Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. Лукашенко подписал новые законы: один урезает соцпакет для населения, второй регулирует выплаты военным пенсионерам
  2. Сын русского офицера, вырос в польскоязычной семье, но стал «отцом беларусского государства». Рассказываем его трагическую историю
  3. В ЕС снова отложили введение новой системы въезда и выезда
  4. Представитель ВОЗ назвал главную причину преждевременной смертности беларусов
  5. Россия за последние дни нанесла удары по нескольким иностранным гражданским судам с украинским зерном — вот с какой целью
  6. Как Путин наклонил Лукашенко, чтобы вручить ему главный российский орден. Мнение
  7. Головченко подписал указ об ограничении вывоза трех популярных продуктов, чтобы хватило самим беларусам
  8. Как Velcom заплатил J: Морс за одно слово в песне. Большое интервью с солистом группы, которой исполняется 25 лет
  9. «Читал по бумажке все, что написала нейросеть». Экс-чиновники Администрации Лукашенко рассказали «Зеркалу», кто и как готовит ему речи
  10. Беларуска выиграла конкурс красоты «Миссис Вселенная — 2024»
  11. Вы знали, что СССР строил свой «Евросоюз», в котором торговали без денег? Вот почему он развалился — и что от него осталось до сих пор
  12. Помните, в начале войны все обсуждали «Байрактары»? Но с тех пор о беспилотниках почти ничего не слышно. Вот что произошло
  13. В 2025 году собираются повысить земельный налог. На сколько и для кого?
  14. Кого и с чем сейчас не пустят через литовскую границу в Беларусь и обратно? Максимально подробная инструкция
  15. Начальник режимного отдела СИЗО-1 (бывшая Володарка) «трагически погиб». Ему было 43 года
  16. Для владельцев автомобилей подготовили очередное новшество. Кого оно затрагивает?
Чытаць па-беларуску


На «покаянных видео», записанных силовиками, и в их кабинетах в целом людей часто заставляют признаваться в регистрации в чат-боте плана «Перамога» BYPOL. Один из таких белорусов — айтишник и предприниматель из Минского района Дмитрий Борейчук. Его сначала осудили по административному делу, а после предъявили две «уголовки», в том числе за участие в экстремистском формировании. Мужчина сейчас в безопасности и открыто рассказал «Зеркалу», как ГУБОПиК выбивал из него признательные показания, почему на дела некоторых задержанных ставят метку «К» и чем потом для них это оборачивается.

Дмитрий Борейчук с женой. Фото предоставлено собеседником
Дмитрий Борейчук с женой. Фото предоставлено собеседником

Дмитрий Борейчук — 51-летний отец четверых детей из Минского района. По образованию мужчина — инженер-радиофизик. С 1987 года работал в сфере IT, также более 30 лет занимался предпринимательством. В последние годы — также ремесленничеством, делал сувенирную продукцию с изображением исторических объектов Беларуси. Увлекался юриспруденцией, как волонтер помогал людям отстаивать свои права в административном процессе.

Дмитрий сейчас восстанавливается после сложной операции, для него и его семьи открыт сбор на BYSOL. Вы можете поддержать его по ссылке.

«Подбегают каких-то два черта, вытаскивают меня, бросают на колени на снег, надевают наручники»

В 2020-м Дмитрий Борейчук собирал подписи за выдвижение Виктора Бабарико в президенты. Мужчина рассказывает, что был «достаточно наивен, как и Виктор Дмитриевич», когда считал, что, если «делать все правильно и по закону», властям не к чему будет предъявлять претензии.

В конце июля того года Дмитрий, как и десятки других людей, пошел подать ходатайство в КГБ, чтобы Виктору Бабарико изменили меру пресечения и отпустили под личное поручительство. Его, как и еще 50 человек, тогда задержали. Дмитрию дали 14 суток. После выхода на свободу мужчина стал замечать к себе интерес со стороны силовиков. Начались звонки с требованием явиться в СК. Потом в квартире семьи провели первый обыск — изъяли системный блок компьютера. Летом 2021-го был второй обыск. Оба раза самого Дмитрия дома не было, но он понял, что находится в разработке. Семья, как он говорит, перешла на «осадное положение».

