32 года назад, в ночь с 12 на 13 января 1991 года, советские военные и спецслужбы штурмовали в Вильнюсе телевизионную башню и здание Литовского радио и телевидения. Погибли 13 человек (еще двое умерли позже), более 500 были ранены. Но советские власти отрицали эти факты. 17 января представитель Минобороны СССР заявил, что смерть гражданских — ложь. Однако демократическая оппозиция в Москве смогла публично заявить на весь мир о произошедшем. Это случилось в том числе благодаря Александру Добровольскому, нынешнему советнику Светланы Тихановской. Поговорили с ним о тех событиях.
Попытка помешать независимости и 15 жертв
Сначала — немного объяснений. Добровольский пришел в политику в 1989 году, когда выиграл на первых относительно демократических выборах в Советском Союзе (они стали возможными благодаря перестройке, которую начал Михаил Горбачев) и стал участником Съезда народных депутатов СССР. Из их числа выбирали постоянных депутатов Верховного Совета (ВС) Союза — Александр позже, в 1991-м также вошел в их число. Впрочем, до этого он, как и все остальные делегаты, мог присутствовать на заседаниях ВС и выступать на них.
В съездах народных депутатов участвовали и представители республик Балтии — последние за полвека до этого насильственно включили в состав СССР. На втором съезде, состоявшемся в декабре 1989 года, была принята резолюция, в которой осуждались протоколы к пакту Молотова — Риббентропа, заключенному в 1939 году. Именно по нему страны Балтии попали в сферу влияния СССР. «Съезд признает секретные протоколы юридически <…> недействительными с момента их подписания», — говорилось в документе. Для литовцев, латышей и эстонцев это значило, что незаконным было и присоединение трех республик к СССР, которое произошло вскоре после подписания документа.
В результате 11 марта 1990 года литовский парламент принял акт «О восстановлении независимого литовского государства». Литва стала первой республикой, объявившей о выходе из СССР. В течение того года союзный центр отказывался признать этот факт, используя различные средства (в том числе экономические санкции и блокаду экспорта товаров в Литву). В начале 1991 года Москва решила навести в республике «порядок». Тем более что США были заняты событиями на Ближнем Востоке (Саддам Хусейн как раз тогда захватил Кувейт).
8 января советские войска начали перебрасывать солдат в Литву. 10 января Михаил Горбачев предложил Верховному Совету Литвы немедленно и в полном объеме восстановить на территории республики «действие Конституции СССР». В тот же день, 10 января, в Вильнюс прилетели генералы Валентин Варенников и Владислав Ачалов, координировавшие проведение операции. 11 января советские военные заняли Дом печати в столице, а также некоторые здания в других городах Литвы. В свою очередь Верховный Совет страны призвал граждан выйти на улицы и охранять здания парламента, радиоцентра, телефонных станций и телебашни. В тот же день лояльные Москве коммунисты объявили о создании Комитета национального спасения Литовской ССР. Комитет был объявлен единственным легитимным органом власти в Литве, его лидеры потребовали свержения спикера парламента Витаутаса Ландсбергиса и введения прямого президентского правления.
В ночь с 12 на 13 января воинские части, в которых были танки, и прибывшая из Москвы группа «Альфа» (спецназ КГБ) приступили к выполнению операции. Одна колонна отправилась в сторону парламента (в результате его штурм не состоялся), вторая достигла своей цели и начала штурм телевизионной башни и здания Литовского радио и телевидения, которые защищали граждане республики.
Во время этих событий погибли 13 человек (еще двое умерли позже), более 500 были ранены. Один из убитых попал под гусеницу танка. По телам троих проехали колеса. Восемь человек погибли от огнестрельных ранений, один — от взрыва.
Силовики утверждали, что действовали с согласия Горбачева. Анатолий Черняев, помощник Горбачева, впоследствии говорил, что решение о штурме было принято по указанию генерала Валентина Варенникова без согласования с Горбачевым (об этом писал Егор Гайдар в книге «Гибель империи»). Сам советский президент позже утверждал в мемуарах, что группе «Альфа» передали приказ, якобы написанный им от руки — но это была подделка.
Скорее всего, истина посередине. По мнению экс-главы МВД СССР Вадима Бакатина, которое тот высказал в мемуарах, министры-силовики в свои настоящие планы Горбачева не посвящали: «Сказали что-нибудь вроде „надо с этим безобразием кончать, у нас там есть люди, они все сделают правильно“. Конечно же, о возможных жертвах никто не обмолвился, зная патологическую осторожность Горбачева во всем, что связано с насилием».
«Сегодня Верховный Совет начался, конечно, с Литвы, — записал в дневнике 14 января Анатолий Черняев. Пуго (министр внутренних дел. — Прим. ред.), Язов (министр обороны. — Прим. ред.) — глупые, лживые, хамские речи. А после перерыва — сам Горбачев: ничтожная, косноязычная, с бессмысленными отступлениями речь. И нет политики. Муторно-фарисейское виляние. Нет ответа на главный вопрос. Речь не стоит ни прошлого Горбачева, ни настоящего момента, когда решается судьба всего его пятилетнего великого дела. Стыдно и жалко было все это слушать».
