Дмитрий Лаевский в последний год стал одним из наиболее известных адвокатов в Беларуси. Он вел несколько громких дел, был защитником экс-банкира и претендента на пост президента Виктора Бабарико, а также члена Координационного совета Максима Знака. В июле Лаевского исключили из коллегии адвокатов, что фактически накладывает запрет на профессию в стране. Поговорили с Дмитрием о его работе в непростых условиях, давлении на адвокатов и солидарности коллег.
«Мы переходим к периоду, когда в ходу доносы»
— Недавно завершился один из самых громких судебных процессов страны за последний год. Было ли это дело знаковым для вас?
— Судебный процесс по делу Виктора Бабарико его адвокаты считают незавершенным. Завершилась только первая инстанция — вынесен приговор. Но поскольку этот приговор неправомерный, то мы это рассматриваем как промежуточный этап. Так что наша работа не завершена и задача, которая стоит перед нами, еще не выполнена.
Я продержался до конца первой инстанции и совместно с коллегами выработал правовую позицию по поводу незаконности обвинений. Это важно, в связи с этим я могу чувствовать пользу от себя в этом деле.
Для меня это дело — особенное. Во-первых, в связи с ним я утратил право на профессию. Во-вторых, в связи с его объемом и значимостью. А также то, с какими классными людьми мне посчастливилось работать, и объем агрессии и угроз, с которыми пришлось столкнуться.
В моем случае они в итоге реализовались через дисциплинарную ответственность.
Мы увидели реализацию таких угроз еще осенью 2020 года, когда безосновательно был лишен лицензии Александр Пыльченко, с которым мы начинали защиту [Бабарико]. Нам тогда продемонстрировали, что из-за любого высказывания, совершенно правового по своей сути, можно не позволить нам дальше работать. Несколько раз были прямые заявления должностных лиц разного уровня в отношении адвокатов. Некоторые из них сложно интерпретировать иначе как анонсирование того, что каким-то образом будет прекращен статус.
— Как думаете, почему вас исключили уже после оглашения приговора по делу Виктора Бабарико? Судя по опыту, могли это сделать раньше.
— На самом деле дисциплинарное производство возбудили 2 июля, не дожидаясь оглашения приговора Виктору Бабарико.
Возможно, конъюнктура для того, чтобы сделать это раньше, была неудобной. По моим ощущениям, в 2020 году Минская городская коллегия адвокатов, наверное, не хотела участвовать в подобном. Возможно, постепенно обстановка поменялась. Сейчас мы переходим к периоду, когда в ходу доносы. Например, формальным поводом возбудить в отношении меня дисциплинарное производство явилось обращение председателя Минской областной коллегии адвокатов к Минской городской коллегии.
После исключения из коллегии я устранен из защиты Бабарико и Знака. Я считаю, что в этом и была цель [исключения]. В качестве формального повода была использована ординарная процессуальная ситуация — выступление адвоката в судебных прениях, просьба к суду оправдать [фигурантов дела].
Все обвинение Виктора Бабарико строилось прокуратурой на позициях этих людей, им вменялись совместные действия с Виктором Бабарико в рамках организованной группы. Необходимо было объяснить, почему позиции других обвиняемых несостоятельны, почему у них есть мотивы для оговора, почему в их действиях нет признаков состава преступления. Очевидно, что после обоснования всего этого следовал логический вывод, что нет состава преступления в действиях всех обвиняемых по делу и все подлежат оправданию. Эта позиция никак не мешает другим адвокатам и обвиняемым заявлять другие точки зрения. Оценивая, что я должен или не должен был делать, надо было в первую очередь исходить из интересов моего подзащитного. Но они, видимо, не в приоритете у тех, кто принимал решение об исключении.
Мне кажется, что для адвокатуры это тупиковый путь. Если за процессуальную позицию адвокатов начинают подвергать репрессиям — это очень тревожный звоночек. Ведь аппетит приходит очень быстро.
Если за процессуальную позицию адвокатов начинают подвергать репрессиям — это очень тревожный звоночек
Это неплохо демонстрирует положение вещей, к которому мы постепенно подходим. Появляется некая инициатива со стороны людей, которым нужно заработать очки для того, чтобы получить согласование со стороны Минюста для очередного переназначения.
Председатели коллегий, заведующие юридическими консультациями и раньше согласовывались с министерством, а теперь согласовываются все важные позиции с точки зрения принятия решений в отношении адвокатов. Любого адвоката, в том числе членов советов, членов дисциплинарных комиссий, Минюст в любое время может вызвать на внеочередную аттестацию и просто не аттестовать. Такая ситуация была с экс-председателем дисциплинарной комиссии Минской областной коллегии адвокатов Ольгой Баранчик. Она возглавляла комиссию, которая рассматривала вопрос в отношении Михаила Кирилюка, и не исключила его из коллегии. После этого на аттестацию позвали саму Баранчик и лишили ее статуса.
Более яркой демонстрации для других о том, что будет, если они будут действовать не так, как ожидается, мне сложно представить. Это никак не реабилитирует решение моих бывших коллег в отношении меня, но объясняет его: руководство и органы адвокатуры поставлены в ситуацию, когда их положение очень хрупкое.