— Я старался не светиться, долгое время дома не жил. Дома все научились не отвечать на звонки с неизвестных номеров, не открывать дверь сразу, практически бесшумно подходить к глазку, чтобы снаружи это было не видно, — рассказывает мужчина. — С нами тогда жили трое несовершеннолетних детей — двойняшки 15 лет и младшая дочь, которой 12. Всех мы с женой научили не отвечать на вопросы в отношении себя и родителей, если кто-то спрашивает в школе. А такие случаи были: милиция приходила в музыкальную школу и расспрашивала, где находится папа. Я понимал, насколько это абсурдно и неправильно — учить детей подобным вещам. Но мы были вынуждены так жить.

Через год, в конце ноября 2022-го, к Борейчуку пришли в третий раз. Он рассказывает, что в тот день ждал сантехника, поэтому не насторожился, увидев за дверью людей в гражданском. Ими оказались двое сотрудников минского ГУВД. Дмитрий вспоминает, что у оперативников не было с собой санкции на обыск, который они собирались провести у него дома, — за ними вместе поехали в СК. После на месте мужчине пришлось напоминать сотрудникам, что нужны понятые и адвокат. Понятыми взяли сотрудников «Белтелекома», которые прокладывали где-то рядом оптоволокно, а в адвокате мужчине отказали.

— Они изъяли майки с символикой, которая им показалась запрещенной, хотя там просто присутствовал черный и красный цвет на белом фоне, — рассказывает собеседник. — Нашли две картины с мазками белого и красного цветов. Изъяли инструменты, с помощью которых я все это изготавливал как ремесленник, — принтеры, ноутбук. Нашли, к сожалению, мой телефон — потребовали код доступа. Перевернули все в доме, составили протокол так, чтобы было невозможно ничего разобрать, и повезли меня в Минск, в неприметное здание в районе улицы Розы Люксембург. Там я ждал на заднем сидении машины во внутреннем дворике, как вдруг подбегают каких-то два черта, вытаскивают меня, бросают на колени на снег, надевают наручники. Так меня на полусогнутых ногах, с капюшоном на голове, в положении «мордой в пол», чтобы я ничего не видел, потащили на пятый этаж. Как понял потом, я попал в отделение ГУБОПиК по Минской области.

Дмитрий говорит, что в кабинете его посадили на стул и начали выбивать пароль от телефона. Мужчина пытался объяснить, что у него есть право хранить свою переписку в тайне. В ответ, вспоминает, — получал удары.

— Навалились несколько сотрудников. Я сидел головой вниз, обтекая от ударов. Потом понял, что лишиться жизни и здоровья здесь и сейчас не планировал, и дал им ПИН-код, — вспоминает мужчина. — В телефоне они ничего не нашли, решили, что мне нечего предъявить, и спросили: «Слушай, а за что тебя вообще сюда приволокли?». Они не знали сами, в чем дело. Один из сотрудников звонил начальнику и спрашивал, что со мной делать. Тот сказал, чтобы я подписал бумагу, что я предупрежден «о недопустимости нарушения закона». Правда, бумага из себя представляла чистый бланк. Я не стал выделываться и подписал.

«Он на моем деле поставил значок — букву „К“, обведенную в кружок. Я тогда еще не знал, что это такое»

Ближе к вечеру Дмитрия отвезли в Первомайский РУВД и передали инспектору отдела охраны правопорядка и профилактики.

— Помню его мучения в поисках статьи, по которой можно было бы сфабриковать против меня дело! Потом ему сказали «шить» мне хулиганство — якобы я ругался матом, размахивал руками и так далее. Потом он сделал копию всех моих бумаг и на деле поставил значок — букву «К», обведенную в кружок (о подобной метке рассказывала минчанка, которая прошла через Окрестина, ее также задерживал ГУБОПиК. — Прим. ред.). Я тогда еще не знал, что это такое, — говорит собеседник.