События в Вильнюсе Горбачев осудил только 23 января, через десять дней после трагедии.
«Нам говорили: „Откуда вы знаете? У вас нет точной информации, вас там не было“»
— Как вы поехали в Вильнюс в 1991-м? — спрашиваем у Александра Добровольского.
— Меня пригласили коллеги из организации «Демократический конгресс». Это был альянс демократических партий и движений из разных республик тогдашнего Советского Союза. Точно помню, что были представители из стран Балтии, Южного Кавказа, Украины, России и Беларуси. Последнюю, например, представляли члены Белорусского народного фронта. Там был и я как лидер Объединенной демократической партии (позже эта организация объединилась с Гражданской партией в Объединенную гражданскую партию — одну из крупнейших оппозиционных организаций в Беларуси. — Прим. ред.). Мы все общались, несколько раз в год встречались. Главная цель «Демократического конгресса» звучала так: «Цивилизованный демонтаж имперских структур», а потом уже демократия. Потому что все понимали, что при империи демократии не будет.
После событий в Вильнюсе коллеги из Литвы пригласили нас приехать. Это были Альгирдас Абрамайтис из Социал-демократической партии и Альгирдас Касперунас из Демократической партии труда Литвы (так переименовали бывшую компартию). Смог поехать только я: сначала из Москвы в Минск, а оттуда уже поездом до Вильнюса.
— Вашей целью была фиксация тех событий?
— В первые же дни после трагедии Горбачев начал говорить, что был не в курсе событий, узнал о них на следующий день, не отдавал никаких приказов. За ним уклоняться от ответственности начали и остальные [представители московского руководства]. Мы пытались обсуждать события в Литве на заседаниях Верховного Совета, но нам говорили: «Откуда вы знаете? У вас нет точной информации, вас там не было».
Мы, депутаты, входившие в Межрегиональную депутатскую группу (первая советская легальная парламентская оппозиция. — Прим. ред.), подозревали, что Горбачев был в курсе. Он до этого уже делал заявления, что нужно «прекратить [отделение Литвы от СССР]», «восстановить [советскую власть в Литве]» и так далее. Нужно было собрать факты, разобраться, чтобы на заседаниях парламента опираться на них.
«Литовцы прямо светились от понимания, что они не поддадутся, что их не сломать»
— Как проходила ваша поездка?
— Я был в Вильнюсе один день. С момента трагедии прошло немного времени, три или четыре дня. Уже похоронили погибших. Я был на их свежих могилах на кладбище. Встречался с политиками, которые меня приглашали, с Пятрасом Вайтекунасом, который впоследствии был послом Литвы в Беларуси, а также министром иностранных дел. Были и другие собеседники, конечно, всех сейчас не вспомню — они были свидетелями тех событий.
Вокруг литовского парламента тогда стояли бетонные блоки, коммунальная и строительная техника. И еще тысячи людей вокруг. Мы прошли по всему городу, включая места, где ездили танки и погибли люди. Литовцы подробно рассказали мне, как и что происходило. Как вечером и ночью ездили танки, стреляли. Местные жители ставили на дороге свои «Жигули», чтобы не проехала техника. Но танкисты по ним ехали, плющили и ломали. На пути техники в ту ночь были и люди. Девушка Лорета Асанавичюте попала под танк и погибла. Некоторых переехали бронетранспортерами, других застрелили. Потом мы двинулись на кладбище. А еще были у захваченной телебашни — ее окружали солдаты в касках и с автоматами. Для меня было очевидно: если бы не было военных, то не было бы никаких жертв.
— Какое было настроение среди литовцев?
— Литовцы прямо светились от понимания, что они не поддадутся, что их не сломать. Они хотели независимости. Говорили со слезами на глазах, что не хотят жертв. Но их народ будет стоять несмотря на потери, и они все равно победят.
— Вы вернулись в Москву. Как дальше разворачивались события?
— Я выступил на заседании Межрегиональной депутатской группы. Кроме меня приезжали и депутаты литовского парламента, также делились информацией. А на следующий день было заседание Верховного Совета СССР, где выступил мой коллега, ссылаясь в том числе на мои слова.
— А почему не вы?
— Раньше, во времена застоя, никто на трибуну Верховного Совета не шел. Кого-то вызывали, он дисциплинированно выступал — никаких дискуссий не было. Но когда парламент был избран на более-менее демократических выборах, то, конечно, люди буквально рвались на трибуну, чтобы быть услышанными. Там была своеобразная очередь. Все зависело от того, кто первый прорвется к микрофону. Во время заседания Межрегиональной депутатской группы мы договорились: кто попадет на трибуну, тот и скажет, что Горбачев тоже несет за это ответственность. Вот один из наших и прорвался (смеется). Я даже не помню, кто это был.
— Почему вы были уверены, что советский президент лгал? Что вас убедило, что военные не вышли из-под контроля, а действовали по его приказу?
