Он известен беларусам в первую очередь как меценат, на деньги которого был построен знаменитый Красный костел в Минске. Но еще этот человек был богатым и влиятельным землевладельцем, депутатом верхней палаты российского парламента и даже мог стать заместителем министра Российской империи (но отклонил это предложение). А когда наши предки решили строить свое государство, поддержал их стремление к независимости. Речь об Эдварде Войниловиче — политике и предпринимателе, чье имущество было уничтожено людьми, о благе которых он так заботился, после чего он закончил жизнь в эмиграции. Рассказываем его историю.
Беларусские власти и пропагандисты делают все возможное, чтобы беларусы не знали своей истории: переписывают учебники в школах, создают псевдоисторические пособия для идеологов и нападают на национальных героев через подконтрольные СМИ. Они пытаются доказать, что наша история якобы начинается с СССР, своей независимостью мы обязаны Александру Лукашенко, а наша страна является частью «русского мира».
В реальности Беларусь представляет собой часть большой европейской семьи и была ею очень долгое время. В нашем проекте «Общая история» мы рассказываем о людях и явлениях, которые на протяжении многих лет связывают Беларусь с Украиной, Польшей, Литвой и Латвией и которые объединяли наши страны в борьбе за демократию и свободу.
Учеба в Петербурге и работа на заводе
Эдвард Войнилович родился в 1847 году в деревне Слепянка под Минском (теперь это микрорайон в пределах беларусской столицы). Его предки происходили со Случчины, занимали должности подкомориев (судей по земельным вопросам) и хорунжих (ответственных за организацию ополчения), а после присоединения Беларуси к России, аннексировавшей наши земли, — должности маршалков шляхты Слуцкого уезда.
Как писал Эдвард в мемуарах, дома он учился на польском и французском языках. Разумеется, знал и беларусский. С русским же соприкоснулся в 12 лет, когда стал учить его ради будущего поступления в Слуцкую гимназию. «Не каждый из нас всегда знал урок, но носил заколку с белым орлом в галстуке и запонки к рубашкам с портретом Костюшко [и других общественных деятелей]», — вспоминал он.
Забегая вперед, скажем, что Войнилович, как и его единомышленник Роман Скирмунт, стал сторонником краевости. Сущностью этой идеологии было утверждение приоритета общерегиональных интересов над интересами отдельных этносов и социальных групп — то есть беларусский национальный проект еще не был для нее ключевым. Хотя краевцы работали и для Беларуси.
Войнилович не участвовал в антироссийском восстании 1863 года. «Для понимания накала общественной атмосферы приведу личный пример: мне выпало счастье иметь мать, беспредельно любящую меня, — вспоминал он. — Помню, она уговаривала меня, 15-летнего юношу, чтобы, когда придет время, я встал в ряды <…> защитников Отечества. И эта минута пришла — на мое счастье, меня не было дома, когда в [имение] Савичи (теперь деревня Копыльского района. — Прим. ред.) из Слуцка пришла партия во главе с достойнейшим полковником [Владиславом-Михалом] Машевским. Забрали мою винтовку, шесть лошадей и писаря, которого мать благословила и проводила. Маневрировали недолго, были разбиты на границе Игуменской волости. Машевский был убит, [один из крупных местных землевладельцев] Наполеон Обухович ранен. Остальных я встретил в Слуцке — их вели в тюрьму».
Тем не менее над семьей висела угроза конфискации имущества. Поэтому Эдвард приложил все усилия, чтобы получить высшее образование и при необходимости иметь возможность себя обеспечить. «Направился в Петербург и стал студентом технологического института. К концу каникул в 1865 году мне было 17 лет. Полученная за учебу в гимназии медаль освободила меня от конкурсного экзамена, что было огромной привилегией из-за большого конкурса», — писал он. Лекции Эдварду читали знаменитый химик Дмитрий Менделеев и будущий министр финансов империи Иван Вышнеградский. Практику он проходил в столярных, кузницах, сталелитейных цехах, существовавших при самом институте, также под руководством профессоров проводились экскурсии на крупнейшие заводы столицы.
