Важные решения в батальоне имени Кастуся Калиновского принимают за овальным столом. Чуть меньше месяца назад, когда формирование стало полком, за этим же столом снова собрались ключевые люди штаба: нужно было выбрать командира. В какой-то момент «все повернули глаза» на Дениса с позывным Кит. Времени на подумать у молодого человека не было, ответить следовало здесь и сейчас. «Ребята проявили ко мне доверие, и я сказал, что постараюсь не подвести», — вспоминает Денис. Так парень в 26 лет возглавил полк. Дел у него после этого заметно прибавилось, поэтому об интервью мы смогли договориться только спустя две с половиной недели и лишь на девять вечера. Получился большой разговор, местами — очень личный, а где-то даже смешной.
«Калиновцы» сейчас находятся «на нескольких секторах», поэтому Денису, как командиру, приходится много ездить по Украине, чтобы общаться с бойцами и в целом наблюдать ситуацию на фронте. В прошлый четверг случился тот редкий вечер, когда Кит после службы на пару часов попал домой к семье. Мы созваниваемся в Telegram. На экране появляется обаятельный парень с пышными усами, заметно уставший. Рассказывает, что он из Минска, закончил лицей автомобилестроения. Год отработал на МАЗе, еще полгода механиком-диагностом на СТО.
— С 17 лет я начал следить за ситуацией в Украине. Для меня открылись такие сферы, как история и политика, — описывает свои тогдашние мысли Денис. — После аннексии Крыма я понял, что не могу стоять в стороне, когда, скажем так, горит дом моего брата. Мне хотелось действовать вплоть до того, чтобы идти с оружием на передовую, и в конце 2014-го, в 18 лет, я уехал в Украину.
В 2015-м Денис вступил в полк «Азов», был в подразделении разведки, а после обучения стал инструктором. Параллельно проходил курсы по тактике, медицине, физподготовке. Командир хотел сделать из ребят бойцов-универсалов.
— Когда мы соглашались на работу инструкторами, поставили условие — обязательное участие в боевых действиях, потому что мы приехали в Украину не физруками, а на фронт. За время службы в «Азове» мы не раз ездили в АТО, — продолжает Денис. — Спустя два года наши пути с полком разошлись. Мы с ребятами-белорусами нашли выход на собственную базу в Марьинке (город в Донецкой области. — Прим. ред.). Это было то, чего нам не хватало: когда можно меньше тренироваться и больше находиться на позициях, где происходят бои. Там я пробыл полгода, а потом началась мирная жизнь.
— До 24 февраля вы больше не брали в руки оружие?
— Не совсем так, я продолжал инструкторскую деятельность в одной из организаций. Только обучал военному делу уже гражданских. Если честно, я до последнего не думал, что будет война. Рассуждал: мы живем в цивилизованном мире, страны очертили свои границы, политики должны научиться договариваться. Ну какая война? В то же время осознавал: амбиции некоторых людей могут их далеко завести. Так и случилось. Поэтому с началом боевых действий мы с белорусами, с которыми служили в Марьинке, снова собрались. Так появился костяк для создания батальона Калиновского. А он уже потом разросся до полка.
«Люди, которых ломает, есть. Случалось, что после боевых действий у человека, например, резко появлялись срочные дела»
Дениса на должность командира полка выбрали по нескольким причинам. Во-первых, он давно в Украине и понимает, как договариваться с местными. Во-вторых, ребята в штабе хорошо знали о его боевом опыте. В-третьих, он стал одним из первых белорусов, кто с начала «второй фазы войны» уже участвовал в серьезных боях. Речь идет о Буче. Все это, говорит Кит, позволяло взять на себя тяжелый груз ответственности.
— Как бойцы отреагировали на то, что полк возглавил человек, которому всего 26?
— Возраст на войне уходит на второй план. Ребята за исключением, возможно, новеньких, знают мою историю и то, что в 18 лет я стал инструктором и обучал других. Поэтому такого, что тебе 26, поэтому ты не справишься, не было.
— Расскажите про полк: сколько вас, кто эти люди?
— Точную цифру я назвать не могу, скажу лишь, что нас больше 400 человек. Насколько больше, не отвечу. Сейчас в среднем в неделю к нам присоединяется около десяти бойцов. 90−95% полка — это гражданские: айтишники, дизайнеры, слесари, строители — в общем, люди разного рода профессий. Большинство из них — те, кому после выборов в 2020-м пришлось уехать из Беларуси. После того, как в Украине началась война, у многих из них случился «покліч сэрца», как было у меня в 2014-м, и они вышли на нас. Они быстро учатся военному делу и понимают все суровые реалии. Среди тех же, кто имеет боевой опыт, — это люди из «Азова», участники «Правого сектора» и других добровольческих подразделений.