— Возможно, они действительно вышли из-под контроля и сделали где-то больше, чем хотел Горбачев. Но извините, в Вильнюс тогда перебросили псковскую десантную дивизию. Направили группу «Альфа». Что, это не свидетельство того, что власти хотели применить силу? Это даже не внутренние войска, борющиеся с беспорядками (которых, впрочем, не было). Десантная дивизия и «Альфа» — подразделения, которые силой добиваются своих целей. Если бы Горбачев хотел пойти мирным путем, то можно было бы действовать как-то иначе.
Во время дискуссий на заседании Межрегиональной депутатской группы мы сформулировали общую мысль, которую озвучил наш коллега. Он сказал, что мы располагаем достоверной информацией о вводе в Вильнюс боевых подразделений, и Горбачев не мог об этом не знать. Но если он хочет, чтобы аналогичные события не повторились, он должен освободить захваченную телебашню. Если же его обманывал министр обороны, Горбачев должен отправить его в отставку. Как президент — избранный, правда, на съезде народных депутатов, а не всенародно — он имел такую возможность. Но он нам ничего не ответил, никакой его позитивной реакции на это предложение не прозвучало. Если бы Горбачев признался, что ошибался, если бы наказал исполнителей… Но такого мы не почувствовали.
«Беларусь долгое время была в таком состоянии… Анабиоза, что ли, но люди просто выживали»
— Действия генсека вас разочаровали? Или такие эмоции появились раньше?
— Подобное происходило и раньше. Например, в Тбилиси в 1989 году (разгон митинга, в ходе которого от действий советских военных погиб 21 человек. — Прим. ред.). Помню, как на трибуну вызвали генерала [Игоря] Родионова (будущего министра обороны России. — Прим. ред.), который тогда командовал войсками в Тбилиси, он что-то пытался объяснить. При этом мы выросли в Советском Союзе, поэтому понимали, что раньше такие события было просто запрещено обсуждать. Если бы кто-то сказал что-то про Тбилиси или Вильнюс, то попал бы в тюрьму или психушку.
Мы видели, что на эти события можно влиять. Можно добиваться, чтобы наказали виновных. С другой стороны, нерешительность Горбачева разочаровывала. Но он все время маневрировал. Он же руководил Коммунистической партией, расколотой на три части. Реформистскую, которая хотела перемен. Догматическую, закостеневшую, она не хотела никаких изменений — там было фактически все руководство компартии Беларуси и ряда других союзных республик. Была и третья часть, в которую входило много людей, членов КПСС, которые ни на что не влияли. Они тоже хотели изменений, но были нерешительны и мало что делали. А еще у него были КГБ и армия. Среди них постоянно маневрировал Горбачев. Он не хотел потерять поддержку ни там, ни там, поэтому иногда не занимал четких позиций.
Вообще я высоко оцениваю то, что сделал Горбачев. Но в тех событиях кровь людей на нем есть.
— Вы говорили, что литовцы хотели независимости. А каково было ваше настроение касательно Беларуси после поездки в Вильнюс?
— Я видел, что белорусы очень хотят изменений, это точно. В своем большинстве они хотели демократии. Но людей, выступавших за независимость, за отделение БССР от СССР, было явно меньше, чем в Литве. Во время поездки в Вильнюс я уже понимал, что Беларусь должна стать независимой и самостоятельной страной. Но когда думал, могли ли белорусы так выступать и жертвовать собой, своей жизнью, как литовцы… Пожалуй, наши соседи в гораздо большей степени этого хотели и были к этому готовы. В том же 1991 году белорусы созрели и приняли независимость. Но проблема была в том, что они так сильно не боролись за нее, как литовцы. Может, поэтому не очень ее и ценили.
— Говорят, что белорусы в 2020 году созрели до того, до чего литовцы — в 1991-м. Вы согласны?
— И да, и нет. Нет, потому что в Беларуси постепенно сложился абсолютный консенсус, что наша страна должна оставаться независимой. Согласно различным исследованиям, за возвращение Советского Союза в 1991 году было 35% или даже чуть больше. Лет через пять эта цифра пошла на спад. Сейчас таких людей, выступающих за вхождение Беларуси в состав России или восстановление СССР, — максимум 3−4%. Абсолютное большинство — за то, что Беларусь должна остаться независимым государством.
Но своя правда здесь есть. Разные народы проходят одну и ту же политическую практику в разные времена. Беларусь долгое время была в таком состоянии… Анабиоза что ли, но люди просто выживали. Мол, сейчас еще не плохо живется, как бы хуже вдруг не было, если что-то произойдет. Потерпим, подождем. А в 2020 году произошел слом. Не то что белорусы хотели независимости — она у них уже была. Но они не стали ждать, пока кто-то из политиков что-то для них сделает, как было раньше, а начали сами делать это дело. Они показали, что готовы взять судьбу страны и ответственность за нее в свои руки.
Если раньше 50 тысяч или чуть больше хотели заниматься политикой, то теперь речь идет о сотнях тысяч активных. Теперь они не могут проявить себя и открыто выступить, но это не значит, что они этого не хотят. Мы видим, что белорусское общество в значительной степени превратилось в нацию, чего раньше не было. Не все получается с первого раза, но думаю, что все еще впереди.