Бывший политзаключенный Дмитрий Фурманов, который был задержан вместе с Сергеем Тихановским 29 мая прошлого года в Гродно, вышел на свободу 21 октября. Дима все еще несколько растерян — уж слишком быстро сменялись «декорации»: вот он еще в колонии, вот новость о том, что выпустят за день до официальной даты, потом — встреча с родителями, Минск, автобус до Киева и, наконец, передышка, когда можно осознать, что произошло за последние 1,5 года. Признается, что все еще находится в информационном вакууме — и сейчас наверстывает упущенную информацию, которой оказалось неожиданно много. Портал Zerkalo.io поговорил с Дмитрием о его задержании, заключении, затянувшемся суде и переезде в другую страну.
Акт первый. Ретроспективный. Гродно. Вечер 29 мая 2020 года
Пикет по сбору подписей за выдвижение в кандидата в президенты Светланы Тихановской.
Несколько сотен людей. Сергей Тихановский. Палатки, картонная фигура «Светлана» около них. Разговоры, дети с рисунками, молодежь с интересом, бабушки с проблемами, очереди, подписи. Две женщины, провокационные вопросы, милиционер на земле. Силовики. Задержания.
В отдалении от событий за столом сидит координатор инициативной группы Светланы Тихановской по Гродно 35-летний Дмитрий Фурманов. Подбегают силовики и уносят мужчину вместе со стулом в сторону темного микроавтобуса. Темнота. Боль.
— Очнулся я на полу микроавтобуса. Лежал головой вниз и мне зачем-то делали болевой прием на запястья, — вспоминает Дмитрий.
У парня были зафиксированы раны и гематомы на лице, руках и на ногах. Как потом говорил на суде Фурманов, травмы он получил во время задержания и, скорее всего, в автобусе. Но то, что происходило, он помнит не полностью, так как на короткое время потерял сознание.
— Я в принципе не ожидал, что меня будут не то, что задерживать, а даже куда-то вызывать. Я выполнял законную деятельность, которую на меня возложила Центральная избирательная комиссия. Все было по закону — я находился в маске и перчатках, как того требовали санитарные нормы. Брал у людей паспорта, записывал установочные данные, все проверял. Подписные листы я впоследствии должен был сдать в избирательную комиссию в Гродно.
То, что случилось 29 мая, для меня стало большой неожиданностью, а то, что произошло дальше… Скажем так, каждый раз я считал, что пробивается очередное дно. И думал, когда же оно закончится? Но как показала жизнь, это может продолжаться бесконечно.
Сам Дмитрий говорит, что данная история с последующим задержанием и судом началась для него все же несколько раньше, чем 29 мая прошлого года.
— Тихановский изначально не планировал никакой политической деятельности. И у меня, в принципе, не было какой-то такой мысли идти за него собирать подписи. За несколько месяцев до того пикета проходил так называемый праймериз оппозиции. Потенциальные кандидаты обсуждали, кто мог бы стать единым кандидатом. Один из них — Павел Северинец — мне импонировал. Я бы не сказал, что я четко планировал собирать подписи. Но думал так: если будет возможность и свободное время, то могу попробовать. Но не рассчитывал активно вдаваться в политику или делать какие-то другие действия, в том числе и сбор подписей.
У Дмитрия высшее образование. По специальности он — инженер-механик. Долго работал ведущим специалистом в «Гроднооблавтотрансе», потом уволился. После этого закончил курсы программистов, искал новое место работы.
— У меня просто было свободное время. Я склонялся в сторону Павла Северинца, думая о том, что это достойный человек, который может представлять народ страны на международном уровне. Я считаю, что должность президента должна быть другой. А не такой, как она сейчас, когда один человек управляет всей системой и держит в руках все ветви власти. А так быть не должно. Но Павел снял свою кандидатуру в связи с пандемией. Он считал, что не надо рисковать жизнями и здоровьем людей, собирая подписи в те дни. И я сказал себе: «Окей, раз Павел не хочет, значит и я не буду в данный момент что-то предпринимать».
Но в какой-то момент Дмитрий увидел видеоролики Тихановского. Говорит, очень понравилось интервью со Станиславом Шушкевичем.