Так Дмитрий оказался в ИВС на Окрестина. Назавтра его и других задержанных по очереди отводили в кабинет — на суд по скайпу. Защитником Борейчука была его супруга. Он говорит, что в протоколе было много нарушений, несмотря на это, ему дали 15 суток. Тогда мужчина и узнал, что значит та самая буква «К» на его деле.

— Когда передо мной открыли двери камеры, я не понял, куда заходить — там не было места! В четырехместной «хате» я был уже 22-м, — делится белорус. — Ребята обрадовались мне, потому что были оторваны от информации извне, а некоторые прошли уже по третьему и четвертому кругу перезадержаний. Моя история была похожа на истории многих из них, и тут прозвучало слово «контрольный». Некоторые арестанты знали, что их так называют. Тогда я вспомнил про тот значок в кружочке. Оказалось, его ставят в РУВД перед тем, как отправить человека на Окрестина. И он определяет его дальнейшую судьбу — как должен пройти суд, как содержать в ЦИП.

Дмитрий Борейчук во время онлайн-суда в 2022 году. Фото предоставлено собеседником
Дмитрий Борейчук во время онлайн-суда в 2022 году. Фото предоставлено собеседником

Дмитрий был в нескольких камерах, где содержались «контрольные», и еще в двух, где находились задержанные без такой метки. По словам мужчины, разница в условиях и отношении в них — колоссальная.

— В обычных камерах нет перенаселения. Хотя там были люди в ожидании СИЗО или обычные воришки, им дают постельное белье, подушку и матрац, а это уже богатство! — эмоционально говорит собеседник. — У них есть личные вещи, которыми можно согреться, если холодно. Свои книги, журналы или хотя бы обрывки чего-то, что можно почитать. Посуда, ложка, печеньки свои и даже передачки с воли! Ничего этого у «контрольных» не было. Я посчитал, что средняя площадь на одного, в зависимости от камеры, составляла приблизительно 0,5 кв.м. Это пространство, которое тебе выделено на проживание в течение 15 суток, а может и больше. Как это вообще можно представить? Я уже не говорю про постоянно включенный свет, побудки два раза за ночь, отсутствие зубной щетки и пасты — когда меня закинули в камеру, у нас даже туалетной бумаги несколько дней не было. Приходилось искать способ, как за собой ухаживать в этих условиях: мы обтирались, обмывались водой, которую нагревали в пластиковых бутылках до комнатной температуры.

Бывший «контрольный» рассказывает, что такую метку получали не только политические. По предположению мужчины, таковыми называли и тех, кого хотели запугать:

— Например, среди нас был достаточно известный член Союза художников (речь о Алексее Понтюк-Жуковском, на одной из картин триптиха «Моя Беларусь. На перекрестке веков» он изобразил Александра Лукашенко и его сына Николая. — Прим. ред.). Он был совсем не против власти! Но его задержали по доносу — знакомая издалека увидела на его картине сочетание красного и белого цветов. Еще с нами был мужчина в хорошем костюме, рубашке и туфлях — видно, его забрали прямо с рабочего места. Я как-то к нему подсел и спрашиваю: «Виталий, что ты тут делаешь?». Он сказал, что произошла, наверное, какая-то ошибка. Я спросил: «Виталий, а где ты работаешь?». Он на ухо мне говорит: «Я зампредседателя правления «Белагропромбанка» (речь о Виталии Круке, который входит в правление банка. Информация о его задержании появлялась в декабре 2022 года, в то же время, когда был задержан и Борейчук. — Прим. ред.). То есть, понимаете, этот человек не мог быть политическим — он прошел огромный контроль, чтобы оказаться на такой должности. И тем не менее имел статус «контрольного». Некоторые подчиненные Виталия, которых взяли вместе с ним, сидели в других камерах. Потом я уже узнал, что там чисто экономическое дело. «Контрольным» был еще предприниматель, который подал свою фирму на банкротство, и на нем висели серьезные долги. Так на него хотели надавить, чтобы он нашел деньги и все выплатил, — скорее всего, были затронуты интересы кого-то сверху.

