Весной к полку Калиновского присоединился инструктор Харлей из Литвы. Ему 53 года, 32 из которых он прослужил в армии и различных милитаристских структурах: служил в подразделении специальных, а также тактическо-психологических операций, разведке и тренировал бойцов. Блогеры и авторы некоторых телеграм-каналов прозвали его «натовский инструктор, которым пугают русских». Свое имя Харлей не озвучивает, говорит только, что позывной взял, так как предпочитает Harley-Davidson. Звание инструктор, который сейчас находится на контракте в ВСУ, тоже оставляет за кадром и предупреждает: отвечать может не на все вопросы, потому что «текст увидят не только ваши читатели, но и наши враги».
Из-за занятости Харлея интервью затянулось на полгода. Первый раз мы говорили с инструктором в августе прошлого года, второй — в декабре.
Часть первая. «Во время тренировок я увидел, какие калиновцы хорошие парни»
— Как вы попали в полк Калиновского?
— После того как началась война, со мной связался человек и попросил отвезти важный груз в Украину — машину скорой помощи, загруженную инсулином для детей. Это был очень дорогой груз и доверить его могли только мне, — рассказывает Харлей. — Уже тогда я понимал: для меня эта поездка будет своего рода разведкой, которая поможет сориентироваться и понять, что тут происходит и где я буду тут нужен как специалист своего дела.
Часть волонтерской помощи, которую я вез, шла во Львов, здесь же оставил и машину скорой. С остальным грузом меня повезли в Киев, куда нужно было передать остальные лекарства. Люди, с которыми я ехал, доставляли помощь и в полк Калиновского. С ними я впервые и попал в это подразделение. Такое вот стечение обстоятельств. Здесь же случайно встретил своего бывшего коллегу-минера с позывным Дед. Дед смотрит на меня, я на него, и спрашиваю: «А мы раньше не могли пересекаться?» Оказалось, когда-то давно вместе служили, но в разных подразделениях.
Я осмотрелся в полку, познакомился с коллективом. Через Деда они спросили, не мог бы я провести им одно занятие по тактической медицине. Сказал, что могу сделать даже два: одно сейчас, а второе на обратном пути из Киева.
Во время тренировок увидел, какие калиновцы хорошие парни. Совсем зеленые, в смысле не профессиональные военные, а обычные ребята из гражданской жизни, но в глазах такая мотивация. Это только спустя время понял, почему она такая. Потому что все они с билетом в один конец. Для них происходящее — это история, которая длится еще с 2020 года.
Помню, как после занятий сел к пацанам в машину и сказал, что обалдеваю от того, кто здесь собран, и что я могу с этим сделать. А они мне: «Так приезжай сюда». В итоге я еще не успел добраться до Литвы, как мне звонит Дед: «Мы сделаем для тебя все возможное, чтобы ты смог вернуться обратно». Ответил: «Дед, жди, я приеду, только не знаю, сколько времени мне понадобится». Ждать им пришлось две или три недели.
— Почему столько?
— Я должен был ехать в командировку в Африку. Был уже провакцинирован, а это очень много прививок. Но пришел к командиру и объяснил, что сейчас мой приоритет — Украина. Он сказал: «Уважаю твое решение, но ты должен объяснить, почему хочешь это сделать». И я объяснил. Украина и Литва находятся очень близко. И если война пойдет в нашу страну, я не смогу себе простить, что в этот момент буду находиться за тысячи километров. Причем, даже если захочу немедленно вернуться, вряд ли это получится, ведь аэропорты скорее всего закроют.
Руководство поддержало мою просьбу, но с одним условием: я увольняюсь из литовской армии. Пообещали, когда вернусь, меня постараются принять назад максимально быстро.
Дальше началось оформление документов, подписание рапортов. Все это тоже заняло время. К тому же меня ждал важный разговор с детьми. Они у меня взрослые, это моя не первая война, но эту они восприняли по-особенному: раньше войны были далеко, про них не особо говорили по телевизору. А Украину показывают каждый день и очень страшное, поэтому дети не хотели, чтобы я уезжал.
