Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. Принята резолюция. Утверждается, что Беларусь и Россия договорились об отмене роуминга, — когда это заработает
  2. BELPOL: Соглашение с РФ о гарантиях безопасности позволит привлекать беларусов «для защиты территориальной целостности России»
  3. Расследование «Бюро»: личный парикмахер Лукашенко и «автор знаменитого зачеса», возможно, родила ему дочь. А кто еще обслуживает политика?
  4. Развязка близка? Сирийские повстанцы приближаются к столице Дамаску, офис Асада опровергает информацию о его бегстве
  5. Размещение «Орешника» в Беларуси сильно повысит угрозу для Украины и НАТО? Эксперты сомневаются — и на это есть причины
  6. В Гомеле поликлиника судится с 20 медиками. С них пытаются взыскать причиненный ущерб
  7. «У нас хоть министром дерьма стань, заведовать дерьмом не будешь. У нас один глаўный министр». Интервью с лидером РСП о родине и эмиграции
  8. «Станет возможным во второй половине следующего года». Россия поставит Беларуси ракетный комплекс «Орешник»
  9. «Три-пять раз перевернулись». Александр Солодуха с сыновьями попали в жуткое ДТП


Сооснователь и директор компании Iomico, представитель бизнес-ассоциации ABBA в Калифорнии Николай Мурзенков покинул Беларусь в августе 2020 года. Бизнесмен думал, что это на пару дней, но прошло три с половиной года. За это время Николай с семьей успели пожить в трех странах, в двух из них принять у себя дома сотню человек, бежавших от войны и репрессий. Сейчас бизнесмен живет в Кремниевой долине, где управляет своей фирмой и в бизнес-ассоциации пытается выстроить комьюнити из белорусских предпринимателей.

Николай Мурзенков. Фото из личного архива героя
Николай Мурзенков. Фото из личного архива героя

«Сотрудник Ленинского РОВД Минска угрожал, что „мы к вам уже выехали“»

— Вы уехали из Беларуси в августе 2020-го. После этого успели пожить в Украине, Польше и сейчас в США. С чего все началось?

— С выборов, когда практически по всей стране отключили интернет. Я, как руководитель компании, понял, что мне нужно срочно спасать нашу репутацию и выехать на территорию Украины, в том числе для того, чтобы оповестить наших клиентов о происходящем в стране.

Николай вспоминает, что ночью, 10 августа, сразу же после выборов уехал из страны вместе с супругой и ребенком.

— Мы едем в Киев. Уже на границе появляется интернет — и тогда мы получаем первые новости об убитых (в первую ночь после выборов, по данным правозащитников, среди протестующих погибших не было, однако в некоторых телеграм-каналах появлялись новости о ранениях, из которых могло сложиться такое впечатление. — Прим. ред.), которые просачивались в каналы. На следующее утро меня распирало. А еще несколькими днями ранее нам позвонили из администрации ПВТ и попросили, чтобы никто из сотрудников не появлялся на митингах, говорили, что это позиция ПВТ. И после всего этого меня прорвало — я записал видеообращение, где пристыдил [директора ПВТ Всеволода] Янчевского за их позицию, за бесхребетность. После этого пошло большое количество сообщений и реакции на это видео — лайки, репосты.

Об эмоциональном видеообращении Николая Мурзенкова, записанном 10 августа, медиа сообщали в первые дни после выборов. «Видя ситуацию в стране, я решил первым перестать молчать. Я обращаюсь к руководству ПВТ в лице Всеволода Янчевского и призываю его присоединиться к народу. Содействуйте волеизъявлению обычных сотрудников IT-сектора. Не препятствуйте деятельности IT-компаний. Препятствовать можно разными способами: дополнительными проверками, ультимативными требованиями, вызовами на ковер, угрозами, — не делайте этого!» — призвал тогда бизнесмен.

Мужчина вспоминает, что думал пробыть в Киеве несколько дней.