Закончив университет, Войнилович устроился инженером на Путиловский завод в Санкт-Петербурге, но затем по просьбе отца продолжил образование. Он стажировался на заводе по изготовлению локомотивов под немецким Ганновером, ездил при машинисте на локомотиве в бельгийском Льеже и даже начал работать на одном из бельгийских заводов, но затем вернулся на родину. «Отец мой, до сих пор не мешавший мне в моих намерениях специализироваться в профессии, обеспечивал меня финансово, но как веками хранивший традиции крупных землевладельцев, хотел, чтобы и я продолжил родовые традиции и пошел по стопам моих предков — посвятил себя работе на земле и служению той земле, на которой я родился», — вспоминал Эдвард.
В 1874-м его отец умер, и 27-летний Войнилович вступил во владение родовыми имениями Савичи и Пузово (теперь Веселое) — оба на территории современного Копыльского района. Он действительно занялся хозяйством, в чем преуспел. Правда, для этого приходилось немало работать.
«Напряженная работа в имении, затем множество общественных обязанностей, работа в различных государственных комиссиях, к которой меня постоянно призывали, так заполняли мою жизнь, что я смог только один раз в 1878 году выехать за границу на большую выставку в Париже вместе с моим дядей Яном Ваньковичем, — писал он. — Поднимался на воздушном шаре, посещал все и пользовался всем, что интересного мог дать Париж иностранцу, так что в результате перенапряжения я заболел и почти месяц пролежал [в больнице]. Я, возвратясь домой, так был погружен в работу, что тридцать лет не выезжал за границу, не считая поездки в 1904 году с больной женой в Ниццу, когда я не выходил из вагона до самой Варшавы».
Что касается общественных обязанностей, то Эдвард был членом Минского земельного товарищества (Аграрного общества), которое в условиях репрессий, последовавших после восстания 1863 года, оставалось одним из немногочисленных легальных в крае. Более 35 лет Войнилович был почетным судьей Слуцкого района, а также долгое время являлся председателем Благотворительного товарищества в Слуцке, щедро обеспечивая существовавший при нем интернат — в нем несколько десятков малоимущих молодых людей (в основном из обедневшей шляхты и крестьян) получали бесплатно или за очень незначительную плату кров и пропитание.
Смерть детей и строительство Красного костела
Войнилович получил наибольшую известность в связи с Красным костелом, ставшим знаковым архитектурным проектом для Минска. Его назвали в честь Симеона и Елены — умерших в раннем возрасте детей Эварда. В 1897 году скончался 12-летний сын, а в 1903 году, не дожив день до своего 19-летия, — дочь. Согласно легенде, красный облик костела умирающей Елене явили во сне Дева Мария и ангелы. В итоге именно Войнилович спонсировал строительство храма.
Но все же исторические факты разбивают эту легенду. Войнилович предложил городу построить костел за собственные деньги в 1904-м, спустя год после смерти дочери. При этом он поставил несколько условий: чтобы городские власти выделили место для костела, при этом он сам даст ему название, и никто не будет вмешиваться в строительные дела и выбор стиля архитектуры. Минские чиновники согласились. Войнилович во главе делегации отправился в Петербург и передал просьбу тогдашнему либеральному министру внутренних дел князю Петру Святополк-Мирскому (на строительство католических храмов было нужно особое разрешение, так как российские власти воспринимали их как опасность). Тот быстро дал и свое разрешение. 19 мая 1905 года Эдвард узнал, что площадка очищена и можно приступать к строительству.
Очень похожий костел Святой Эльжбеты находится в польском городе Ютросин (это недалеко от Познани). Войнилович увидел гравюру с его изображением и попросил архитектора Томаша Пайздерского возвести аналогичное здание в Минске. По правилам того времени последний, как гражданин Пруссии, не имел права работать в Российской империи. Поэтому официально архитектором минского костела значился другой человек, инженер Свентицкий. А когда во время строительства Пайздерский умер, дело до конца доводил архитектор Генрих Гай (среди его работ — современное здание МВД Беларуси).