— А возраст бойцов какой?
— Самому младшему 18, старшему — 70. Последний — это боец с позывным МММ. Он был инструктором в «Азове», там мы и познакомились. Это кадровый военный, полковник в запасе. Прошел Афган. У него есть чему поучиться. Когда он мне написал «Кит, возьми меня к себе, вместе пойдем в Беларусь», я улыбнулся. Рад, что он откликнулся. Да еще и сам.
— Как определяется, попадет ли к вам человек?
— После того, как человек присылает заявку, у нас есть люди, связанные с IT, которые поднимают по нему информацию из разных источников (речь о «Киберпартизанах». — Прим. ред.). Если боец на этом этапе нам подходит, он проходит какой-то минимальный отборочно-тренировочный процесс в Варшаве (на базе «Белорусского дома». — Прим. ред.), затем, когда собирается группа, они приезжают к нам в Украину. Тут их ждет долгое собеседование (час-два), во время которого мы стараемся максимально узнать все о человеке. Затем, так как мы в ВСУ, потенциальный боец проходит внутренние проверки Украины. И если получает зеленый свет, переходит в учебную роту.
— Часто людям говорят «нет»?
— Как правило, такие люди отсеиваются на начальном этапе и до нас в Киев уже не доезжают, так что примеров я не приведу. Скажу, что поначалу мы брали всех, так как для создания подразделения было важно количество. А там уже, как говорится, каждому искали применение. Сейчас такого нет. Теперь мы присматриваемся к людям. Например, если понимаем, что у человека есть проблемы со здоровьем и в хорошую физическую форму его не приведешь, возможно, ему откажем. Хотя параллельно мы смотрим, какие способности есть у бойца. Это мы переняли из «Азова». Там было так: если доброволец не спортивный, но с навыками инженерно-саперного дела (например, может мину скрутить), то, естественно, он нам необходим. Те же, предположим, домоседы-айтишники могут хорошо работать с картами или в сфере беспилотной разведки, которая связана с электроникой.
— Сколько идет подготовка в учебной роте?
— Порядка трех недель. За это время с помощью каждодневных тренировок мы стараемся привести человека в хорошие физические кондиции, учим обращаться с оружием, даем знания по медицине, минно-саперному делу, беспилотной разведке.
— С бойцами работают психологи?
— У нас есть на них выходы, но ситуаций, чтобы кто-то из бойцов сказал «мне нужен специалист», не случалось. Иногда мы сами замечаем, что после того, как военнослужащий побывал в районе боевых действий, с ним начинает что-то происходить. Например, был человек тихий, стал громкий. И тогда ты понимаешь, ему неплохо бы обратиться к психологу. Но, опять же, есть нюанс: бойцы — это люди, не все из которых приемлют психологов. Кто-то говорит: «Да со мной все в порядке, да я просто так». Их на консультацию не отправить. Да я и сам такой, поэтому после боевых мы даем людям время на отдых, чтобы они расслабились. И никаких тренировок.
— Были те, кто, съездив на поле боя, говорил: «Я больше не могу»?
— Люди, которых ломает, есть. Случалось, что после боевых действий у человека, например, резко появлялись срочные дела, и он уходил из полка. Количество таких бойцов можно по пальцам пересчитать. Отмечу, никто их не осуждает. Мы все разные, но большинство продолжают сражаться. Думаю, значительную роль тут играет мотивация. Люди понимают, зачем они здесь и почему берут в руки оружие. Возможно, это их сдерживает.
— Сложно отправлять ребят в бой?
— Сложно. Хотя я понимаю, все они ехали сюда, чтобы участвовать в боевых действиях. Первое время, пока у нас не было каких-то задач, люди прямо умоляли отправить их на задание, возмущались: «Что за ерунда? Мы что, сюда просто сидеть приехали?» Сейчас, когда я прокручиваю в голове, сколько наших находится в секторах и как это опасно, понимаю: в любую минуту мне могут прийти сообщения либо «трехсотый» — раненый, либо «двухсотый» — погибший. В то же время, как человек военный, я осознаю, война — это риски ранений и потерь. И к этому нужно быть готовым.