Я объяснил, что повезу волонтерскую помощь. Выходит, обманул их, но у меня не было другого варианта. Упаковал вещи в ящик, а не в военные сумки, иначе они бы сразу догадались, что я надолго, — и в мае поехал в Украину.
— В какой-то момент дети все-таки поняли, что вы нескоро вернетесь?
— Спустя две недели во время разговора признался им, что остаюсь. А дальше была удивительная реакция. Дети ответили: «Мы так и думали». Сейчас получаю от них сильную поддержку. Вообще, для людей, которые уезжают на войну, очень важно, чтобы их кто-то ждал. Думаю, если бы у меня не было этой опоры, я бы давно погиб. Но вот это понимание, что тебя ждут, заставляет себя беречь.
— Еще один вопрос о семье. Слышала, вы как-то родственно связаны с лауреатом Нобелевской премии Светланой Алексеевич. Это правда?
— Да, но мы никогда не пересекались и не знакомы. Как-то, когда она презентовала в Вильнюсе книгу, хотел попасть на встречу, но был в командировке.
«Учу воевать нестандартно, потому что, когда делаешь что-то шаблонно, про эту тактику знает враг»
— Когда вы решили присоединиться к полку, вас не смутило, что вашему командиру всего 26 лет? Столько тогда было Киту.
— Кит — человек, который вырос на войне. Думаю, должность командира ему дали не потому, что не было кого поставить, а потому что ему доверили. В моих глазах у него очень большой авторитет. Для меня это важно, иначе я бы здесь не сидел. Мне было бы неинтересно. Когда я его вижу, жму руку, у меня радуется сердце. Если бы с Китом что-то случилось, я бы сразу рванул ему помочь.
— Какой была реакция калиновцев, когда они узнали, что вы готовы их тренировать?
— Не знаю, но Дед мне ежедневно писал, рассказывал, что они меня ждут. Говорил, ребята постоянно подходят, спрашивают, когда я приеду. Правда, в свой самый первый день на учебной базе сразу их предупредил: «Парни, вы много не радуйтесь. Возможно, когда сейчас вы начнете тренироваться, я стану для вас самым плохим человеком в мире». Но все оказалось наоборот. Думаю, они оценили, чему я могу их научить, и я получил доверие.
Иногда видел работу инструкторов и понимал: это зря потраченное время. У меня недавно была такая ситуация с психологом, который приезжал на базу. Спросил у него: «Вы на войне были?» Он ответил: «Нет». Я честно сказал: «Тогда вы им ничем не поможете». В гражданской жизни психология другая. О том, что чувствует человек в бою, в книгах не напишут. То же и с инструкторами. Меня иногда зовут как аналитика — человека, смотрящего со стороны за тем, как с бойцами работают. Во время их тренировок я за всем наблюдаю, пишу заметки, а затем рекомендую, что исправить. Иногда я бываю не очень корректным, но правильным. Честно выдаю: «Это все дерьмо». И говорю, как стоит сделать.
— Психолог в итоге провел занятие?
— Да, у нас, инструкторов, очень высокий уровень уважения друг к другу. Нельзя никогда влезать в дело человека. Раз он приехал, потратил свое время, должен довести начатое до конца.
— Что вы имели в виду, когда говорили, что о военной психологии в книжках не напишут?
— В своих миссиях я, например, научился шутить даже в непростых ситуациях. Предположим, рядом сильно раненый. Я бы ему сказал: «Даже не пробуй умереть, иначе тебе будет хана». Хана — это я имею в виду, что он от меня получит «дров». Что это дает человеку? Он улыбнется и поймет: рядом настоящий друг. Медики ведь говорят с пациентами на медицинском языке: «Не закрывай глаза, не уходи». У бойцов же иная политика общения, они скорее скажут: «Давай держись, мужик, скоро выйдем».
— Когда новобранцы попадают в учебку, что их ждет?
— Они проходят испытания, во время которых мы смотрим на следующие критерии: психологическое состояние, уровень физподготовки и IQ. А дальше определяем, кого и куда направить. Не обязательно это будет боевая группа. Человек, например, может быть механиком или работать на кухне. В общем, в том месте, где он больше всего пригодится.