Костел Святой Эльжбеты в Ютросине строился в 1900–1902 годах, минский костел Святых Симона и Елены — с 1905 по 1910 год. Внешне они отличаются, но незначительно: тот же неороманский стиль, те же башни, схожие нефы и красный кирпич. Кстати, неороманский стиль Войнилович выбрал сознательно. «Мне не хотелось останавливаться на готическом стиле, во-первых, потому, что он стал слишком распространенным благодаря запланированному построению католических храмов в России, а во-вторых, слишком отличался от храмов восточных обрядов, существующих в нашем Крае, — писал он в мемуарах. — Этот стиль акцентировал бы внимание на отличии вероисповедания разных социальных классов, поскольку большая часть крестьян была православной, а землевладельцы — католики. Поэтому я остановился на романском стиле, процветающем в эпоху согласия между Восточной церковью и Римом».
Храм был построен с использованием самых дорогих и качественных материалов: например, кирпичи привозили из Ченстоховы, духовного центра Польши, а медная крыша была заказана в Кракове. Всего на строительство было потрачено около 300 тысяч рублей серебром. Для сравнения: шуба в то время стоила 8 рублей, а работа французского гувернера — 45 рублей в год.
Однако в итоге Красный костел (вернее, костел Святого Симеона и Святой Елены, как он официально называется) использовался по прямому назначению меньше чем десятилетие. В середине 1920-х, уже после прихода к власти большевиков, его полностью разграбили, а в 1932-м — закрыли. Останки детей Войниловича, которые хранились в крипте храма, выбросили — существуют даже неподтвержденные слухи, что комсомольцы играли их черепами в футбол. Ночью верующие собрали останки и перезахоронили их на Кальварийском кладбище, однако позднее могилы снова были утрачены.
Позднее в здании разместили Государственный польский театр БССР. Во время немецкой оккупации в костеле вновь шли службы, а затем строение передали киностудии «Беларусьфильм» (изначально киношники стали хозяевами костела еще до войны). Там снимали ряд картин, позднее, в 1968-м, здесь разместился Дом кино — в здании даже проходили заседания Союза кинематографистов БССР, полузакрытые показы западных фильмов, а также премьеры беларусских картин.
Несколько раз костел хотели снести (например, тогдашний руководитель БССР Кирилл Мазуров увидел в Москве панорамный кинотеатр и решил построить такой же на месте костела), но, к счастью, безрезультатно. А в 1988-м в стенах здания состоялось учредительное собрание организации «Мартиролог Беларуси», задачей которой было изучение политических репрессий в нашей стране и увековечение памяти их жертв. На той же встрече создан организационный комитет Беларусского народного фронта «Адраджэнне» — знаменитого БНФ.
Два года спустя, в 1990-м здание отдали верующим. Так воля Войниловича вновь была исполнена.
Востребованность в Российской империи и невостребованность в БНР
Когда шло строительство костела, Войнилович по-настоящему занялся политикой. В 1905-м в Российской империи началась революция, власти пошли на уступки и учредили парламент. Его верхней палатой был Государственный совет, членом которого от Минской губернии в следующем году и стал Эдвард. Эту должность он занимал три года.
«Моя работа в столице [Российской империи] была напряженной и отнимающей много сил, особенно последние два года, когда меня избрали членом финансовой комиссии Государственного совета, так как практически не было ни одного вопроса, реферируемого в высшей палате, который бы без заключения финансовой комиссии выносился на повестку дня. Материалы поставлялись нам тоннами. Приходилось постоянно что-то просматривать, чтобы не приходить на заседания абсолютно непосвященным. Все было интересным и поучительным, наконец, само общение с людьми, которые в свое время играли немаловажные роли в жизни государства, не могло не повлиять на умение ориентироваться в делах комиссии», — писал он в мемуарах.