— Это было интересно. Я стал дальше смотреть канал Тихановского. После выхода из ИВС, когда его задержали за пикет против интеграции с Россией, он начал ездить по городам. И как-то озвучил, что планирует заехать в Гродно, познакомиться с людьми. Тихановский просил помочь ему — провести экскурсию, рассказать о Гродно, так как тут он никогда не был. Я вызвался помочь. Мы встретились и записали стрим на часа три. Это была экскурсия по достопримечательностям и озвучивание проблем, которые были на тот момент в городе. Думаю, что именно тогда я попал в поле зрения определенных людей. Потому что, когда я в марте 2020 года (а тогда уже был создан чат «Гродно для жизни», где обсуждали разные проблемы города и я стал, можно сказать, рупором гродненцев на тот момент) ходил на встречу с председателем горисполкома, то там на столе были бумаги с моими данными.
Акт второй. Тоже ретроспективный. Встреча с Тихановским и протокол за тапок
В апреле 2020-го Тихановский снова приехал в Гродно, на встречу собралось человек 50. Дмитрий подарил блогеру тапок. Дело в том, что на одной из предыдущих встреч одна из женщин сравнила ситуацию в стране со сказкой «Тараканище» Корнея Чуковского.
— Я посмотрел видео и придумал тот самый тапок, который и подарил Тихановскому, — улыбается Фурманов.
На гродненца составили протокол за участие в несанкционированном мероприятии. Потом, как говорит Дмитрий, на него началась «охота»: звонки на телефон, в дверь.
— Звонили какие-то люди, не представлялись и действовали как мошенники. Потом я ушел в самоизоляцию — чувствовал себя плохо, предположил, что это может быть ковид. Те люди начали приходить к квартире, из которой я не выходил.
А потом, в мае 2020-го, на канале Тихановского вышло важное видео.
— И тут выходит ролик, что он объявляет свою кандидатуру в кандидаты в президенты страны. Это было очень круто — человек сидит в тюрьме (Тихановского отправили отбывать 15 суток, которые ему присудили за участие в акции против углубленной интеграции с Россией в декабре 2019 года. — Прим. Zerkalo.io), а тут выходит видео с его участием. Понятно, что его не зарегистрировали. События, которые тогда происходили, мы обсуждали в общем чате. Также совместно разбирались в тонкостях избирательного законодательства. Ничего противозаконного. За день до закрытия регистрации кто-то в чате и предложил попробовать зарегистрировать в качестве кандидата Светлану Тихановскую. Идея понравилась большей части людей, кто-то, правда, говорил, что это глупая затея. Но в итоге была подана заявка, и Светлану зарегистрировали. Вся эта история — просто какой-то фантастический рассказ.
А потом команда ездила по городам, собирала подписи. О том, что могут быть какие-то провокации — не разговаривали, о том, что могут задержать — тоже. Не обговаривали и то, как отвечать на провокационные вопросы, если они будут. Считали, что если они все делают по закону — каких-то претензий к членам команды быть не должно.
— Но все вышло по-другому. В тот момент, когда все произошло, 29 мая, я был занят. Понял только одно, что меня похищают неизвестные люди в медицинских масках. За что — непонятно. И куда меня сейчас отвезут — вопрос. В голове тогда возникли предположения: сейчас меня похитили, значит дальше может быть самое худшее — тебя вывозят в лес и ты там остаешься навсегда. Потом был пол микроавтобуса, затем РОВД — ИВС — СИЗО — колония.
Обвинение Дмитрию предъявили спустя 10 дней. Сначала его подозревали в насилии над сотрудником милиции — тем самым, который упал на площади в Гродно.
— Каким образом я, находясь за столом, повлиял на то, что человек упал? Это была какая-то нелепица и выдуманная причина для того, чтобы нас задержать. Уже будучи на Володарского я узнал, что мне поменяли статью на 342 УК Беларуси.