— Вы упомянули уровень IQ…
— Да, если человек не умеет думать, то будет много проблем. Мне нужны люди, которые умеют изобретать. Я учу воевать нестандартно, потому что, когда ты делаешь что-то шаблонно, про эту тактику знает враг. С людьми, которых я отбираю для боевых групп, у нас работает правило, если во время задания ты не имеешь три ответа на вопросы «что если?» и «что будет, если то-то случится?», значит, операция срывается.
— Из того, что мне рассказывали, вы работает со всеми калиновцами. Но есть те, кто попадает в, скажем так, элитные боевые группы, то есть группы самых-самых. Чем их подготовка отличается от других?
— Они работают в разных стандартах. У основной группы физуха попроще, в боевой во многом делают то же самое, но в брониках. В брониках они бегают, отжимаются, приседают, подтягиваются, проходят занятия по тактической медицине. Но вообще тренироваться на войне должны все. Ведь, например, даже если ты водитель, ты же не скажешь парням на задании: «Извините, я только масло умею менять».
«Даже если мне позвонит папа римский и за вас попросит, без нужных данных я вас не возьму»
— Давайте остановимся на работе с самыми-самыми. Сколько вам нужно времени, чтобы подготовить такую боевую группу?
— Первых ребят подготовил за два месяца, но в этот период отдавал себя только работе. Вообще, такой курс может длиться и четыре месяца, но я занимался с парнями с хорошей физической формой и уровнем интеллекта. К тому же живу с ними на одной базе. Это помогает видеть ситуацию изнутри. Я знаю о них все, когда у кого болит голова, живот, есть ли проблемы в семье и какие. Это же должна знать и команда.
Мне важно понимать, как они ругаются, дружат, исполняют приказы. Смотрю, как они делают обычные вещи. Например, приезжает машина, ее нужно выгрузить. Один говорит: «Без проблем», а второй: «На хрена мне это надо». И я понимаю, когда нужно будет, чтобы он что-то сделал для моих парней, он, возможно, даст минус (спасует. — Прим. ред.) и тоже скажет, мол, а зачем? Конечно, все это вложено в них от родителей, я это не изменю, но если вижу, что хорошие качества человека можно использовать в военном деле, обязательно заберу его в группу.
— Сколько боевых групп вы уже подготовили?
— Не могу озвучить эту информацию, как и то, сколько человек в одной группе, — это количество может быть разным.
— Какой процент от всех бойцов попадает в боевую группу самых-самых?
— Скажу лишь то, что таких людей немного. Вообще, если ты хочешь в боевую группу, должен стараться. Я сразу предупреждаю: не пытайтесь сюда попасть через знакомых, потому что даже если мне позвонит папа римский и за вас попросит, без нужных данных я вас не возьму.
— С чего начинается подготовка в боевой группе?
— В два месяца тренировок я вложил все курсы, которые нужны бойцу. Они подтягивают физподготовку, медицину, изучают тактику малых групп, в которых дальше работают. Все это время каждый день, кроме воскресенья, у них по три тренировки. Работать мне помогают инструкторы по минированию и тактической медицине.
А вообще, подготовка в боевой группе начинается с того, что парни собираются, каждый из них по очереди представляется и рассказывает о себе: что они делали в детстве, чем занимаются сейчас, на какой позиции видят себя в полку. Вспоминают про свои жизненные косяки и даже о том, как обманывали девушек. Как говорят в Литве, раздеваются, то есть открывают другим свою душу.
Остальные в этот момент молча слушают и делают о человеке свои выводы. Затем мы спрашиваем этого бойца все, что считаем нужным. Я как-то у одного парня, который до этого работал в милиции, поинтересовался: «Ты взятки брал?» Он от неожиданности чуть не бабахнулся на землю. А мне просто нужна честность, ведь если человек не врет себе, значит, не будет обманывать и остальных.
К тому же это необходимо, чтобы понять, на какой чистоте духа боец живет. В какой-то момент я обратил внимание, что парни из полка очень часто задают вопрос: «Где ты был в 2020-м?» Я сразу не понял, что они имеют в виду. Потом мне объяснили. Для них это важно.
— На вшивость вы человека проверили. Что дальше?
