«Доброе утро. У нас оно доброе, потому что все проснулись, живы и целы», — во вторник Юлия из украинского поселка надиктовывает в телеграм бодрое голосовое. Это наша вторая попытка поговорить. Первая была накануне вечером. Тогда, в понедельник, наш разговор получился коротким. «Бля-я-я-ха!» — в какой-то момент закричала собеседница, и стало понятно: девушка куда-то бежит. «На окраине поселка большой взрыв, — чуть позже пришлет она в мессенджер. — До утра будем в погребе». А к утру, как окажется, у них выпадет снег. Снежный день Юля встретила с двухлетней дочкой и родителями. Ее муж и брат ушли воевать.
Юлия тату-мастер. Девушка работала в Киеве, но, когда стала мамой, они с мужем переехали в поселок недалеко от столицы, к родителям. Через него, продолжает собеседница, идет основная дорога, которая ведет из Беларуси в Киев. Сейчас интернет здесь ловит плохо, поэтому на наши вопросы Юлия отвечает голосовыми. Начинаем с того, как в жизнь простой семьи пришла война.
— В 5.30 мне позвонила подруга, говорит: «Быстрее уезжайте, война». Мне стало плохо: разболелась голова, желудок. Я запаниковала, не знала, что делать, — возвращается к тем событиям собеседница. — Я пошла к родителям. Мама с папой как раз собирались на работу. Говорю им: «Война», они, кажется, скептически к этому отнеслись. Мама поехала в соседний поселок, она там продавец, а папа в Киев. Маму по дороге развернули.
Когда я выбежала на улицу, вдалеке были слышны взрывы. С каждым часом они приближались все ближе и ближе. С утра в поселке началась паника. Люди стали закупаться. Мама тоже пошла за продуктами. В очереди она простояла полтора часа.
Моему брату 20 лет. Он сотрудник управления госохраны. 24 февраля у него еще был отпуск. В первый же день его вызвали в Киев. С того момента он там. Моему мужу — тридцать. В 2014-м он отстоял весь Майдан и первой волной поехал в АТО. Я знала, если что-то начнется, он не останется дома. Это меня пугало больше всего. Как только он услышал, что происходит в поселке, приехал сюда из Киева, собрался, оделся тепло и отправился назад.
— Какими словами его провожали?
— Сказала: «Ждем тебя дома целым и живым». Внутренняя чуйка подсказывает, что с ним все будет хорошо, — на записи слышно: голос у Юлии дрожит. — 26 февраля, после того как рядом с нами уже взорвали мост и заблокировали основные пути на Киев, лесами домой с работы вернулся мой папа. С тех пор мы живем вчетвером.
«Сейчас наша жизнь проходит никак»
— Первый раз мы услышали, что по поселку едет военная техника, утром 25 февраля, — рассказывает Юлия. — Поднялся жесткий гул. Мы с мамой и дочкой побежали в погреб. Сейчас многие подходы к Киеву заблокированы, поэтому техника проходит не так часто, как в первые дни. Теперь русские пытаются прорваться какими-то обходными путями, но местности они не знают, поэтому теряются. Наши посрезали дорожные знаки. Насколько известно, одна их колонна повернула не туда, попала в тупик, и наши их там разбомбили.
25 февраля рядом с поселком начались бои. Сначала мы слышали взрывы, 26-го уже была перестрелка. Наутро местные стали рассказывать, что возле кладбища стоит сгоревший танк с белой буквой V, а возле него несколько трупов. Так они пролежали три дня, потом исчезли. Говорят, их положили в танк.
Сейчас наша жизнь проходит никак. Сегодня (1 марта. — Прим. Zerkalo.io) шестой день, как мы не переодеваемся, не моемся и постоянно на стреме. Вчера, когда над нами в очередной раз пролетали истребители, я сказала маме: «Помнишь, раньше, когда летел самолет, мы выбегали на улицу, смотрели, какой он. А теперь, когда слышим гул мы просто…» — на записи снова пауза. Недалеко снова что-то взорвалось. Дальше ответ Юлия записывает уже из погреба. — Сейчас, если такое слышим, то я хватаю ребенка, родители — вещи, и все пулей в укрытие.
Кругом, считай, ничего не работает, поэтому на работу почти никто не ходит. Мы живем в погребе, здесь спокойнее. Лишь в первый день были в доме. Ночью, когда вокруг тишина, любой взрыв хорошо слышно, поэтому я не спала. С тех пор, даже когда с вечера тихо, мы спускаемся в погреб. Там я хоть немного высыпаюсь.
«В какой-то момент, если честно, в поселке началось мародерство»
— Мост, через который шла основная дорога из нашего поселка в Киев, взорвали утром 25-го. Это сделали наши, когда, насколько я знаю, появилась информация, что на Киев со стороны Чернобыля движется большая колонна техники, — рассказывает Юлия. — Позже военные отсекли и другие, ведущие от нас, подходы к столице. Добраться от нашего поселка в Киев можно, но в объезд через «горячие точки». Соответственно, машины с продуктами к нам не попадают, но пока это не страшно. Большинство живет в частных домах. Тут есть и консервация, и картошка, так что пока у нас с едой проблем нет.
