время (с 2006-го прошло уже 17 лет) я не встретила человека, который сказал бы, что Милинкевич — это позор, или чтобы на улице кто-то ему в спину плюнул. Были моменты, когда говорили, что стоило быть более активным, сделать что-то иначе, но плохих слов я не слышала.
Прошло время, и история все расставила на свои места. Я горжусь тем, что на сегодняшний момент Александр имеет большой вес, в том числе политический. То, что он когда-то предложил, за что боролся, не изменилось. Эти ценности сейчас актуальны, и общество до них дозрело.
Я не могу сказать, что Александр Милинкевич не участвует в политической жизни. Он на сегодня — советник Светланы Тихановской, они общаются, советуются. Образование сейчас — это тоже политика. Мне очень жаль детей, которые пошли 1 сентября в школы в Беларуси, так как путь, который сейчас избрало белорусское образование, — это вырождение, а не сегодняшний день.
О современной политике и гендерном вопросе
— Как думаете, почему даже среди оппозиционных политиков так мало женщин?
— Думаю, что проблему гендера никто не снимал с белорусской повестки, до ее решения нам еще зреть и зреть. Мы еще не доросли до момента, когда у нас женщины будут премьер-министрами, как в Эстонии, или президентками, как в Словакии.
— Этот путь для общества будет долгим или изменения в гендерном вопросе произойдут скоро?
— Пример женщин, которые в 2020 году пошли в политику вместо мужчин, пример самой Светланы Тихановской показывают, что ничего трудного в этом вопросе нет. Наше общество сейчас учится очень быстро. К сожалению, эта наука трудно дается, так как в стране террор.
— Как вы восприняли события 2020 года?
— Мы опытные люди, поэтому ура-оптимизма у нас не было. Скажу честно: у меня не было «моего» кандидата на тех выборах. Я не чувствовала доверия к лидерам, которые предложили себя обществу. Но по мере того как компания развивалась, мои ощущения изменились. Я сама участвовала в акциях, это была эйфория, подъем оптимизма и радости. Счастьем было понимать, что людей на улицах ты практически не знаешь.
— Что вы думаете о современной белорусской политике?
— Я выскажу свою личную точку зрения, не претендующую на политическую аналитику. Главную роль сегодня играет новое поколение, которое вышло на протесты в 2020 году. Это очень хорошо, так как у этих людей есть призвание, они почувствовали, что их обязанность — продолжать борьбу и привести Беларусь к свободе и победе.
Но, к сожалению, эти люди не прошли того пути, который прошли мы еще с 90-х годов, с первых шагов независимости Беларуси. Они как будто сегодня родились. У них нет навыков существования в общественном секторе, в разрешении конфликтов, объединении команды, их никто этому не учил. Они вышли и теперь с этим живут. Эта политическая незрелость приводит к ссорам, поражениям, к тому, что кто-то не считает важной безопасность людей, оставшихся в Беларуси. Я думаю, программа Свободного университета и другие образовательные программы будут очень востребованными.
Мы с экспертами подсчитали, что в Беларуси в течение 12 лет не было нормального гражданского образования. Политические лидеры нигде не учились умению взаимодействовать, стратегически планировать, все делалось немножко на ощупь.
Хорошо, что вокруг сегодняшних лидеров есть старые кадры, которые понимают эту ситуацию. Но пока процесс идет медленно. Я бы не пугалась, что это происходит, но задумалась бы о том, что нужно учиться.
— Вы лично общались со Светланой Тихановской?
— Нет, мы только познакомились — и все. Я ей верю, и это самое главное. У нее колоссальные нагрузка и ответственность, которые она достойно несет. Даже если у нее бывают ошибки, их можно простить, но важно указать на эти ошибки. Она готова исправляться.
Путь Светланы с 2020 года до сегодняшнего дня — это колоссальная вещь. Поэтому я ее уважаю, поддерживаю и считаю, что она — наш лидер.
Читайте также