— Дальше физический тест. Боец должен по-максимуму бежать, по-максимуму отжиматься. Человек делает это до изнеможения, а мы наблюдаем, насколько честно он все выполняет. Что я имею в виду? Например, боец бежит круги. Мы их считаем, но ему об этом не говорим. А потом спрашиваем: «Сколько ты пробежал?»
В последнем отборе был парень, который, предположим, сделал восемь кругов, а нам сказал, что десять. Я его честно предупредил, еще раз сделаешь такую фигню, вылетишь из группы. Он ответил: «Понял», на завтра ситуация повторилась. При том, что он физически все выполнял хорошо. Я так понимаю, он привык привирать, вот у него это и проскальзывает. В итоге в группу он не попал.
— Как наказывают тех, кто проштрафился?
— Боец просто отправляется в группу претендентов, и я знаю, что оттуда он уже не вылезет. И это решаю не я. Первое слово тут за парнями из команды, а у них к такому человеку доверия скорее все уже не будет.
«Бойцы, которые проходили это испытание, были мокрые до трусов, со связанными руками и мешками на голове»
— Мне рассказывали, что парни из боевых групп во время тренировок проходят курс на выживание. Что он собой представляет?
— Это очень сложный тест, который необходим, чтобы посмотреть психологическое состояние человека. Во время него ребята сидят в специальном подвале, где находиться максимально неприятно. Там темно, играет громкая, рваная музыка. Бойцы, которые проходили это испытание, были мокрые до трусов, со связанными руками и мешками на голове. Я сказал, что это будет длиться сутки, но мне хватило четырех часов, чтобы понять — они продержатся сколько нужно.
Почему? Пока они там сидели, я ходил и слушал, о чем они говорят. Они старались создать комфортную для себя атмосферу, шутили. Параллельно я вытаскивал их на допросы. Во всей этой ситуации у них был только один бонус, они знали — это занятие и никто не будет им рубить пальцы или прокручивать ноги дрелью. Но я их предупредил, если вас возьмут в плен, все будет жестче.
Позже мы с этими ребятами поехали в другое подразделение, чтобы уже их учить. Приехали в полпятого утра — и по базе полетели ракеты, 16 прилетов. Было 15 раненых и шесть убитых. Своих я привез живыми. Я видел каждого из них во время этого дерьма, и каждый из них вел себя так, что было понятно — я выбрал их не зря.
— Ваше правило: военный в боевой группе обязательно должен иметь три специальности. Это какие?
— Первое — это специальность, на которую вы готовитесь, например, пулеметчик, снайпер, ориентировщик. Кроме того, все должны уметь водить и знать на зубок тактическую медицину. Ну и, само собой, идеально стрелять.
Еще важный момент: парни должны быть взаимозаменяемы, то есть если погиб командир, кто-то тут же обязан взять на себя его функции, то же с парамедиком и остальными.
— Что на занятиях самое главное?
— Психологическая подготовка. Нужно, чтобы бойцы адекватно понимали задание и планировали свои действия. Дураки, которые бегут вперед, чтобы получить пулю, мне не нужны.
Нередко бывает так, что молодой человек идет на задание на романтике войны. Ему это круто, но эта эйфория длится до первого выстрела. А дальше становится понятно: может он работать или нет. Когда на нас навалило 16 ракет, мои пацаны улыбались. Для них в этом не было никакого стресса.
Часть вторая. «Я не хочу отправлять молодых ребят умирать. Хочу, чтобы они выиграли войну и выжили»
— Вы продолжаете тренировать элитные боевые группы?
— Нет, осенью 2022-го мне поставили новую задачу: подготовить курс молодого бойца, который длится три недели. За это время мне нужно сделать солдата, который умеет работать с оружием, понимает тактику.
Обучить за такое количество дней каких-то штучных специалистов невозможно, но я парней предупредил: если во время занятий увижу, скажем так, алмазы, планирую заниматься с ними дополнительно. Как и когда, пока не знаю, да и делать это нужно осторожно. Ведь тем, кого я не выберу, это может очень ударить по самолюбию. Они решат: «Харлей нас не отобрал, значит, мы никуда не годимся». Идеально, если бы тех, кого выделю, я мог отправить пройти отбор на другую базу. Чтобы в случае удачи боец продолжал заниматься там. Но такой базы у нас пока нет и времени на ее организацию тоже.