В поселке нет воды и света. Почему нет воды, не знаю, а света — потому что оккупанты… русские… Не знаю, как их называть, наверное, русские оккупанты, — перебили высоковольтную линию. Повезло, что у нас дома есть генератор. Тут много у кого он есть. Мы его периодически включаем. Когда те, у кого его нет, это слышат, то бегут, чтобы подзарядить телефоны или набрать воды. У нас своя колонка, когда есть свет, то есть и вода. Сегодня выпал снег, если что, будем его топить, — говорит Юлия.
— Интернет ловит плохо. Не работают никакие операторы, кроме «Vodafone», — продолжает девушка. — В какой-то момент, если честно, в поселке началось мародерство. У нас есть два больших супермаркета. Первый расположен на центральной дороге. Продукты оттуда растащили российские военные, которые шли через нас со своей техникой. Товары из второго, который был «спрятан» в улочках, выносили уже местные. В первую очередь алкоголь, потом продукты, за ними пошли холодильники. Мужчины из поселка решили взять ситуацию под контроль. Теперь они собираются в небольшие группки и по ночам следят за порядком на улицах. Те, у кого есть охотничьи ружья или другое оружие, берут его с собой. Есть оповещение: в мародеров стреляют без предупреждения.
Часто звучат взрывы — то со стороны Киева, то со стороны Чернигова, то со стороны Чернобыля… С разных сторон. Тяжелее всего жить в этом ночью, когда становится тихо и даже собаки не лают.
Привыкнуть ко взрывам невозможно. Ты постоянно начеку. Соседи включили генератор, прислушиваешься, кто-то хлопнул калиткой — снова сердце вздрагивает.
Мой крестный сейчас в больнице с пулей. Это частично случилось и по его вине. Он работал охранником на картинге между нашим и соседним поселком. Картинг размещается среди поля, крестный там дежурил. Когда началась война, он говорил, мол, что вы пугаетесь, прячетесь по погребам, я даже дома сплю, все спокойно. 26 февраля он поехал на дежурство в ночную смену. Оделся в камуфляжную форму, хотя нам сказали такую расцветку не носить. Сложно ведь определить, кто есть кто. Утром, когда через наш поселок шла очередная колонна, он почему-то решил выйти за территорию картинга и выбросить мусор. По дороге назад получил то ли пулю, то ли осколок в легкое. Каким-то образом его довезли в местную больницу, но полноценную помощь ему оказать здесь не могут. У нас даже рентгена нет, который бы показал: там пуля или осколок. Ему пока ничего не доставали, зашили так. Он в стабильном состоянии. Уже сам встает, ходит. Ждем, когда появится какая-то дорога к цивилизации, чтобы понять, нужна ли ему операция.
— Почему вы с семьей в первые дни не уехали на запад или из страны?
— Потому что муж в Киеве, а без него я не поеду. Он защищает Украину и свою семью, и это правильно. Если бы не дочка, пошла бы с ним в территориальную оборону, — отвечает Юлия.
«Люди без какого-либо оружия выходят на улицы и останавливают танки»
— Если бы муж и брат были дома, мне было бы немного спокойнее, а так сердце не на месте. Первые три дня я вообще ничего не ела. Просто ждала какого-то сообщения, звоночка, чтобы хотя бы услышать их голос. Думала, если честно, сойду с ума, — описывает свои переживания собеседница. — Я никогда не сталкивалась с паническими атаками, но, мне кажется, со мной случалось что-то близкое. Мы с родителями стараемся мыслить позитивно. Мы знаем, что правда на нашей стороне, весь мир на нашей стороне. Мы сильная нация, и нас так просто не запугать. По телевизору показывают россиян, которые не выходят на митинги, потому что боятся ОМОНа, а у нас люди без какого-либо оружия выходят на улицы и останавливают танки. Просто словами: «Слава Украине!».
— Дочка спрашивает у вас, что происходит?
— Нет, про это она не спрашивает. Знает: если слышны взрывы, нужно бежать в погреб. Ее главный вопрос: «Где папа?». Я ей объясняю: папа в Киеве, он защищает нас, потому что на Украину напали плохие люди. Папа наш герой, и мы его ждем, — отвечает собеседница. — Когда сидим в погребе, чтобы ее хоть немного отвлечь, я ей периодически показываю видео. Есть записи, где мы отдыхаем в Турции, там дочка с папой в развлекательном центре. Она говорит: «Мама, я хочу туда». Я отвечаю: «Сейчас все закончится, и поедем».
С мужем и братом мы на связи всегда. Понятно, через каждые полчаса я не могу их набирать, но, когда есть возможность, мы созваниваемся. Как-то во время нашего звонка у супруга началась перестрелка. Он бросил телефон, и я слышала, как стреляют с одной и другой стороны. Я положила трубку, и где-то час меня трясло. Трясло, пока он не вышел на связь. Тогда я выдохнула.
— Как вы вообще держитесь? На записях слышно, что вы стараетесь шутить и улыбаться.
— Первые дни мы практически не выходили за территорию своего двора. Было очень тревожно. Позже, когда местные жители стали собираться на улице, полегчало. Мы выходим небольшими группками, а одна семья даже выносит лавочку. Обсуждаем, кто какую информацию слышал, рассуждаем, какие мы сильные, что нужно потерпеть — и все будет хорошо. В такие моменты хочется жить. Мне, например, даже кушать хочется. Я послушаю и иду что-то съем, — говорит Юлия. — В такое время людская поддержка очень хорошо работает.