Войнилович обратил на себя внимание крупнейших российских политиков. Премьер-министр Петр Столыпин называл Эдварда «минским Бисмарком» (Отто фон Бисмарк был прусским премьер-министром, объединившим раздробленную до этого Германию) и даже предложил ему стать заместителем министра сельского хозяйства империи с перспективой в будущем возглавить это министерство. Обдумывая это предложение, Эдвард отправился на родину и на один день задержался в Вильне. Это его и спасло. В августе 1906-го на государственной даче Столыпина, где он вел прием посетителей, раздался взрыв. «Если бы я не задержался в Вильне, я был бы в момент взрыва в вилле на аудиенции и разделил бы участь тех 50–60 человек, которые погибли при взрыве», — писал Войнилович. Кстати, в итоге он отказался от заманчивого предложения.
В 1914-м началась Первая мировая война. А спустя три года из-за вызванного войной кризиса в Российской империи случилась Февральская революция. Монархия пала, к власти пришло Временное правительство, объявившее о гражданских свободах для населения. Это вызвало оживление в национальных движениях во всех регионах бывшей империи.
Войнилович и ранее с симпатией относился к беларусскому национальному движению. «Владея беларусским языком в той же степени, как и польским, и постоянно употребляя его в отношениях с моими работниками, занимающимися сельским хозяйством, в течение десятилетий я был в постоянном контакте со всеми проявлениями беларусского движения, вначале в Минске, где приходилось встречаться с Луцкевичем и Костровицким <…>, а затем в Вильнюсе и Петербурге — с Ивановским, Шипилло», — писал он. Речь о ведущих деятелях национального движения: братьях Луцкевичах, Вацлаве Ивановском, поэте Карусе Каганце (настоящее имя Казимир Костровицкий), ученом Брониславе Эпимах-Шипиле.
Однако существовал нюанс. «Изо всех беларусских объединений, принимая в них участие материально, я в конце концов уходил, так как их деятельность, которая начиналась с самопознавания и национального возрождения („Лучынка“, „Саха“, „Загляне сонца і ў наша аконца“ и т. д.), обычно в конце приобретала социалистическое направление, которое претило всем моим убеждениям и с которым я не мог согласиться», — добавлял Войнилович. Речь о том, что национальное движение в нашей стране быстро приобрело левый характер — многие его представители выступали за отъем собственности у буржуазии и ее уничтожение. Представителем этого класса был и сам Войнилович.
После революции 1917 года возродила свою деятельность Беларусская социалистическая грамада (БСГ) — первая в истории нашей страны партия, созданная еще в начале ХХ века. Уже 25−27 марта 1917 года в Минске с участием членов Грамады прошел Съезд беларусских организаций. Его участники приветствовали Временное правительство и впервые высказались за автономию Беларуси в составе демократической России (это был максимум, на который тогда можно было рассчитывать).
На съезде была создана и политическая организация для представительства национального движения — Беларусский национальный комитет (БНК). Сторонники БСГ составляли в нем большинство. Но руководителем органа все же стал уже упоминавшийся помещик Роман Скирмунт. Еще до съезда многие представители аристократии (в том числе Войнилович и Магдалена Радзивилл) перечислили ему деньги и выразили готовность его поддержать. Эволюция взглядов этих людей была чрезвычайно важной. Во время Первой мировой войны бо́льшая часть беларусских и литовских краевцев выбрала для себя польское национальное движение. К беларусскому же присоединились единицы.
Да, Войнилович не был в числе активистов этого движения. «В беларусских собраниях я участвовал нерегулярно, будучи его приездным членом. Главной нашей задачей было разбудить национальные чувства у беларусов, чтобы отделить их от Москвы и освободить этот спокойный, здоровый беларусский народ, еще не затронутый анархией, которая в самой России все глубже пускала корни», — признавался Эдвард. Но он был готов его поддерживать.