— Мне показалось или вам не особо нравится, что срок подготовки сократился до месяца?
— Я не хочу отправлять молодых ребят умирать. Хочу, чтобы они выиграли войну и выжили. Хорошо, что после этой подготовки они едут на базу настреливаться. Но сколько еще нужно иметь критериев — физических, психологических. Однако парням необходимо ехать на места, где не хватает людей, или на места «двухсотых» и «трехсотых».
— Почему вы отошли от прошлой системы подготовки?
— Это не мое решение, а решение штаба.
— Сколько вы в итоге подготовили элитных боевых групп?
— Не могу ответить на этот вопрос. Скажу лишь, что одна из таких групп распалась. Они месяц побыли на войне, поняли, что это такое, и на второе задание уже не поехали. Перед отправкой мы вышли поговорить, и они все минусанули. Командир ушел из ВСУ, а ребята разошлись по другим подразделениям. С их командиром мы когда-то обсуждали, что руководить элитным подразделением почетно, но очень сложно. Потому что ты будешь жить не мыслями про свою жену, детей, собаку, а своими ребятами.
Это не была моя ошибка или какой-то плохой поступок с его стороны. Ты можешь быть очень сильным, отлично тренироваться, у тебя хороший IQ, но именно первый контакт покажет, готов ли ты психологически к войне. Это натренировать невозможно. К тому же, на каждом бойце в группе ответственность за своих побратимов. Формула один за всех и все за одного — она золотая. Если бы я знал д’Артаньяна, я бы ему руку пожал.
Слышал, как некоторые в адрес этого командира говорили, что он струсил, но это не так. Он просто осознал ответственность за ребят и то, насколько это для него тяжело. То, что он смог найти в себе силы это озвучить, гораздо важнее, чем если бы он в таком состоянии повел парней на задание. У него очень высокий уровень интеллекта, поэтому я и выбрал его командиром. А еще у него есть жена. Узнав это, сразу ему сказал, что с этим будут проблемы. Каждую ночь вы будете лежать в кровати и говорить, как ты воюешь. И когда она узнает, что такое настоящая война, она тебя отговорит и твоя война на этом закончится. Поэтому я один.
— Стойте, но вы же говорили, что очень важно, когда тебя кто-то ждет.
— Да, это очень важно. У меня есть дети, и я знаю: они меня ждут. Я привез из Запорожья собаку, которую вытащил после прилета. Она меня тоже ждет. Она со мной везде. Мы были и в Литве, и здесь в Украине.
— Из вашей логики выходит, что хороший солдат — это тот, у которого нет ни жены, ни девушки?
— Я это сказал относительно себя, я в разводе. У других может быть иначе. Что же касается хорошего солдата, то в отличие от безбашенного у него есть чуйка (это чувство, которое позволяет войти туда, где будет плохо, и выжить), и желание к кому-то вернуться, к кому — не важно. Последнее очень сильно привязывает тебя к жизни и дает чувство счастья. Ведь когда воюешь, счастья нет. Счастье — это когда ты кого-то спасаешь или понимаешь, что кому-то помог, а когда ты «валишь» или по тебе «наваливают», твое сердце становится жестким. Чтобы его смягчить, ты должен про кого-то подумать.
— Еще уточню по ситуации с командиром. Почему нельзя было поставить вместо него другого человека?
— Не было времени, им требовалось на следующий день уезжать. К тому же командир — это лидер, человек, за которым пошли бы остальные. Для того чтобы встать и сказать, я буду командиром, нужно, простите за грубость, иметь железные яйца. Такого человека среди ребят не было.
— Рассказывали, когда солдаты из ваших групп на задании, вы волнуетесь.
— На войне эти парни мои самые близкие люди. Когда они ездили на первые боевые задачи, я за них переживал. Да, они были натренированы, но еще не видели войны. Я не знал, как они отреагируют на ситуацию, смогут ли адекватно сориентироваться.