— Будете пытаться обжаловать решение комиссии по исключению из коллегии?
— Да, я уже подготовил и буду подавать жалобу. У меня нет никаких иллюзий. Цитируя известную героиню фильма, признаю: «я покупаю билеты не ради выигрыша».
Я обжалую решение об исключении и в суд схожу с жалобой, так как я всегда стараюсь последовательно использовать все правовые способы, чтобы меня никто не упрекнул, что я мог бы этот вопрос дожать, но я остановился и таким образом проявил слабость. Это не про меня.
Я хочу послушать из научного интереса, что будут говорить на всех этапах обжалования, потому что это беспрецедентный случай, чтобы адвоката исключали из коллегии за просьбу кого-то оправдать.
«Действия в отношении адвокатов говорят о том, что нам закрывают рот»
— В последний год у вас стало больше нагрузки? Вы успевали отдыхать, спать, есть?
— Поскольку вся моя профессиональная деятельность происходила в условиях рынка и конкуренции, то мы с коллегами (в последние годы это была работа в адвокатском бюро) всегда должны были много работать. В последний год особенно — можно сказать, света белого и не видел. Времени вообще не стало. Бывали дни и недели, когда мы почти не спали. Так что спать я больше не стал, есть тоже. Отдыха как такового 13 месяцев не было. Но точно могу сказать, что во всех случаях, над которыми мы работали, мы использовали все правовые методы.
Мне всегда нравилась работа, и ее значимость все время отодвигала на второй план любые другие интересы, к сожалению это касается и времени, которое надо было бы уделять семье.
Добавились разные риски, с которыми приходилось справляться. За это время были приятные выводы, связанные с неприятными моментами. В июне прошлого года, когда задержали Виктора Дмитриевича и нас в первый день к нему не пустили, я видел волну солидарности среди коллег.
Потом случился август [2020-го], адвокаты самоорганизовались, дежурили возле Окрестина, больниц (и не только). Многие люди из нашей профессии проявляли лучшие человеческие качества, много помощи оказывалось почти бесплатно. Не потому что адвокаты должны работать бесплатно, а потому что было понимание, что в тревожные моменты для общего блага иногда надо поступиться своими финансовыми интересами. Тогда я испытывал гордость за принадлежность к этой профессии.
Во второй половине сентября множество людей были готовы подписать личные поручительства за Максима Знака. В суд пришло больше 50 человек, занятых, востребованных коллег. Такого не было в истории Беларуси.
Весь 2020 год практически до конца были разные проявления солидарности. А в начале 2021 года ростки этой солидарности задушили.
Адвокаты — это независимые юридические советники, которые должны использовать правовые средства. Вроде бы героизма нигде проявлять не надо. Поэтому когда стали закручивать гайки, многие, наверное, подумали, что они не готовы сопротивляться этой агрессии.
Могу констатировать, что в апреле 2021 года (пусть меня простят те адвокаты, которые готовы сегодня заступаться за своих коллег) публичная адвокатская солидарность была поставлена на паузу.
— В мае я спрашивала одного из защитников, на сколько дней у нас осталось адвокатов, готовых защищать клиентов по политическим делам. Он ответил, что пока можно не беспокоиться. А вскоре он и сам потерял лицензию. Как думаете, общая ситуация и давление на адвокатуру сказывается на том, что адвокатов, которые могут работать по сложным политическим делам, становится меньше?
— Если говорить о том, будут ли адвокаты, готовые становиться защитниками, наверное будут. А уже как они будут пользоваться тем инструментарием, который есть — тут большой вопрос. Важен же не сам факт наличия адвоката в процессе в качестве защитника или представителя, важно, какие шаги он готов предпринять, выполняя свои обязанности.
Ведь в ситуации, когда правовые средства не работают, для того чтобы прекратить какие-то бесчинства в отношении подзащитного, иногда адвокат, на мой взгляд, должен прибегнуть и к тому, чтобы предать гласности такие действия. Это тоже элемент защиты. Если ты пишешь жалобы, ходатайства, заявления, которые остаются без ответа, а твоего клиента, например, бьют или иным образом нарушают его права, то я считаю, что адвокат должен пользоваться другими не запрещенными законом средствами, включая придание этих фактов огласке. Пока еще есть те, кто готов пользоваться этим инструментом.
Много ли защитников будет использовать все доступные законные инструменты, насколько их хватит, всем ли хватит — вопрос. Ведь те действия, которые предпринимаются в отношении адвокатов, говорят о том, что нам закрывают рот.
«По привычке каждый день хожу на работу и нахожу там занятия»
— Перед самым исключением из коллегии вы успели посетить своих подзащитных. Расскажите про последние встречи в качестве адвоката с Виктором Бабарико и Максимом Знаком.
— Восьмого июля вечером в отношении меня было решение дисциплинарной комиссии. Я понимал, что провести совет коллегии и утвердить решение [об исключении] могут хоть на следующий день (так оно и вышло). Поэтому девятого июля с самого утра мы пошли в следственный изолятор, я Виктору Дмитриевичу объяснил, что пока что это наша последняя встреча и в следующий раз, наверное, мы увидимся, когда он будет освобожден.
