Как отличается отношение системы к белорусам и россиянам, почему адвокаты могут не рассказывать ничего о своих клиентах и как негативные события открывают новые возможности. Поговорили с адвокатом Антоном Гашинским, который в последний год (и не только) защищал людей, которых правозащитники признавали политзаключенными, и недавно потерял лицензию.
«Действие лицензии прекратили, но не сказали, с какого числа»
— Антон, сколько дел вы вели, когда вас лишили лицензии?
— Одновременно в производстве у меня было около 30 дел на разных стадиях процесса. Это и уголовные, и административные, и гражданские дела.
Мы оказываем юридическую помощь в составе адвокатского бюро. У нас достаточно большой опыт работы, что позволяет нам быть достаточно универсальными — выпадание одного адвоката из процесса, по большому счету, никак не влияет на дело, которое мы ведем. Адвокаты из моего бюро могут подхватить моего любого клиента, поэтому никто не остался без защиты.
— Вас лишили лицензии в связи «с систематическими, два и более раза подряд за 12 месяцев, нарушениями требований и условий осуществления адвокатской деятельности». Какие нарушения усмотрели в ваших действиях или словах?
— Тут произошла достаточно странная история. Два и более раза должны чем-то подтверждаться. Как правило, это возбужденное дисциплинарное производство и привлечение адвоката к дисциплинарной ответственности. Я же к дисциплинарной ответственности был привлечен единожды: осенью 2020 года за попытку передачи письма от Виталия Шклярова его больной онкологией матери (Виталий тогда находился в СИЗО, и письма к матери не доходили).
В июне 2021 года Министерство юстиции проверяло наше адвокатское бюро. По результатам проверки был подготовлен акт, а нами на него были поданы возражения. При этом никто меня к дисциплинарной ответственности второй раз не привлекал. Я получил уведомление явиться в Министерство юстиции на квалификационную комиссию, где объявили, что я — злостный нарушитель, и в результате прекратили действие лицензии.
Но и тут есть определенный парадокс: действие лицензии прекратили, но не сказали, с какого числа. Так что я до сих пор с лицензией и являюсь членом Минской городской коллегии адвокатов. Это значит, что пока продолжаю работать.
— Несмотря на давление на адвокатов в последний год, вы не прекращали общаться с прессой, комментировали в рамках закона положение своих подзащитных. Не опасались, что и до вас очередь дойдет?
— Начиная с августа 2020 года это было ожидаемо. И то, что я доработал до июля 2021 года, — большое чудо.
Но потом, видимо, Министерство юстиции не увидело меня в рядах будущей адвокатуры Республики Беларусь, которая будет сформирована после вступления в силу изменений в закон об адвокатуре. Я к этому отношусь достаточно спокойно. Видимо, я не так уж плох как адвокат, потому что таким образом отмечают не всех, а только избранных. Значит, меня выделили, посчитали достойным.
А вот изменения, которые были внесены в закон об адвокатуре, меня абсолютно не обрадовали (новый закон фактически упраздняет работу адвокатских бюро. — Прим. ред.). Коллектив, который был создан в нашем адвокатском бюро, и сама такая форма осуществления адвокатской деятельности была мне близка. Ее исключение из закона об адвокатуре для меня стало определенным шоком.
«У нас не XVII век, и это не инквизиция»
— Вы были защитником россиян Егора Дудникова и Софьи Сапеги. У вас есть ответ на то, почему к ним разное отношение? Софью перевели под домашний арест и разрешают общаться с родителями по телефону, а Егора оставили под стражей, хотя у обоих серьезные статьи.
— У Сапеги и Дудникова абсолютно разные истории. Эти разные истории несут разные последствия для обоих, именно поэтому к одному одно отношение, к другому — другое.
Одна история, когда самолет сажают в Республике Беларусь, там оказывается человек, который находится в уголовном розыске, с ним девушка — гражданка другой страны, посадка самолета и их задержание в последующем имеют ряд последствий, таких как санкции. И другая история, когда ты просто молодой человек двадцати лет попадаешь в чужую страну, занимаешься там какой-то деятельностью, связанной с Telegram, и впоследствии оказываешься за решеткой. При этом никто ради тебя не сажает самолет, никто ради тебя не вводит санкции. Это совсем другой уровень.