— Пока не удостоверюсь, что работу интернета в Беларуси восстановили. Без интернета руководителю компании ведь невозможно работать. А у меня контракты, под которыми стоит моя фамилия. Когда мое пребывание в Киеве перешагнуло на вторую неделю, друзья стали просить, чтобы я не возвращался, потому что видео стало резонансным и дошло до органов. Тогда же мне писал сотрудник Ленинского РОВД Минска, угрожал, что меня найдут, что «мы к вам уже выехали». Помню, я его тоже стал призывать к совести, просил, чтобы они опустили оружие, кажется, даже грубое что-то писал. Точно не помню, все было на эмоциях. Но понятно, что вернуться я уже не мог. Поэтому мне в Украину привезли остальных детей (всего у Николая и его супруги пятеро детей. — Прим. ред.).

Потом семья оказалась во Львове.

— Моя супруга — коренная львовянка, и мы приехали к ее матери. А потом, понимая, что в Беларусь сможем вернуться нескоро, сняли квартиру. Во Львове мы прожили, наверное, четыре месяца. Там же принимали белорусскую семью с тремя детьми, которая бежала через границу. Жили все вместе. Дождались, когда эта семья уедет в Польшу, и 31 декабря 2020-го мы тоже вылетели туда. Так завершился для нас год выборов.

Начало войны в Украине Николай вместе со своей семьей застали в Польше.

— Тут началась вторая эпопея. Через нашу квартиру прошло больше 100 человек — украинцы, белорусы. В том числе мои сотрудники, знакомые и незнакомые люди из Украины. В начале войны я ездил на границу, несколько раз с другом отправляли машину в Германию с людьми, которым туда было нужно, кого-то подвозили до распределительных пунктов в Варшаве, кого-то брали к нам домой. Помню, была неделя или две, когда в одной комнате жили я, моя супруга и пять наших детей плюс еще двое людей, тогда даже в туалете ночевал человек. Так что приходилось людям стучаться и извиняться, чтобы справить нужду.

Позже по программе помощи украинцам у семьи появилась возможность переехать в США. Именно там у Николая с 2012 года была зарегистрирована компания, он часто бывал в Штатах и понимал, что там будет «легче и понятнее».

— Все логично сводилось к тому, чтобы переехать, быть близко к своим родственникам, клиентам, находиться в юрисдикции моей компании. Так мы очутились в США, — говорит Николай.

Компания Николая в США предоставляла услуги в области проектирования электроники и программирования, и он несколько раз в год ездил туда по делам. В Беларуси пришлось оборвать все связи с IT-фирмой, которую он с партнером зарегистрировал в 2019 году, — выйти из состава учредителей, продать свою долю. К тому же в 2020-м буквально за несколько месяцев Николай вывез своих сотрудников из Беларуси.

— В нашей компании работает порядка 45 человек, мы продолжаем заниматься тем же, чем и в Беларуси. Второй учредитель тоже покинул Беларусь и живет в Аргентине. Он после выборов лично ходил по кабинетам милиционеров и просил их не совершать насилие против людей, которые вышли на мирные протесты. Мы знаем, что органы правопорядка его тоже пытались найти.

«Вся моя семья, кроме одного человека, уже живет за границей»

— Вы оборвали все связи с Беларусью?

— Я родился в большой семье, нас было семеро детей. И так получилось, что дети в моей семье находятся в противоположной от родителей позиции. Мои родители придерживаются позиции оправдания действий Лукашенко и Путина. Вся моя семья, кроме одного человека, уже живет за границей. Кто-то в Испании живет, кто-то в США. Мы хоть и стараемся поддерживать отношения с родителями, но это часто ограничено темами бытового характера. Мы не можем поговорить ни о чем глубже из-за их политических взглядов.

Так что из связей с Беларусью — это общение с родителями (кроме политических вопросов), остались еще мои друзья и новостная повестка. Я постоянно читаю «Зеркало», почитываю другие СМИ. Чтобы понять, что творится в параллельной вселенной, иногда госСМИ могу открыть. Там же совсем другое представление событий и происходящего. Я это делаю, пытаясь понять моих родителей или других белорусов, которые слушают эти новости, узнать, что происходит у них в голове.

Еще участие в ABBA (Ассоциации белорусского бизнеса за границей. — Прим. ред.) за рубежом заставляет работать постоянно с белорусами. Но это скорее вопросы диаспоры, чем внутри самой Беларуси.

— За несколько лет вы сменили три страны. Как это переживала ваша семья?

— Тяжелее всего это давалось супруге. Ей было трудно, потому что в основном она занималась домом и семьей. Так как мне приходилось вести бизнес, я привык к обилию переездов. А ей было психологически трудно менять и друзей, и язык. А дети скучали только по друзьям.