— Часто в полку случаются конфликты? Вспоминается недавняя история с политзаключенным Тихоном Клюкачом, который, пробыв у вас неделю, ушел, скажем так, громко хлопнув дверью.
— Ситуация с Тихоном была рядовой и разошлась по СМИ, наверное, потому что в масс-медиа его знают. Когда у нас попросили официальный комментарий по этому случаю, мы даже не знали, как это комментировать. Для сравнения: это если бы у вас дома чайник сгорел. Ну сгорел и сгорел, бывает. Человек провинился и получил адекватное наказание, даже еще слабое. Я не назову это конфликтом. Что же касается спорных ситуаций между бойцами, то они, конечно, случаются. Люди разные: у одного кровь горячая, у другого наоборот. Повышенные тона — единственное, что у нас бывает, и то это не что-то масштабное. Все же как бы сильно кто-то на кого-то не держал зуб, есть понимание, что мы все делаем одно дело — освобождаем Украину, чтобы потом освободить Беларусь.
— Что изменилось после того, как 25 марта вы вошли в состав ВСУ?
— Мы стали более требовательны к дисциплине. Мы говорим ребятам, теперь вы уже не добровольцы, а на контракте и должны это понимать.
— Какая средняя зарплата у бойца в месяц?
— Я не могу разглашать такие данные, но нужно понимать, что люди ехали сюда не за зарплатой.
«Я, как командир, не могу себе позволить дурачиться на видео, хотя иногда хочется запостить что-нибудь прикольное»
— Как вы относитесь к тому, что госпропаганда называет вас «селфи-воины» и «тикток-войска»?
— Где-то поначалу меня это задевало. Будем честны, в бою в Буче я потерял лучшего друга — Илью Литвина. Второй мой друг Леха (речь о бойце с позывным Психолог. — Прим. ред.) остался без ноги. Это инвалидность на всю жизнь. И кто-то мне будет говорить, что мы «тикток-войска»? Позже, когда я отошел от Бучи, стал расценивать любые их высказывания как пиар. Если о нас говорят, это хорошо, значит, мы там, где нужна помощь, и за нами дело, а не слово.
— Зачем вам вся эта медийность? Раньше белорусские добровольцы, которые воевали на востоке Украины, чаще всего скрывали свои имена, а у вас даже собственная пресс-служба есть.
— С самого начала мы на 70% живем на помощь волонтеров, а она будет только тогда, когда есть медиаресурс. Иначе люди просто не будут видеть нашу работу, а значит, и смысл помогать.
— Думала, ВСУ вас всем обеспечивает.
— Мы делаем запросы, но, необходимо понимать, у них очень много военнослужащих и всем нужно. Они и так стараются обеспечить нас в плане вооружения. Где-то на первых порах мы попросили каски для ребят, они сколько смогли, выдали. Сейчас мы получаем то, чего у них много, например, форму, и за это спасибо. Остальное — бронежилеты, каски, рюкзаки, питание стараемся закрывать силами волонтеров.
— Много денег получается собрать?
— Дело не в деньгах. Что нам с ними делать? Как нам купить на них то, чего нет в Украине? Поэтому изначально мы даем запросы, в которых пишем, что из амуниции нам нужно, и волонтеры пробуют это достать. К сожалению, не все понимают, что те же каски, рюкзаки — это все расходный материал. Естественно, мы ими дорожим, но бывает, боец выходит из-под артобстрела, у него отрывается лямка, рюкзак падает. Понятно, что человек не побежит под пули его подбирать. Случалось, нам предъявляли, мы же вам отослали столько-то касок. Но стоит понимать, что-то портится да и людей становится больше.
— Каково вам самому живется в этой медийности? Все эти интервью, прямые включения…
— Поначалу было волнение, сидел, думал, что говорить, писал на листике какие-то заметки, а потом привык. Просто понимаю, это важно. Плюс полк — это уже часть истории. Сейчас о нас говорят, и меня это радует. Осталось не ударить в грязь лицом.
Лично же для себя я не расцениваю эти интервью как звездность. Если без них можно обойтись, то давайте обойдемся.
— Вас уже на улице узнают?
— Был интересный момент. Меня пригласили на телемарафон в прямой эфир телеканала «Интер». На следующий день я поехал в супермаркет, когда расплатился, ко мне подошел мужчина лет пятидесяти, поздоровался и просил сфотографироваться. Было приятно, но иногда это настораживает, поэтому хожу всегда при оружии. Ведь кто-то захочет снимок, а кто-то что-то другое.