— Я не могу сказать, что для меня есть какая-то граница: мол до 29 мая и после. Все началось чуть раньше. Конечно, после 29 мая — это совсем другая история. Тот день, конечно, меня поменял. Сейчас я совсем другой человек и понимаю, что произошло недопустимое, такого не должно быть в нормальной свободной стране, когда за законную деятельность сажают людей. И человеку приходится полностью отбывать наказание ни за что. Я долгое время не понимал, почему я за решеткой (Фурманов был осужден на 2 года лишения свободы по статье ст. 342 УК — Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них. — Прим. Zerkalo.io). Но теперь понимание есть. После получения приговора на руки и года отсидки в колонии я прочитал строку в приговоре — «подарил Тихановскому тапок, как символ протеста». И у меня щелкнуло в голове — вот за что я сижу, оказывается, — смеется Дмитрий и вспоминает, когда же все началось.
Акт третий. Суды, СИЗО и 1,5 месяца ШИЗО
Начало лета 2020 года. СИЗО на Володарского. Несколько микроавтобусов въезжают в ворота. Людей выводят из машин, в том числе и Тихановского.
— Когда я ехал в ИВС — мне было непонятно, что вообще происходит. Меня везли в багажном отделении грузопассажирского автомобиля. Когда вывели, видимо начальник ИВС стал спрашивать, кто я. Но на тот момент я молчал и ничего не говорил. Решил, что без помощи адвоката можно себе навредить. Рядом с человеком в форме стояла женщина. Представилась медработником. Спросила, есть ли жалобы. Я на тот момент сутки не ел и сказал, что у меня болит живот. Она сказала что-то вроде «все пройдет, иди дальше, куда тебе скажут». Вообще, в заключении везде были моменты и удивления по той или иной причине.
17 декабря Дмитрия этапировали в тюрьму № 1 в Гродно. Суд проходил в областном центре. Фурманов был осужден на 2 года лишения свободы в колонии общего режима. Он был признан виновным по части 1 ст. 342 (Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок) УК Беларуси.
Вышел раньше — к нему применили 75 статью Уголовного кодекса — «Правила зачета сроков содержания под стражей и домашнего ареста», когда один день в СИЗО считается как 1,5 дня лишения свободы в колонии общего и усиленного режима.
Последние полтора месяца заключения Фурманов находился в ШИЗО, куда его отправили сразу после прохождения карантина в колонии.
— ШИЗО — это такое место, что хуже не придумаешь. Так я думал, когда находился там. Но сейчас, читая новости об условиях содержания других в камерах, я понимаю, что есть места намного хуже.
Особого отличия ШИЗО от карцера нет. Кроме того, что у тебя нет спальных принадлежностей на ночь. И нет прогулок. Основная проблема — это холод. Я попал в межотопительный сезон, когда было холодно на улице и холодно в помещении. Отопление дали только спустя три недели моего пребывания в ШИЗО. Первое время оно не давало никакого эффекта. Последнюю неделю я уже мог меньше вставать по ночам. А до этого вставал каждые два часа и делал физические упражнения, чтобы согреться. Честно говоря, 1,5 года в заточении были легче, чем последние 1,5 месяца в ШИЗО, где кроме холода я еще и чувствовал постоянный голод.
Там меня поставили на второй профучет — как склонного к экстремизму. До этого, когда еще шли суды в Гродно, на меня навесили профучет, как склонного на нападение на администрацию и захвату заложников. Хотя это абсурд — с моей статьей на такой учет не ставили, а подозрение в насилии над сотрудником милиции к тому времени с меня сняли. Здесь же я попал в карцер — первый раз за то, что сидел на скамейке, а не на кровати, потом за отказ надевать наручники, потом просто на комиссиях не говорил свои данные. Это все считалось нарушением. Всего в карцере провел 33 дня. Пять из них — голодал против постановки на профилактический учет.
— Что значит для заключенного профучет?
— Это значит у тебя есть определенные ограничения. Например, постоянно на тебя надевают наручники, когда ты едешь в суд — тоже в наручниках. Тебе определяют специальное место, тебе нельзя, например, на первом ярусе находиться ночью, только на втором и ближе к выходу. В общем там много непонятных требований.
— Видел ли ты Тихановского в заключении или других политзаключенных?
— Тихановского не видел ни разу. У нас не было очных ставок и никакие показания друг против друга мы не давали. Видимо, следственным органам это не надо было.