— Побывав в разных странах и оказавшись в США, с кем себя ассоциируют ваши дети? Они ощущают себя белорусами или приехали в новую страну, влились в общество — и все на этом?

— Ввиду того, что в мире происходит зачаток большой войны, все больше и больше стран имеют к ней отношение и участвуют (пусть не прямо, но опосредованно), детям приходится рассказывать, что мы являемся жителями Земли и должны сохранить ее, сберечь от разрушения. Конечно, я стараюсь прививать им взгляд космополита, человека мира, то есть необходимость бороться за права не отдельно взятой нации, а за сохранность людей на планете, сохранность жизни, а также прививать уважение к территории другой страны, чужой национальности, языку.

Но из-за того, что мы живем новостями нашей страны, постоянно обговариваем их в семье, разумеется, они продолжают ассоциировать себя и с белорусами, и с украинцами. В какой степени это происходит, зависит от информационного поля. Бывает очень много новостей украинских, особенно как это было после начала войны. В такие моменты они себя больше ассоциировали с украинцами. Когда мы встречались с кем-то на улице, они могли представиться украинцами. А когда мы говорим о Беларуси, вспоминаем, что там происходит, они ассоциируют себя с белорусами. В странах, где мы жили и живем, они получают для себя новых друзей, учатся чему-то новому. Но я не заметил, чтобы они даже близко ассоциировали себя с кем-то, помимо белорусов и украинцев.

Делал постеры для ночных клубов, учился в семинарии, а потом ушел в IT

— Вы были заместителем пастора Иудейской христианской церкви в Минске. Это было до прихода в IT или параллельно?

— В 2006 году я решил поучиться в богословской семинарии. Сначала поступил в белорусскую протестантскую, а через год перевелся в Киевскую богословскую семинарию, закончил ее где-то в 2009-м. В последний год учебы встретил пастора мессианской церкви и решил там работать. Из-за того, что иврит был мне очень интересен, он был предметом моего преподавания, я не мог отказаться от возможности работать вместе с евреями. Мне очень нравилось то, чем я занимался. Это соответствовало сфере моих интересов.

Еще в семинарии я писал работу на древнегреческом и иврите, а потом преподавал эти языки, а также текстологию (науку о древних манускриптах) и в Киевской семинарии, и потом в США. Я рассказывал, как эта книга появилась, почему она делится на такие-то разделы, кто был автором, в каком контексте они написаны, какие существуют методологии толкования.

В церкви тоже я фактически объяснял Танах (еврейская Библия. — Прим. ред.). Я преподавал нюансы из истории.

— То есть это было до того, как вы пришли в IT?

— Время учебы и работы в семинарии, а потом в церкви суммарно заняло где-то 5−6 лет. А в IT пришел в 11-м классе, тогда я увлекался фотошопом, графикой. Моя первая работа была, еще когда я учился в школе, на американскую компанию Gekl Technologies, куда меня позвал работать муж моей сестры. Фирма занималась созданием операционной системы. Я создавал для нее интерфейс.

Дизайнером работал все время, даже находясь в семинарии. До прихода туда я создавал графику — постеры, флаеры и рекламу — для большинства ночных клубов Минска. Это, можно сказать, одна из причин, почему пошел в семинарию. Был такой момент: я пришел в «Белую вежу» (развлекательный комплекс и казино в Минске. — Прим. ред.), меня попросили сделать для группы стриптизерш очередной постер. Помню, стоял смотрел на этих девчонок и думал: «Пошло оно все в баню». Сказал, что не буду работать по моральным причинам. Развернулся и, помню, по дороге домой сказал себе, что надо завязывать с этим и что-то радикально поменять. В тот же год я и поступил в семинарию.

Киевская богословская семинария была единственной аккредитованной Европейской ассоциацией семинарией и преподавала согласно принципам Болонской системы. Я знал, что там получу диплом, который будет признан в западном мире.

Уже в семинарии я увлекся языками, и так получилось, что преподавал на очно-заочных сессиях. А потом в христианском университете в США в городе Сиэтле преподавал древнегреческий и древний иврит, текстологию, историю Израиля.