В те периоды я чуть с ума не сошел. Считал время, когда они должны приехать на место, когда им выдадут снаряжение. Ждал звонка, чтобы узнать, как они, и бесконечно задавался вопросом, почему я не с ними. Сейчас знаю, что они работают профессионально, поэтому волнения нет.
«Я смотрел на него и думал, что я из этого хорошего, нежного парня смогу сделать»
— Занятия, которые сейчас проходят рекруты, по своему наполнению сильно отличаются от того, что было раньше?
— У бойцов есть физподготовка, тактическая медицина, курс на выживание, еще хочу оставить хотя бы одно занятие по медитации. Оно необходимо, чтобы парни могли от всего отключаться.
На этой тренировке я буду учить их как правильно сидеть, дышать, расслаблять мышцы. Включу музыку для медитаций и тусклый свет. Раньше, когда времени было больше, я приносил аромапалочки. Зачем это все? Когда сидишь ночью на нуле, по тебе «валят», ты начинаешь думать, что тебе конец, хорошо уметь выключить себя и успокоиться.
К тому же многие бойцы — молодые. Кому-то, например, хочется на свидание, кому-то алкоголя. Это сейчас недоступно, и чтобы с этим справляться, тоже нужно уметь выключать мозги.
— Чему сложнее всего научить солдата?
— Быть честным перед самим собой.
— Неожиданный ответ. А как можно научить человека убивать?
— Я не учу убивать, сначала парни учатся хорошо стрелять. А дальше я им объясняю, что когда перед ними оказывается противник, который тоже умеет стрелять, получается немного ковбойская игра. И если ты не нажмешь на курок, застрелят тебя. Конечно, если боец не ценит свою жизнь, он может взять паузу и даже рассказать противнику анекдот. Но тогда тот точно выстрелит первым.
Это первое объяснение, но есть и второе. «Вспомните, — говорю я, — что они сделали». Вспомните Бучу, вспомните, как они стреляли в обычных людей, как насиловали, воровали. У вас внутри не должно быть ощущения, что перед вами человек. Да и какие они люди, если такое делают? Какой он солдат, если лупит из танка по высотке, где мирные жители, а рядом школа. Я говорю парням накидывать на себя то, что мы воюем не с людьми. Я не учу их убивать. Я учу их после этого не сойти с ума.
— Есть те, кто не может выстрелить?
— Да, есть те, кто не переносит крови или не хочет брать оружие. Они идут на кухню работать или дроны поднимать. Недавно к нам приехал такой парень в очках. Вижу, у него нет теплых носков и перчаток, я ему принес. Это было на второй день после нашего знакомства. Он взял и стал извиняться, что у него нет денег, чтобы мне за носки и перчатки отдать. Да мне не нужны его деньги. Я смотрел на него и думал, что я из этого хорошего, нежного парня смогу сделать. А потом оказалось, что он еще и вегетарианец. Ты представляешь?!
— И что с ним было дальше?
— Сейчас уехал на стрельбы.
— Вы сами тоже ездите на боевые задания?
— Да, сейчас мне сделали график, который мне очень нравится: три недели тренирую, две на нуле (так на военном сленге называется передовая. — Прим. ред.). Я не могу здесь сидеть. Вы представляете, там все происходит, а я тут в учебке кашу ем и ничего не делаю.
— Вы же тренируете, а не просто сидите.
— Чтобы делать свою работу еще лучше, мне нужно держать руку на пульсе и понимать, что происходит на нуле. Когда приезжаю туда, мне передают настроения бойцов, рассказывают про задачи и проблемы. Я не курю, но со всеми хожу «на курилку». Там люди выговариваются. Я собираю эту информацию, анализирую и когда приезжаю в Киев, начинаю движение, чтобы там у парней все было на 200-процентном уровне. Я бы хотел, чтобы и они так делали, но для этого нужно 32 года в армии, а не девять месяцев.
Я говорю, пацаны, если вам чего-то не хватает, элементарных вещей — носков, топлива, — звоните в штаб и давите: «Нам надо!» Потому что на нуле каждая х***я чувствуется в сто раз больше. Мне важно быть там, потому что там все по-настоящему.
— Рассказывали, когда вы первый раз вернулись с передовой, вы словно в лице поменялись.
