В наши дни белорусское образование, во многом так и оставшееся в плену советских традиций, не критикует только ленивый. Часть апеллирует к современным западным методикам, которые остаются недоступными для белорусов. Другие — к наследию СССР, ценности которого неизбежно размываются со временем. Между тем классическое советское образование — то, которое знали выросшие в Советском Союзе, — появилось лишь в середине 1930-х годов. До этого большевиков бросало из стороны в сторону. Они пытались сделать высшее образование всеобщим, хотели отказаться от традиционных уроков и вводили ответы одного учащегося от имени остальных. Рассказываем об этих экспериментах.
Для учебы в вузе уметь писать и читать не нужно
Большевики пришли к власти после Октябрьской революции. Реформы в сфере образования последовали быстро. Уже в августе 1918 года лидер компартии Владимир Ленин подписал декрет «О правилах приема в высшие учебные заведения РСФСР». Фактически был объявлен принцип всеобщей доступности высшего образования. Теперь его бесплатно без каких-либо вступительных экзаменов могли получать все юноши и девушки, достигшие 16 лет. При этом от них не требовали никаких свидетельств об «окончании средней или какой-либо другой школы». Как иронично заметил нарком (то есть министр) просвещения Анатолий Луначарский, в декрете даже не говорилось, что «слушатель должен быть грамотен».
Большевистский радикализм становится понятным, если вспомнить, какой была высшая школа до революции. Вузов было мало, на всем Дальнем Востоке, в Средней Азии, Сибири и на Кавказе действовали всего два таких заведения. Не было университета и в Беларуси. Среди всех учащихся империи в вузах числились всего 0,8%. Не лучшей была ситуация и по уровню доходов: в российские университеты было не попасть, среди студентов преобладали дети дворян, выходцев из крестьян и рабочих практически не было.
Власть явно пыталась исправить социальное неравенство, существовавшее в дореволюционной России, заручиться поддержкой рабочих и крестьян. А также под лозунгом демократических преобразований сменить власть в вузах на лояльную.
В итоге любые сессии во время учебы потеряли свое значение. Всякий экзамен объявлялся «лишь способом проверки усвоения студентом того или иного предмета». В вузах отменили проверки для допуска к практическим занятиям. Уже в 1918/19 учебном году заведения оказались переполненными. В таких условиях большинство «новичков» логично показали свою плохую подготовку. Как образно заметил Луначарский, «открыв пролетариату путь к университету, но не подготовив его, мы тем самым поступали как лиса, приглашающая аиста поесть из плоской тарелки».
Чем закончился этот эксперимент? Полным провалом. В вузы ринулись все. Тем более что учеба в высших учебных заведениях давала отсрочку от армии. В итоге в Саратовском университете в 1917/18 учебном году было 2250 студентов. В следующем году — уже более 10 тысяч.
Большевики быстро отыграли назад. В мае 1919 года они отметили отсрочку от армии для всех студентов, кроме медиков и ветеринаров двух старших курсов. После этого число студентов резко пошло на спад. А два года спустя появились новые правила поступления в вузы, по которым от всеобщего высшего образования отказались окончательно.
Эта история показательна. Большевики радикально реформировали высшее образование. А затем столь же стремительно откатились назад. Аналогично они поступали и в других случаях.
Долой уроки! Каждый ученик — сам за себя
Эксперимент с высшей школой был кратковременным и, как оказалось, даже не самым радикальным. Вскоре большевики замахнулись на «святая святых» — классно-урочную систему в школе. Она появилась еще в XVI веке и успешно существует до сих пор — по ней учились ваши родители, вы сами и учатся члены вашей семьи. Суть в том, что дети одного возраста учатся в классе и в форме урока работают над одним и тем же материалом. Каждый из предметов изучается по отдельности, но на одном и том же уровне для всех учащихся.
Эту систему критиковали в первой половине ХХ века. Говорилось, например, что она ориентирована на средних учеников и слабо учитывает индивидуальные особенностей детей.