— Получается, уже когда вы преподавали в Сиэтле, у вас была возможность остаться в США. Почему вы этого не сделали?

— Отчасти я это сделал. В 2012 году на заработанные в семинарии деньги я зарегистрировал в США компанию.

После окончания семинарии я пытался поступить в США на магистерскую программу по текстологии. Но из-за того, что не сдал TOEFL (экзамен на знание английского. — Прим. ред.) на нужный балл, у меня не хватило терпения идти на очередной год учебы. Поэтому пошел на переквалификацию на базе высшего образования на инженера-программиста.

Помню, пришел в минский институт с документами, женщина спрашивает, какое у меня образование. Говорю, что неоконченное экономическое и оконченная семинария. Она отвечает: «О, так вы — поп, у вас, наверное, ничего не получится».

Через год, когда получал красный диплом инженера-программиста, она удивилась и призналась, что думала, что я и месяца там не протяну. Но Бог помог мне. После окончания сразу пошел работать программистом. Я это сделал просто из-за того, что мне не хватало денег от работы преподавателем, чтобы содержать семью, — мы с женой хотели завести деток. Поэтому и стал смотреть в сторону программирования. Это та сфера, в которой я чувствовал, что больше что-то понимаю, и знал, что быстро заработаю.

— Сейчас вы считаете, что тогда сделали правильный выбор?

— Сложно сказать. Иногда я чувствую, что мне не хватило терпения. Иногда считаю, что выбор все же был хороший. Бывают противоречивые мысли.

Чем отличается бизнес по-американски от бизнеса по-белорусски

— Вы вели бизнес в Беларуси и в США. Какие видите основные отличия?

— В США у меня одна компания, в Беларуси я владел двумя. Четко помню, что в Беларуси я постоянно переживал за возможность столкновения с органами контроля экономической деятельности. Когда ты делаешь бизнес, у тебя появляются знакомые бизнесмены, которые рассказывают кучу страшилок, как они ходили на ковер, какие [дают] взятки. В ПВТ, правда, это не называлось взятками, там это были «добровольные пожертвования». Администрация ПВТ любила говорить, что государство дало нам возможность создать бизнес, поэтому и мы должны послужить ему. После этого назывались суммы и компании, в которые «советовали» инвестировать либо просто отправить деньги. Разумеется, это было добровольно-принудительно.

Государство постоянно напоминало, что, если бы не оно, не специальный налоговый режим, никогда не было бы белорусского IT. Нас всегда ставили должными государству и считали, что могли требовать у нас уплаты в добровольно-принудительном тоне на различные свои проекты. Там считали, что IT-сектор довольно «жирный» и может себе это позволить.

Ведя бизнес в Беларуси, я постоянно думал о том, что нужно рядом с собой держать человека, у которого есть знакомые в правительственных органах. Чтобы в случае чего он сделал звонки и меня защитил.

В Штатах, если ты не мошенник и вдруг ты не заплатил налоги, тебя никто не посадит в тюрьму. Самое главное, что нужно понять, ведя бизнес в США, это не мошенничать. Если ты строишь бизнес, но задолжал очень большие деньги государству, ты можешь обанкротить свою компанию, и никто тебя не посадит.

Это сильно облегчает эмоциональное состояние предпринимателя, когда он начинает вести бизнес и чувствует, что у него не получается.

В Беларуси мы однажды позже заплатили в ФСЗН, сразу же раздался звонок, и мне сообщили, что против меня могут возбудить административное дело. Я не представляю себе такого в США. Как можно звонить и угрожать, если у меня в бизнесе дела идут плохо и я что-то не смог заплатить? Это нонсенс, но в Беларуси это было реальностью.

— Влияет ли как-то на ваш бизнес в США то, что вы белорус?

— К сожалению, в некоторых областях да. Мы работаем с электроникой. Одна из областей ее применения — это космическая индустрия, которая становится все более коммерческой. В частные компании этой отрасли перетекает все больше сотрудников из госкомпаний. Так вот, они приходят в бизнес с предрассудками в отношении нашей страны (как и России). Когда мы начинаем вести дела с такими фирмами и я упоминаю, что мы из Беларуси, это практически сразу красный свет.

Кажется, времена холодной войны прошли, но все же товары двойного назначения до сих пор входят в санкционные списки. Многие боятся, что я, будучи гражданином Беларуси, либо солью технологии [режиму], либо получу доступ к какой-то информации.