— При этом самый медийный и распиаренный образ белоруса-добровольца — это Янкі. Как думаете, как это у него получилось? Признайтесь, есть зависть?
— Я с ним хорошо общаюсь. Мы были знакомы еще до 24 февраля, занимались в одной академии джиу-джитсу. Эта фаза войны открыла его как классного воина, и у меня только гордость за него как за белоруса. Некоторые говорят, он пиарится. Я отвечаю: «Да ладно вам, зато благодаря ему все знают, что белорусы молодцы». А почему он так популярен? Думаю, потому что понимает, какой формат нужен для Tiktok. Мы же в полку стремимся к более серьезным новостям. Я, как командир, не могу себе позволить дурачиться на видео, хотя признаюсь, иногда хочется запостить что-нибудь прикольное.
— Раз вы с Янкі давно знакомы, возникает следующий вопрос. Кто у кого «подбрил» идею с усами?
— У меня есть фото 2016 или 2017 года, где у меня гусарские усы. Но я ношу их по одной простой причине — у меня не растет борода.
— К теме усов спрошу еще и про татуировки. Зачем вам их так много?
— Это как незаконченная картина, словно ты ее пишешь и пишешь. А потом в какой-то момент понимаешь: процентов семьдесят твоего тела уже забито.
«Мы не будем никуда вести войну»
— В интервью вы упомянули, что, освободив Украину, полк собирается освобождать Беларусь. Каким вы представляете это освобождение?
— Понятно, что своих сил нам не хватит (хотя, возможно, к тому моменту уже их станет и достаточно). Поэтому надеюсь, это будет совместно с подразделениями Украины.
— Могли бы вы уточнить, как технически это будет происходить?
— Странно прогнозировать войну. Наш план максимум — свободная Беларусь через свободную Украину. После войны в Украине мы хотим подготовиться, объявить мобилизацию и выполнить программу максимум. Возможно, нам не придется ехать в Беларусь на танках. Может, все решится само собой. Хотелось бы, чтобы было максимально без шума. Надеюсь, народ Беларуси увидит в нас силу и надежду. А также серьезного конкурента власти.
— Вряд ли это хорошо — вести танки на свою Родину.
— А если зайти с той стороны, что мы в будущем и есть потенциальные Вооруженные силы Беларуси, то почему не на танках? Если мы возьмем на себя право защищать Беларусь, люди нам поверят? Нам, тем, кто готов сейчас защищать Украину, думаю, поверят.
— То есть вы верите, что вас, простите за шаблон, будут встречать с цветами?
— Мы будем стараться, делать так, чтобы люди нас поддержали, но я понимаю, о чем вы. Для обычных людей это (когда войска идут на твои земли. — Прим. ред.) будет выглядеть дико, но я же говорю, что это все условно. Нет ответа на вопрос: как вы зайдете в Беларусь. Время покажет.
— В обсуждениях текстов про полк, встречала комментарии, в которых люди боятся, что вы собираетесь привести в Беларусь войну.
— Мы не будем никуда вести войну. 2020-й меня удивил, наконец-то белорусы перестали молчать. Я тут на стуле не мог усидеть, очень хотел приехать, но не мог. И параллельно переживал, к чему это все приведет, не сольется ли? И это все слилось. Почему? Потому что большинство белорусов привыкли к мирным решениям, договоренностям. Но нужно понимать, что человек, сидящий у власти, навлек на себя много зла, он взял на себя много крови и договориться с ним словами невозможно. Конечно, легко сказать, нужно все решать мирно, но какая демократия может быть в головах у тех, кто пытает или насилует? Никакой. Поэтому таким людям хочется дать адекватный ответ. И не словом, а действием. Должна быть какая-то сила, которая покажет им их место.
— И еще один вопрос про бойцов. На прошлой неделе в "ДНР" к смертной казни приговорили двух британцев и марокканца, которые воевали на стороне Украины. Их посчитали наемниками. Насколько я понимаю, если бы у них были украинские паспорта, они бы считались пленными. Поднимался ли в полку вопрос о том, чтобы военнослужащие получили украинские паспорта?
— Бойцы проходили анкетирование, где был вопрос, желает ли человек получить украинское гражданство. И каждый отвечал. Но пока никаких точных данных по ситуации с выдачей паспортов нет. Думаю, если дадут зеленый свет, желающие появятся. Несколько лет назад я, как доброволец, тоже получил украинское гражданство.