— До 2022-го я не видел ни одной войны, где гражданские люди испытывали бы так много боли. Я навестил уже много разрушенных городов. Бываешь там по три-четыре дня. К нам, бойцам, приходят жители, приносят поесть, волнуются за нас, просят не уезжать. Это сложно переносить. И таких эмоций очень много.
Но для меня главное, что после боевых я в душе не поменялся. А вообще, люди, которые не были на войне, часто ничего о ней не понимают. На войне совершенно другие чувства. Она сильно объединяет. Была ситуация, когда в полку погиб парень, которому 25 лет. Похороны назначили на 9 утра, я встал в 5.30 и понял, что не подниму этого. Не потому что мне тяжело смотреть на убитого, а потому что ему 25 лет.
— За столько лет службы вам, наверное, и не с таким приходилось сталкиваться…
— Если у тебя нет чувств, то ты бревно. Я не бревно. Я умею слушать парней и с ними разговаривать. А если я стану бревном, то буду таких солдат и делать.
«Для меня белорусы очень родные»
— Вы не так давно ездили в отпуск в Литву. Не было мысли больше на войну не возвращаться?
— Нет, у меня этого никогда не будет, потому что я должен находиться здесь и помогать. Некоторые говорят, вот бы сидеть на краю моря с сигарой и бренди и смотреть на закат. Так это не про меня. Эта романтика быстро заканчивается. Ну посидишь ты два раза, ну три. А что дальше?
— Про «что дальше». Вы говорили с парнями, которых тренируете, про посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), которое бывает у военных после войны?
— С новыми ребятами я не хочу об этом говорить. Не хочу их пугать тем, что после войны они будут разговаривать с собой, воевать в своей голове, не спать нормально. И это касается всех, потому что ПТСР имеют все бойцы. И тут не нужно выпендриваться, что все нормально. Важно понимать, как ты можешь с ним бороться.
Пацанов из моих групп я предупредил, главное не перепивать. Если знаешь свою норму алкоголя, нельзя превышать. Из-за алкоголя ты возвращаешься в адреналиновый мир, и тебя уносит. На этом фоне начинаешь «бегать с гранатой» и воевать. А еще ты должен иметь кого-то важного или что-то дорогое тебе. Собаку, кошку, жену, работу, мотоцикл, с которым будешь в гараже ковыряться.
У меня тоже есть ПТСР и очень мощный. Ночью я по пять раз встаю. Слышу все — сигнализацию, поезда в метро, пролетающие ракеты. Справляться с проблемой мне помогает собака. Я знаю, что о ней нужно заботиться, поэтому я должен возвращаться домой (Харлей снимает квартиру. — Прим. ред.), должен выводить ее на прогулки.
Я всем повторяю: займитесь кем-то. Найдите девушку, носите ей цветы, водите ее в спа, покупайте ей подарки — и вам будет от этого хорошо. Одна проблема, если «пэтээсник» отдает свою душу, ты получаешь от него в два раза более сильные чувства. Это очень опасно, если рядом с таким человеком окажется тот, кто его использует. Если «пэтээсник» поймет, что его предали, ему будет очень плохо. Поэтому я с собакой. А еще, когда плохо, мне нужно на время пропасть. Не искать кого-то, чтобы все ему выложить, а просто остаться одному, включить любимую музыку.
— Выходит, после войны бойцов ждет новая война? Война с самим собой.
— Да, но главное не уноситься в алкоголь и наркотики. Иначе это будет твое дно.
— Что вы за месяцы работы с калиновцами поняли про белорусов?
— Что для меня они очень родные люди. У них особая вера в то, что они делают. Отсюда и очень большая мотивация. Белорусы хорошие бойцы. Почему? Не отвечу.
Может, страна такая, может, 2020 год. Насколько я знаю, они хотят наложить здесь на себя побольше мышц, чтобы вернуться в Беларусь и что-то поменять.
— А как вы относитесь к тому, что полк включается в политику?
— Политика мне не интересна, я туда не лезу.
— Вас переманивали другие подразделения?
— Вы не представляете, что творится с моим телефоном.
— А что вас до сих пор держит в полку Калиновского?
— Я уже ответил. То, что для меня белорусы очень родные.