Но оба дела находятся на высочайшем контроле, оба дела расследуются, и по обоим будет принято какое-то процессуальное решение.
— Отличается ли отношение к подследственным белорусам и гражданам России по делам, связанным с событиями последнего года?
— Если анализировать дела по своим клиентам, особенно с августа 2020 года, то по моим клиентам-россиянам, как правило, принималось больше положительных решений, чем по белорусам. Это может быть в первую очередь заслуга посольства России в Беларуси, которое всегда рьяно отстаивает своих граждан и даже добивается их освобождения.
Но любое публичное уголовное дело всегда приковывает внимание не только общественности, но и правоохранительных органов. Когда дело рассматривают со всех сторон под микроскопом, понятно, что следствие начинает работать еще более профессионально, квалифицированно и старается не совершать ошибок. Если какие-то сведения по таким делам становятся достоянием общественности, то на это остро реагируют и правоохранительные органы, потому что никто не хочет, чтобы выносился сор из избы. Поэтому тут же начинают улучшаться условия содержания не только, например, у гражданина Российской Федерации, но и у всех остальных.
— Если посмотреть на последние месяцы, публичности в политических делах становится все меньше. Сейчас распространена практика, когда адвокаты дают подписку о неразглашении и не могут даже близким задержанного рассказать, по какой статье проходит их клиент. Эта максимальная закрытость помогает или вредит делам?
— Например, по поводу условий содержания никакая подписка о неразглашении не действует. Полагаю, что адвокаты могут всегда сообщать об условиях содержания своего подзащитного, о состоянии здоровья. Понятно, что они не могут при этом вдаваться в подробности по уголовному делу.
Точно так же полагаю, что номера и части статей не являются тайной следствия, потому что у нас не XVII век и это не инквизиция.
— Тем не менее многие адвокаты в последнее время стараются перестраховаться, не сообщают такую информацию. Это связано с репрессиями, которые коснулись защитников?
— Я не называл бы это репрессиями в том смысле, которое вкладывается в это слово. Каждый адвокат при осуществлении защиты выбирает определенную тактику и стратегию. Есть дела, где публичность не нужна: она навредит клиенту. А есть дела, где публичность, наоборот, помогает клиенту и намного улучшает его положение.
Более того, публичность уголовного дела может быть и без обсуждения подробностей по уголовному делу. Точно так же по делу Софьи Сапеги никто не знал, какие именно ей были предъявлены обвинения, пока об этом не сказали должностные лица СК. Но при этом история была публичной, обсуждаемой. Эта обсуждаемость в числе прочего привела и приведет к определенному результату, который будет расцениваться как достаточно позитивный по данному уголовному делу.
Так что все зависит от самого дела и от тактики, которую избирает защита совместно со своим клиентом. Ведь публичность без согласия клиента недопустима.
«То, что произошло, — это пинок для движения вперед»
— Адвокатура — это ваша мечта и смысл жизни или просто работа, по которой не будете скучать?
— Сначала расскажу предысторию, как я попал в адвокаты. Когда учился в школе, я готовился поступать на химический факультет и начиная с 9 класса постоянно посещал занятия на химфаке БГУ. Но буквально за полгода до поступления планы поменялись: было принято решение поступать на юридический факультет БГУ. Понимаете, где химия, где юриспруденция — это совершенно разные вещи. Но цель была поставлена, и я поступил, хотя было очень сложно, так как конкурс был 5 человек на место.
Учился на специализации "финансы и налоги". Окончив юридический факультет, планировал работать в банке либо в сфере, связанной с налоговым законодательством. Но потом, отработав в банке около полутора лет, принял решение пойти в адвокатуру. Это было связано с тем, что с одним из моих родственников случились неприятности в уголовной сфере. Ему потребовалась помощь адвоката, но найти толкового защитника, который мог бы помочь, было проблематично. Мне захотелось самому его защищать. В итоге я стал стажером в Минской городской коллегии адвокатов и получил лицензию. После этого 17 лет осуществлял адвокатскую деятельность.