Так что все попытки работы с космической отраслью с белорусским паспортом обречены.

— Получается, вы стали косвенной жертвой санкций?

— Да. С последней бизнес-выставки я приехал с 30 предложениями потенциально продолжать работать вместе. Мы сделали 30 звонков, и ни одна из компаний, когда больше о нас узнала, не захотела продолжать взаимоотношения.

Они задают прямые вопросы по этому поводу. Дело в том, что товары двойного назначения находятся под ограничениями для экспорта, в некоторых случаях не только в Беларусь, но и в Европу. Поэтому в этой индустрии всегда интересуются, какой паспорт у руководителей бизнеса, какая юрисдикция, где находятся сотрудники фирмы.

Так что да, мы стали жертвой. И санкции применяются в отношении нас без должного разбора. Я понимаю, что у них нет времени, ресурсов, чтобы нас отсортировать.

— Но при этом вы выступаете за ужесточение санкций…

— Да.

«Санкции могли быть намного более эффективными»

— То есть даже лично сталкиваясь с трудностями, готовы жертвовать интересами бизнеса, чтобы санкции к чему-то привели?

— Здесь на одной чаше весов лежит благополучие моей компании, а на другой — успешная попытка ограничить мое правительство в доступе к высоким технологиям. В этом случае второе важнее первого. Я считаю, что если Беларусь получит доступ к новейшим технологиям, то пострадает большее количество людей, чем (если использовать аналогию с весами) наш частный успех в космической отрасли.

Я знаю, что пройдет некоторое время, у нас появятся новые паспорта, возможно, изменится состав учредителей. Значит, рано или поздно мы хоть как-то дотронемся и до этой сферы. Но пока нужно просто потерпеть. Вести переговоры, возможно, точечно, чтобы кто-то из органов вник в нашу ситуацию и, может, дал какое-то отдельное разрешение.

— Не могут ли в этом помочь бизнес-ассоциации? Было предложение составлять списки благонадежного бизнеса…

— Если бы в США и Европе более серьезно отнеслись к верификации белорусских бизнесменов за рубежом, признали бы ее легитимной и на ее основании дали бы нам возможность заключать контракты и работать в тех индустриях, в которых мы хотим, нам бы это сильно помогло.

В составе ABBA я выступаю за такую аккредитацию. Я и ABBA не топим за то, чтобы ей занимался ограниченный состав людей, он может быть расширен даже на несколько организаций. Но без этого за границей не будут разбираться, кто из нас к какому блоку принадлежит. Это наша работа. Мы понимаем подковерную игру, которая идет в стране, людей, которые работают на две стороны, и также людей, которые являются явно в оппозиции к действующей власти. Мне кажется, что Запад без нас эту работу не сделает.

— Возвращаясь к теме санкций, все же вы считаете, что они работают?

— Я считаю, что санкции могли быть намного более эффективными. Разумеется, они причиняют боль режиму. Мне нравится, когда экономисты пытаются объяснить, как эта боль характеризуется. У режима до сих пор есть возможность находить доступ к некоторым товарам и сервисам. Просто за более дорогую стоимость. Больше появляется посредников в доставке этого товара в Беларусь либо в ту же самую Россию. Они же сегодня, как два брата-акробата, обмениваются всем, что каждый урвал на рынке.

Но все же, с моей точки зрения, санкции не работают так эффективно, как они должны были работать.

С какими трудностями сталкивается белорусский бизнес за границей

— Какие проблемы вы видите наиболее актуальными у белорусских компаний за границей?

— Основная проблема в том, что мы, кто приехал в промежутке 2−3 года назад, за это время решали много хозяйственных вопросов. Учились, куда с бумажками ходить, как обстоят дела с медициной, с налогами.

Но по мере того, как проходит время погружения в бытовуху, нам нужно раскрыть свой потенциал. Для этого нам крайне необходимы люди, которые долго живут за границей, которые смогут нам рассказать, что лучше действовать вот по такой стратегии финансов.