Однако социалисты оказались недовольны приглашением «богачей» Войниловича и Радзивилл в Комитет. Поэтому когда в июле прошел новый Съезд беларусских организаций, то вместо БНК левые создали Центральную раду беларусских организаций (ЦРБО), оставив Скирмунта и его соратников не у дел. Именно тогда, летом 1917-го, представителей национального движения правых взглядов на время отодвинули с политической сцены. Инициативу взяли на себя левые. Правые, включая Войниловича, остались не у дел.
Но отказ от услуг влиятельных и богатых людей был фатальным для беларусского национального движения. По словам Войниловича, после провозглашения независимости Беларусской Народной Республики (25 марта 1918-го) «было решено сообщить об этом соседним государствам, естественно — только Центральной Европы, поскольку все это происходило во время немецкой оккупации в 1918 году. Папе и Московскому патриарху планировалось выслать только телеграммы, в Берлин, Вену и Швейцарию было решено направить делегации. Были даже подсчитаны расходы данной миссии примерно в 29 000 рублей, но после заявления министра финансов, который проинформировал о том, что в казне имеется в наличии всего лишь 7 рублей 50 копеек, осуществление предприятия оказалось под угрозой. Но Германия назавтра выделила необходимую сумму, придерживаясь принципа divide et impera (разделяй и властвуй), как я уже сказал, и поддержала в определенной степени беларусское движение [в противовес польскому]».
Эдвард из-за сопротивления социалистов не принял серьезного участия в деятельности БНР, хотя и поддержал ее. Характерно, что еще в начале марта 1918 года Войнилович посетил немецкое командование и предложил восстановить Великое княжество Литовское под германским кураторством. Те отказались. Это произошло еще до провозглашения независимости. Но уже в июне группа Войниловича просила немцев признать независимое беларусское государство. А в конце октября Эдвард был включен в Раду БНР (фактически протопарламент республики).
Потеря малой родины и смерть на чужбине
Попытка реализовать на практике беларусский проект проходила в условиях оккупаций, которые сменяли одна одну, а также боевых действий, ареной которых были беларусские земли. 19−21 февраля 1918 года отступавшие войска большевиков, а также местные крестьяне разграбили имение Савичи. Войнилович до последнего надеялся, что не столкнется с этим. «Проживая с самого детства в имении и чувствуя свое единение с местным населением, я всегда шел ему на встречу то ли советом, то ли конкретной помощью. Трудно было встретить человека в околице, который мне не был тем или иным образом обязан», — писал он. Однако в морозную ночь — температура была минус 15 — к нему пришли. Верные люди предупредили Войниловича, и он смог убежать в лес, почти сутки со стороны наблюдая за разграблением своего имущества.
Когда в имение вошли немецкие войска, Эдвард смог вернуться в свой дом. «Ни одного столика, ни одного гвоздя в стене, ни одних дверец от печей не осталось. Многие двери и окна были выбиты, многие вывезены. Из-за того, что канализационные трубы были вырваны, полы на верхнем этаже и потолки на первом были залиты водой. А что стало с архивом и библиотекой, насчитывающей свыше 5000 томов! Все изорвано, картины и портреты родоначальников порезаны на полосы или прострелены», — вспоминал Войнилович, который простил своих обидчиков и попросил немцев не вешать арестованных участников грабежа.
«Больнее всего было то, что среди самых враждебно настроенных людей оказались те, у которых не только родители, но даже деды родились и провели всю жизнь во дворе на службе у моих предков, внуков которых я помогал воспитывать. Правда, было много людей, оставшихся мне верными в самые тяжелые времена», — писал он.
Выше мы отмечали, что осенью 1918-го Эдварда включили в Раду БНР. Однако вскоре в Германии случилась революция, свергнувшая монархию. Вдобавок эта страна потерпела поражение в Первой мировой войне. Поэтому Берлин стал выводить свои войска на запад. За ними с востока шли большевики, ставившие своей целью уничтожение буржуазии. Войниловичу пришлось уехать из родных земель в Варшаву.