Я засиделся на месте — это факт. Надо ведь всегда куда-то двигаться. Раньше адвокаты могли быть учредителями в юридических фирмах и иных организациях, после внесения изменений в закон об адвокатуре это будет невозможно. Теперь, получая лицензию адвоката, ты сам на себя накладываешь определенные ограничения, ставишь определенные рамки, в которых ты должен работать. Я полагаю, что ограничивать себя — это не совсем правильно, тем более что мне исполнилось 42 года и уже хочется защищать не только белорусов, но и других обиженных и оскорбленных людей и организации.
То, что произошло, — это определенный пинок для движения вперед. В то же время я благодарен своим коллегам-адвокатам, которые в этих сложных условиях продолжают наперекор всему оказывать эффективную юридическую помощь всем обратившимся без исключения и за то, что терпели меня 17 лет в рядах адвокатов.
— Какие в связи со всем этим у вас планы на будущее?
— Надо закончить определенные дела в рамках адвокатского бюро и подумать, как себя можно реализовать. Думаю, что я мог бы участвовать в проектах, связанных не только с юриспруденцией, поэтому открыт для предложений.
Я готов к любому развитию событий, готов реализовать себя как в Беларуси, так и за ее пределами. Тем более что за последние два года я открыл для себя весь мир и понял, что он не ограничивается, как сказал один уважаемый человек, этим клочком земли. Земля — большая, и людей в ней не 9 миллионов, а почти 8 миллиардов. Поэтому буду двигаться в разных направлениях.
Но думаю, что важно все же не забывать и про родную Беларусь и продолжать оказывать помощь людям, но уже безвозмездно. Это не запрещено законом.
— Можете проанализировать последний год работы? Для вас как для адвоката он как-то изменился?
— Конечно, 2020 и 2021 годы были самыми важными годами во всей моей работе. Это был переломный этап, когда ты очевидно понимаешь, что такое добро и зло. Ты это видишь, ощущаешь и тут же принимаешь сторону: ты понимаешь, с кем ты и за кого ты. Берясь за определенные дела, ты оказываешь юридическую помощь с удвоенной или даже утроенной силой, пытаясь помочь.
Раньше можно было с кем-то пытаться найти компромисс для того, чтобы можно было отрегулировать наказание, если человек невиновен и он готов на это пойти. Сейчас компромиссов нет: если человек невиновен, то надо любыми законными способами доказывать его невиновность. Что мы и делали.
— За что вы в том числе и пострадали. Или вы так не думаете?
— В этой ситуации неважно, что думаю я, — важно, что думают остальные. Причин, почему пострадал, может быть абсолютно много. Конечно, жалко, что не будет возможности поучаствовать в состязательном процессе, когда ты можешь в следствии или в суде помогать активно доказывать невиновность человека, делать так, чтобы в твоем присутствии твой подзащитный чувствовал себя спокойно и уверенно.
Но при этом я понимаю: если нести определенные знания в массы, то люди, будучи умными, грамотными, логично мыслящими, смогут эту информацию воспринять и им уже не будет нужен сидящий рядом человек, который вселял бы в них уверенность. Они сами будут уверены в себе. И в этой ситуации с ними никто ничего не сможет сделать, потому что уверенного, целеустремленного человека нельзя сломать.
— Как вы справляетесь с высокой нагрузкой?
— Я с 2019 года увлекся бегом на длительные дистанции. За это время у меня перестроился организм, появился определенный режим, который позволил мне структурировать свое время. Даже притом что я занимаюсь бегом около часа в день, у меня появилось свободное время, которое я смог уделять непосредственно своим делам и клиентам.
Ты встал в 6 часов утра, отработал целый день, пришел домой в 10−11 вечера, у тебя час времени на бег. За этот час ты получаешь полную перезагрузку и эмоциональную разрядку. И вот ты уже эмоционально готов к следующему дню. В таком режиме у меня прошли 2020-й и часть 2021 года. При этом я сильно похудел: если раньше весил 77 килограммов, то сейчас — 62 килограмма. Но это позволило мне себя ощущать лучше физически, эмоционально не перегореть и продолжать дальше эффективно работать.
Тем более что бег на большие расстояния — это хорошая нагрузка на выносливость, а в данной ситуации нам нужна именно она: мы знаем, что у нас есть силы, и мы рассчитываем их на длительную дистанцию.
Так что я знаю одно: при любой непонятной ситуации — беги. Это можно понимать как в прямом, так и в переносном значении. То есть любая непонятная ситуация — действуй, а не сиди на месте.