Проблема в том, что у нас не хватает строительного ресурса для того, чтобы построить бизнес и карьеру. Нам важно, чтобы белорусы не замыкались в своей деревне, не говорили, что «моя хата с краю», чтобы не было такого, что белорусы не желают делиться своим успехом. Хочется, чтобы успешные белорусы делились своим опытом, чтобы они пустили по водам тот хлеб, который успели собрать. Другие белорусы за это будут благодарны, потому что всем нам это крайне нужно.

— Вы этим занимаетесь, будучи представителем ABBA в Кремниевой долине? В чем суть вашей деятельности?

— Сейчас время, когда нужно вкладывать, в первую очередь, человеческий ресурс белорусов, которые за границей чего-то достигли. Это связи, капитал, экспертные знания в различных отраслях.

Свой человек от организации в Кремниевой долине — это знак белорусам, которые находятся в непосредственной близости, приходить со своим капиталом, знаниями, умениями. Мы, белорусы, вынуждены сегодня жить за границей. Мы не имеем того бэкграунда, который имеют люди, которые выросли в этой стране. И нам нужно научиться жить и быть успешными, поэтому мы сильно нуждаемся в человеческом капитале. Так мы хотим призвать тех, кто живет тут, чтобы помогли нам, белорусам, находящимся за границей, быть успешными.

Николай Мурзенков выступит на бизнес-форуме ABBA в Вашингтоне 1 марта. Среди спикеров там также указаны Светлана Тихановская, заместитель помощника госсекретаря Госдепартамента США Крис Смит, а также известные белорусские бизнесмены и представители диаспоры.

О вере в Бога и возмездии за поступки

— Возвращаясь к теме религии, вера и Бог остались с вами?

— Стопроцентно. Хоть я и перестал быть церковным клириком и перестал себя ассоциировать с церковной организацией, но в семинарию я пошел осознанно — на

фоне большой пустоты внутри. Разумеется, это пронизывает твою жизнь. И ты не можешь жить больше без этого. Любая сфера жизни все равно проходит в преломлении Библии, которой ты профессионально занимался, Бога, заповедей.

Даже когда я записывал то видео после выборов и показывал фак, многие из верующих друзей удивлялись, как я могу, ведь я тоже верующий. И мне было даже стыдно потом, но я просто в тот момент не сдержал эмоции, был искренним. Но если бы откатать время назад, я бы все равно сказал то, что хотел, может, только без жестов.

— Сегодня мы узнали о смерти еще одного политзаключенного — Игоря Ледника (интервью состоялось 20 февраля. — Прим. ред.). В Беларуси больше трех лет продолжаются репрессии. Вы как верующий человек ждете, что те, кто причастен к этому, понесут наказание на земле, или верите, что им не избежать наказания потом?

— Иисус Христос говорил подставлять вторую щеку. И эта заповедь мне не дает жизни, потому что правительство вторгается в личную жизнь — мою и других людей.

Но есть в Библии место, где сказано, что Бог забрал право мести себе. И он долго терпит со своей местью, но никогда ее не забудет, и он никогда не простит там, где не было попрошено человеком простить его. Так что, если власть не раскаивается, не предпринимает никаких действий для того, чтобы признать свою вину и исправить ее, все они сильно заблуждаются, думая, что возмездие никогда не придет на их голову.

Из того, что я вижу в Библии, Бог не быстр на гнев, он всегда дает время и возможность человеку (или в нашем случае организации, госаппарату) измениться, покаяться, исправить ситуацию. Если этого не случается, происходит возмездие.

Я в это верю, потому что я долго изучал еврейскую историю. А в Библии написано, что она дана примером для всех других народов в мире, что происходит, когда народ живет правильно или нет. На протяжении всей еврейской истории я вижу, что всегда приходило возмездие — это было лишь вопросом времени.

Касательно смертей, которые происходят сегодня, с моей точки зрения, люди, которые устраивают их, очень недалекие. Дело в том, что смерть одного хорошего человека возбуждает большое негодование среди добрых людей. Так что, убивая одного хорошего человека, они сеют семена в других людях, готовых продолжить дело погибшего.

Это как со смертью Навального. Я убежден, что восстанут сотни и тысячи Навальных, которые желают продолжить его дело, потому что умер тот, чьей судьбой и делами они восхищались. Так и каждый убитый политзаключенный — это очередной повод нам, кто еще живет, в еще большей ярости обрушиться с языком правды, справедливости в отношении действующего режима.