В тот же день посетил Максима Знака. Кстати, после встречи с ним я вышел и получил сообщение о том, что исключен из коллегии.
Виктор Дмитриевич и Максим — люди несентиментальные и оптимисты, поэтому слез отчаяния не было. Мы столько всего вместе прошли за много месяцев, что много слов не требовалось. Оба моих подзащитных были удивлены тем основаниям, по которому моя адвокатская деятельность прекращена. Так как у обоих хорошее чувство юмора, то каждый из них пошутил на этот счет (извините, не могу поделиться этими шутками). Но, конечно, они оба считают неприемлемым и неправомерным то, что меня подвергли исключению из коллегии за добросовестные действия по защите.
Максима ждет суд. Предполагалось, что я будут играть ведущую роль в процессе. Мы готовились исходя из этого. Конечно, остается мой коллега Евгений Пыльченко, который с точки зрения знания дела и аргументации готов к делу, но ему будет гораздо тяжелее. С учетом того, что дело Координационного совета — лидирующее по количеству адвокатов, подвергшихся репрессиям, то я не очень представляю, на кого меня сейчас там можно заменить. Те люди, которые приходят на ум, уже не являются адвокатами либо заняты в других больших делах.
— Каково работать в условиях, когда усилия адвокатов, несмотря на профессионализм, не дают результатов в виде оправдательных приговоров?
— Правосудие — это не совокупность отдельных оправдательных вердиктов. Это система отношений, когда обвиняемый понимает, что право может его защитить, а не будет использовано только для вынесения обвинительного вердикта. В этом смысле ситуация у нас давно была непростой, а теперь стало еще трудней.
Конечно, есть иногда апатия: каждому человеку в своем деле хочется видеть причинно-следственную связь между своими усилиями и достижением какого-то результата. Любой адвокат, который настаивает на невиновности клиента, хотел бы, чтобы его доводы были услышаны. Если он не видит внятной аргументации отклонения своих доводов, наверное в таких ситуациях про правосудие нельзя говорить. Если это повторяется из раза в раз, кто-то может задаться вопросом, а надо ли заниматься этой деятельностью.
Но у защитников по уголовным делам психология немного другая. Они, как правило, не отчаиваются. Уголовная защита — это всегда некое сопротивление большому государственному, иногда репрессивному механизму. Сила никогда не на твоей стороне. 5−10 лет назад тоже иногда приходилось пройти по два-три круга обжалования и рассмотрения дела по первой инстанции, прежде чем удавалось добиться, чтобы твои доводы приняли. Мы ментально заточены на долгосрочную, тяжелую, изнуряющую борьбу за права и законные интересы подзащитного. Такие адвокаты — это не единичные случаи. Просто условия для их работы тяжелые. Думаю, что пока такие люди есть, есть надежда на то, что что-то будет меняться.
Но если мы не будем говорить про условия [в которых работают адвокаты], если мы не будем объяснять порочность текущей ситуации и то, что происходит в отношении адвокатов, то никакого шанса на изменения не будет. Поэтому я говорил и говорю в меру своих возможностей.
— Какие у вас планы на будущее, раз уж вы не можете продолжать работу в качестве защитника? Планируете ли уезжать из страны?
— Тринадцать месяцев очень тяжелой и напряженной работы по защите Виктора Дмитриевича отучили меня делать долгосрочные планы. Предположить, что меня лишат права на профессию за позицию в судебных прениях, я не мог. Поэтому не мог и заранее ожидать, что когда-то перестану быть адвокатом.
Есть некоторые задачи для решения, связанные с адвокатским бюро (которое по новому закону вскоре больше не сможет работать). Плюс мои коллеги продолжают защиту Виктора Дмитриевича и какие-то мои знания и понимание ситуации могут быть полезны хотя бы на уровне обсуждения.
Я довольно долго занимался адвокатской практикой и все свои планы связывал только с ней. Это было мое любимое занятие. Сейчас новые планы еще не сформировались. Пока я даже не готов предположить, что будет дальше.
Я не планирую переезжать куда-то. Во-первых, я живу тут. А во-вторых, юрист — это национальная профессия. Если ты куда-то перемещаешься, то в той сфере деятельности, в которой работал я, не особенно можешь себя применить в другой стране.
Я отдаю себе отчет, что заниматься юриспруденцией в Беларуси после того, как я 13 месяцев активно занимался защитой Виктора Дмитриевича, мне будет непросто. Но не расстраиваюсь, потому что у меня была четкая мотивация, почему я веду защиту этого человека. В этом смысле я был на своем месте. Оценка своих действий, полезности и необходимости это делать у меня не поменялась.
Мне довольно странно осознавать, что мои коллеги в органах адвокатского самоуправления пошли на такой абсурдный шаг и стали сопричастными к тому, что мои подзащитные лишены юрпомощи в моем лице. Но это их выбор, им с этим дальше жить. А я пока по привычке каждый день хожу на работу и нахожу там занятия.