«Учителя смотрят на преподавание не так, как в старину. Раньше смотрели так, чтобы как можно скорее набить ученику голову всякой всячиной, а когда ученик кончит школу, все у него из головы в два счета вылетало. Одним словом, надо было наполнить пустой сосуд, а что в него может влиться, это им было наплевать с шестнадцатого этажа. А теперь на ученика смотрят, как на костер, который только разжечь, а дальше уж сам гореть будет. Вот для этого и вводится Дальтон-план, чтобы сами ученики как можно больше работали головой», — говорит учитель, герой «Дневника Кости Рябцева». Это художественная книга, которую по горячим следам в 1920-е годы написал Николай Огнев. Рассказ в ней ведется от имени школьника.
Что же такое Дальтон-план? Его в 1905-м разработала американская учительница Елена Паркхерст из города Долтон — отсюда и название. Как отмечал исследователь Андрей Хуторской, этот метод давал ученику возможность «учиться с оптимальной для него скоростью и в темпе, соответствующем его способностям. Классы были заменены на лаборатории и мастерские, объяснение материала и уроки отменены. В начале года учащимся выдавались задания по каждому предмету, которые затем конкретизировались по месяцам, и ученики отчитывались по ним в установленные сроки. Единого расписания не было. Коллективная работа составляла один час в день, остальное время — индивидуальная работа в мастерских и лабораториях, в которых постоянно находились учителя».
Но реализация этого плана столкнулась с огромными сложностями. Учащимся ничего не объяснили, экспериментов перед введением в отдельных вузах не проводили.
«В нашей школе вводится Дальтон-план. Это такая система, при которой шкрабы (школьные работники — так тогда называли учителей. — Прим. ред.) ничего не делают, а ученику самому приходится все узнавать. Я так, по крайней мере, понял. Уроков, как теперь, не будет, а ученикам будут даваться задания. Эти задания будут даваться на месяц, их можно готовить и в школе, и дома, а как приготовил — иди отвечать в лабораторию. Лаборатории будут вместо классов. В каждой лаборатории будет сидеть шкраб, как определенный спец по своему делу», — рассказывал герой «Дневника Кости Рябцева».
Этот персонаж жаловался на отсутствие необходимой литературы и цитировал одну из статей: «Скажет преподаватель, что такое-то задание нужно проработать по такой-то книге, а книгу нигде невозможно достать, покупать же для каждого задания немыслимо».
В целом, как отмечал Хуторской, «внедрение Дальтон-плана имеет свои трудности. Как правило, это недостаточная мотивация учителей, учащихся и их родителей к принятию этой технологии. Возникают большие трудовые и временные затраты при разработке дидактических материалов, ориентированных на самостоятельную работу школьников. На первых порах далеко не все ученики эффективно используют полученную свободу, не проявляют должной ответственности за свой выбор».
Этот метод оказался востребованным среди отличников и мотивированных ребят, но не подходил для отстающих и середняков. Кроме того, он требовал материальных затрат, а Советский Союз переживал трудности в экономике. В итоге в СССР в 1920-е годы план не прижился. Его вытеснил лабораторно-бригадный метод. Дальтон-план же до сих пор практикуется в нескольких странах мира, но лишь в отдельных школах.
В моде — бригада
Дальтон-план был ориентирован на конкретного человека. В отличие от него при лабораторно-бригадном методе (его также называют бригадно-лабораторным или бригадным) имел место микс: коллективная работа класса сочеталась с изучением внутри определенной бригады (звена) и одновременно индивидуальной работой каждого ученика. Способ был популярен и востребован в 1925—1931 годах на всех ступенях образования: от школ до университетов.
На первом этапе проходило вводное занятие (собеседование, лекция). На нем планировалась дальнейшая учеба, обсуждались задания, объяснялись трудные вопросы. Затем каждая бригада получала задание. Для нее устанавливался срок выполнения и обязательный минимум работы. Учащиеся самостоятельно читали учебники или дополнительную литературу, выполняли лабораторные задания, совершали экскурсии и так далее. На итоговой конференции (уроке) бригадир от имени бригады (звена) отчитывался о выполнении.