Про Тихановского у меня спрашивали отдельно. Но, как я понимаю, основной задачей было получить от меня признание вины и показания против него. Это было понятно из-за вопросов — что делал Тихановский, когда были пикеты по сбору подписей, какие лозунги выдвигал, но у меня не было времени слушать, что говорят другие люди.
Что касается других политзаключенных, то с кем-то из известных я не сидел. Предполагаю, что задачей администраций заведений было сделать все, чтобы мы не пересекались.
— Ты знал, что происходило в стране после 29 мая?
— Урывками. Насколько я помню, было важное событие, связанное с Виктором Бабарико. На тот момент я находился на Володарского — я слышал через окно, как на улице сигналят машины. Я не знал, что происходит, но потом прочитал в газете, что в те дни Бабарико похитили.
Во время августовских событий я был уже в Жодино. Там не услышишь ничего из окна. О том, что происходило в стране после 9 августа, я узнал от адвоката только спустя полмесяца. Еще было событие, связанное с моими родными, когда они объявили голодовку. Но о ней я тоже узнал позже — от адвоката в тот момент, когда голодовка шла. Потом получил письмо от родных с информацией, что они находятся около здания на Володарского, но оно пришло мне уже в Жодино. Целых 40 дней шло. Изначально я был недоволен этим решением и не одобрял его. Теперь понимаю, что без этого события, без той акции, я бы сейчас не находился в безопасности. Те ребята, которые тогда поддержали мою девушку Олю и моих родителей, сдружились, образовалась большая компания друзей, некоторые девчонки и мальчишки создали пары. Значит все это было не зря. И сейчас я считаю, что если изначально какие-то действия не дают плоды, то в дальнейшем можно получить пользу.
Акт последний. Ворота колонии, родители, дорога в Киев
Дмитрию сообщили, что он выйдет, за день до официальной даты освобождения.
— Для меня было большой неожиданностью, когда мне сказали за день до официального освобождения, что я могу сегодня выйти. Я был в шоке от этой новости и попросил позвонить родителям, чтобы они знали. Но мне сказали, что все в порядке и родители уже ждут. Но уже после освобождения выяснилось, что они случайно узнали именно об этой дате — отец приезжал в колонию и требовал встречу с администрацией.
После выхода из колонии Дмитрий приехал в Минск, сел на автобус до Киева и уехал в другую страну. Опасался, что его могут притормозить на границе, но этого не произошло. Уезжать сначала не хотел, но потом все же решил покинуть Беларусь. На этом настаивали его друзья и родители.
— Тебе не обидно, что ты отсидел весь свой срок?
— Тут не скажешь, что есть какая-то обида. Надо смотреть на ситуацию с двух сторон. Если говорить, что я отсидел 1,5 года ни за что по ложному обвинению, то да, это большой кусок жизни, который я бы потратил с большей пользой. Если сравнить с другими сроками — то это ерунда.
— С тобой кто-то связывался из команды Тихановской? Как сейчас ты оцениваешь их деятельность?
— Я не могу сказать точно, как я отношусь к команде или к Светлане. Потому что я их пока не знаю. Через третьих лиц мы имеем с ними связь, но напрямую мы еще не общались. Но даже прямое общение не даст мне полной картины. Как только я просмотрю все новости, интервью, то тогда пойму, в какую сторону они движутся и решу для себя — правильно или неправильно. Но я готов всем помогать. Считаю, чтобы сейчас конкретный человек или команда не делали — самое важное, чтобы что-то делали и были за какую-то идею. Мы сейчас боремся за свободу — и это самое главное.
— Что сейчас?
— Сейчас я в безопасности. И главные планы — восстановить психическое и физическое состояние. И, конечно, восполнить тот информационный вакуум, который пока присутствует. Я не полностью владею информацией, что изменилось. В основном я смотрю последние новости. Решил, что буду идти от обратного, сначала новые, потом буду постепенно подходить к тем событиям. Конечно, чувствуются изменения в обществе. Но я не могу сравнить, что было до сегодняшнего дня и каким было общество в августе. Я этого еще не понял. Но я надеюсь, что тогда у людей было больше свободы, чем сейчас. Последние новости, конечно, вызывают определенный шок, но, опять же, из писем, которые мне приходили в августе, я понимал, что в обществе есть большие изменения. Мы меняемся, и это круто.