Тем временем в игру вступили поляки, к тому моменту создавшие свое государство. Они претендовали на территорию Беларуси, которая в прошлом входила в состав Речи Посполитой (РП), федеративного польско-беларусско-литовского государства. Поэтому Войнилович в этих условиях сделал ставку именно на восстановление РП. Разумеется, у большевиков были прямо противоположные планы.
Первоначально успех сопутствовал полякам — летом 1919 года Войнилович даже вернулся в родные края и пытался восстановить хозяйство. Но год спустя, в июле 1920-го, он получил приказ о немедленной эвакуации всего имущества из-за отступления польских войск. Эдвард смог взять с собой лишь часть нажитого.
«Второй раз мы вынуждены были уходить от большевистского нашествия, но этот отъезд тем отличался от предыдущего <…>, что проходил он открыто, о нем знал весь двор и местное население. И, надо сказать, выезд из Савичей, дорога через нашу деревню Братково, пузовский двор были скорее триумфальной процессией, чем бегством. Все собравшиеся на дворике перед замком и у ворот с плачем и благословлениями прощались с нами, а в деревне крестьяне, собравшиеся у хат, кричали: „Пусть пан быстрее возвращается!“», — писал Войнилович.
Но вернуться хозяином на родную землю ему не удалось. По результату войны Варшава и Москва разделили между собой Беларусь, причем имения Эдварда остались на востоке. «Сама же Польша отказалась от восточных областей. Беларусы нас не поймут, поскольку мы сами, жалуясь на протяжении стольких лет на раздел государства между тремя соседями, теперь, не спросив беларусов, расчленили их страну», — возмущенно писал 24 октября 1920 года в дневнике Войнилович. Любопытно, что в тот момент он уже чувствовал себя скорее поляком, чем беларусом. Возможно, на это повлияла неудача беларусского национального проекта.
Вместе с женой Эдвард переехал в польский Быдгощ, где продолжал свою благотворительную деятельность — открыл там сиротский приют. Последней волей Войниловича было похоронить его вместе с детьми у построенного им костела. Умер он в Быдгоще в 1928 году, прожив 80 лет.
Летом 2006 года его желание частично осуществилось: останки Войниловича, перевезенные из Польши, были перезахоронены в крипте Красного костела. Церемония состоялась на площади перед этим зданием. В 2007-м по инициативе верующих-католиков Минский горсовет принял решение переименовать небольшую улицу Берсона, находящуюся за костелом, в улицу Войниловича. Какой-либо важной роли в отечественной истории Станислав Берсон не сыграл. Но он был коммунистом и участвовал в борьбе за установление советской власти в Беларуси. Поэтому Министерство юстиции отказалось утвердить это решение, и Мингорсовету пришлось идти на попятную, отменяя собственное решение.
В 2010-м Мингорисполком согласился на установку в сквере возле Красного костела бюста Войниловича (однако по факту он теперь находится внутри храма, с левой стороны от главного входа), но не согласился присвоить имя Эдварда скверу, который находится рядом с храмом. Якобы предложенный топоним «не будет соответствовать» стилистике сквера и теме скульптурного оформления фонтана, который находится на его территории и носит название «Юность». Сквер в итоге получил это название лишь в 2017-м.
Последние годы принесли наследию Войниловича новые проблемы. Когда власти еще в 1990-м передали костел верующим, это было безвозмездное пользование без передачи храма в собственность прихода, хотя в свое время государство забрало здание у церкви. Позже это вызывало конфликты между властями и церковной общиной, связанные с выставленными счетами по налогам.
После событий 2020-го, когда католическая церковь потребовала остановить насилие, ей решили отомстить. После пожара, случившегося 26 сентября 2022 года, Красный костел, построенный на деньги Войниловича, остается недоступным для верующих.
Читайте также