Результат оказался неоднозначным.
С одной стороны, дети учились сами изучать тему без учителя, экспериментировать, приходить к самостоятельным выводам. Они получали опыт работы в коллективе, помогали отстающим и контролировали друг друга.
Но с другой стороны, как писала исследовательница Елена Томина, «опыт показал негативные последствия снижения роли учителя. Педагог не владел опытом деятельности педагога-консультанта, что приводило на практике к бесконтрольности процесса обучения учащихся, в результате возникали серьезные пробелы в знаниях учащихся, так как отсутствовала какая-либо система их формирования».
Кроме того, эта система очень слабо развивала умение работать самостоятельно и индивидуально. Активная работа ученика в бригаде нередко подменялась достаточно формальным участием. Всегда существовала пассивная часть школьников и студентов, отлынивающих от занятий и механически получавших зачет (никаких оценок не было) «за компанию».
Кроме того, для полноценных лабораторно-бригадных занятий требовались выдержка и самодисциплина. Далеко не все учащиеся были готовы к такой форме работы и внутренней ответственности.
Как появилась «сталинская школа»
Дискуссии и поиски альтернатив в образовании продолжались недолго. В 1932 году появилось два постановления об учебных программах и режиме в начальной и средней школе, а также в высшей школе и техникумах. В первом из них отмечалось, что лабораторно-бригадный метод привел к «извращениям в виде обезлички в учебной работе, к снижению роли педагога и игнорированию во многих случаях индивидуальной учебы каждого учащегося».
В школе единственно приемлемой формой вновь становился урок, проводимый по строго определенному расписанию. Знания учеников должны были регулярно проверяться учителем, оценки ставиться в журнал. В вузах восстановили лекции, семинарские и лабораторные занятия, а также экзамены. Система образования в целом приобрела тот вид, который имеет до сих пор.
Остается ответить на вопрос, почему государство решило вернуться к истокам. Во-первых, изначальное решение принималось чиновниками, без какого-либо обсуждения с педагогами. Также свою роль сыграло снижение уровня обучения, произошедшее во время экспериментов. Но ведь Дальтон-план и лабораторно-бригадный метод ввели стремительно, не обеспечив школы и вузы необходимой материальной базой, не провели экспериментов на отдельных заведениях. В итоге после первых проблем вместо того чтобы улучшать систему и корректировать ее, решили рубануть с плеча. До конца 1980-х эти методы находились под полным запретом.
Куда более важными были два других обстоятельства. Исследователь Светлана Ставропольцева обращает внимание, что новая образовательная политика, заменившая предыдущие эксперименты, утверждала «жесткий авторитаризм, административное единообразие, ограничение демократических начал в организации и деятельности школы, а категорическое осуждение „методического прожектерства“ существенно сузило возможность педагогических экспериментов, поисков новых путей повышения эффективности учебного процесса». Именно эти тенденции в то время были характерны для всего Советского Союза, в котором насаждался тоталитарный режим Иосифа Сталина. Исходя из этих обстоятельств, образование просто привели «в норму», оно стало соответствовать другим сферам общественной жизни.
Субъективным, но не менее важным обстоятельством была личная неприязнь Сталина к педагогам и общественным деятелям, продвигавшим новаторские идеи. Как отмечала Ставропольцева, у истоков формирования новой советской школы стояла Надежда Крупская, вдова Владимира Ленина, пропагандировавшая в том числе внедрение в СССР Дальтон-плана (ради объективности, она была и сторонницей внедрения в школе коммунистической идеологии, а также выступала за цензуру). У Сталина с ней были давние противоречия.
А популяризатором лабораторно-бригадного обучения был партийный идеолог Николай Бухарин, выступивший на рубеже 1920−1930-х против Сталина, а затем объявленный «врагом народа» и расстрелянный.
Так что кроме объективных трудностей и проблем, образование стало жертвой борьбы за власть. Впрочем, на советском и постсоветском пространстве это оказалось давней традицией. И тогда, и сейчас вопросы образования зачастую решаются сверху без учета мнений педагогов.