«После Марьинки я понял, что военные синдромы — это не сказки»
— И в конце давайте немного поговорим о том, как война меняет людей. Как она изменила вас?
— Я соглашусь с женой, которая в интервью рассказывала, что я стал более грубым, черствым, но Настя терпит. Я понимаю, что ей, как девушке, хочется больше внимания, но у меня порой на это нет сил. Хожу постоянно сосредоточенный на делах.
— Насколько по вам «проехался» опыт первой фазы войны?
— После Марьинки я понял, что военные синдромы — это не сказки. Когда вернулся в гражданскую жизнь, мне сказали, что я рассматриваю людей в магазине — привык за полгода на позициях. Хотя сам я этого не замечал, а еще для меня было дико, что вот все спокойно ходят в магазины, а где-то там война. Это первое, второе — адаптация. У меня была какая-то подавленность и чувство, что ты никому не нужен. Вдруг появилась куча проблем, связанных с тем, где достать деньги, за что купить еду. Нужно работать, но, опять же, где? Кому нужны мои навыки вроде метко стрелять? Плюс у меня не было украинского гражданства и не везде меня хотели видеть в качестве сотрудника. Я договорился на место помощника повара. Но после инструкторства, которым я горел, ловил себя на мысли, мол, что, сейчас я буду ворочать блины на кухне? Появлялись какие-то внутренние диалоги, что нужно снова ехать воевать. В общем, есть проблема найти себя в гражданской жизни.
— У вас, я так понимаю, не получилось?
— Я тренировал гражданских как инструктор и параллельно пытался заниматься видеомонтажом, фотосъемкой. Искал для себя мирную профессию, но началась вторая фаза войны.
— В ролике, где вы объявляли о создании полка, у вас довольно грозный образ. Но вот сейчас мы общаемся и кажется, что вы достаточно открытый и располагающий человек. А как на самом деле?
— Я сторонник того, что, если мы берем военную структуру, тут все должно быть максимально по делу. То обращение — отчет, поэтому все строго. В жизни же я люблю поговорить, пофилософствовать, почитать научную фантастику. А вообще, то, какой я, лучше всего спросить у жены.
— О женах. А случалось, что жены бойцов звонили вам и требовали отправить мужа с фронта домой?
— Нет, хорошо, что они не знают мой номер (смеется). — Зато у них напрямую есть связь с мужьями. Бывает, боец подходит и объясняет: «Жена ставит ультиматум: или я, или война». Тогда, чтобы не рушилась семья, мы отпускаем его на встречу с супругой. После этого люди всегда возвращались.
— Еще один важный вопрос от женской части страны. Когда медийный полк Калиновского опубликует какой-нибудь топ-10 холостяков полка, чтобы девушки понимали, чьи сердца свободны?
— Давайте напишем «скоро» (с трудом сдерживает смех). А если серьезно, то мы стараемся держать планку медийности. И прежде чем что-то публиковать, думаем, можем ли мы себе это позволить. Все-таки мы серьезная военная структура.
— Австралийские пожарные тоже серьезная структура, и это не мешает им выпускать календари с горячими фотосессиями сотрудников. У вас вот тоже много накачанных парней.
— Хорошая идея, нужно будет запомнить, — отвечает Денис и тут уже не сдерживается от смеха.
— Ну, и в конце, почему полк носит имя именно Кастуся Калиновского?
— Идея была в том, чтобы дать воинскому формированию имя человека, который поднял людей на восстание. Тогда люди взяли косы и пошли на правильное дело. Наш батальон, а теперь полк — это тоже призыв к общему противостоянию.
Блиц
— Когда вы познакомились с женой, она преподавала в университете, продолжала там же учебу и начинала свой проект по аквафлету. У вас же, по сути, за плечами не было ничего. Как думаете, за что эта девушка вас полюбила?
— Для меня самого неясно. Возможно, за то, что я настоящий, не стараюсь быть идеальным и всегда остаюсь самим собой.
— Насколько бойцу легче или наоборот, когда дома есть тот, кто его очень любит и ждет?
— Это одна из главных мотиваций, чтобы выжить в любом бою, каким бы интенсивным он ни был.
— Чего вы боитесь?
— Прожить бесполезную жизнь. Уйти из жизни, не сделав чего-то достойного, исходя из своих сил.