Дмитрий говорит, что через издевательства, унижение и насилие со стороны силовиков прошли практически все «контрольные», с которыми он пересекался.

— То, через что прошел я, был даже очень облегченный вариант. Во-первых, я не сильно кочевряжился, — объясняет собеседник. — А во-вторых, был в областном ГУБОПиКе, а большинство ребят прошли через городской на Революционной. Из того, что они рассказывали о пытках там, какие они показывали следы от электрошокеров, — это буквально ад на земле! Некоторые избиты так, что были полностью синими. Помню одного парня, который не хотел давать свои пароли. Он не политический, но его избивали два дня в ГУБОПиКе, потом передали в РУВД — там еще сутки. Когда поняли, что он – кремень, бросили к нам в ЦИП.

«Когда мне дали бумагу, в ней стояло уже около 50 подписей других людей по этому же делу за план "Перамога"»

Периодически мужчин из камеры забирали на разговор с оперативниками. Такую «беседу» прошел и Дмитрий. Мужчина уже в кабинете понял: что-то в его телефоне все-таки нашли. Он говорит, что из него выбивали признание в подписке на чат-бот плана «Перамога».

— Сначала спрашивали, какое я к нему имею отношение. Я объяснял: никакого, — рассказывает мужчина. — Они нашли у меня скриншот. Когда-то в 2020-м мне пришло сообщение от неизвестного аккаунта, мол, «вы являетесь участником плана «Перамога», чтобы перейти к активным действиям, заполните форму по ссылке». Я не мог относиться к этому как к истинной информации, не знал, от кого она, сделал скрин и отправил знакомой с вопросом, знает ли она что-то. И все. Следов регистрации в телефоне они не могли найти и не нашли. Но зацепились за этот скриншот и поняли, что могут оправдать в отношении меня все, что происходило до этого: «Или вы начинаете давать показания, или мы приступаем к определенным процедурам».

Борейчук говорит, что сотрудники ГУБОПиК угрожали ему насилием и несколько раз ударили. Грозили также уголовным преследованием: фразами вроде «ты отсюда не скоро выйдешь».

— Я решил согласиться, понимая, что эти показания в суде юридического значения иметь не будут: некоторые формальности система еще все-таки соблюдает. Чтобы их было можно предъявить в суде, протокол допроса должен составляться в присутствии адвоката, — говорит он. — Поэтому я решил пойти на эти риски и дал показания, что якобы регистрировался в этом боте. Тут надо понимать, что для силовиков важно было меня как «контрольного» помариновать несколько дней в той камере. Человек после этого становится более сговорчивым и готовым пойти на оговор себя. Было достаточно пары ударов, чтобы я согласился подписать те показания. И так происходит со многими людьми. Еще следователям надо было доказать цель моей регистрации в том боте — что планировал совершать какие-то действия. А я указал, что сделал это с целью удовлетворения любопытства. Такая причина с фактом регистрации состав уголовного преступления не имеет. Им нужно было найти какую-то мою деятельность, чтобы привязать экстремизм.

Тогда Дмитрий подписал протокол, после чего его вернули на Окрестина и перезадержали уже по уголовной статье на трое суток. Мужчину посадили в «стакан», после — в карцер ИВС. По его словам, карцер ждал всех «контрольных», которые проходили по «уголовкам».

— Это крохотное помещение — 1,75 на 3 метра. В центре — ничем не огороженный туалет, к стене пристегнуты одноместные нары (их не отстегивали). Нас в комнате было от семи до девяти человек, — вспоминает собеседник. — Сидели на холодном бетонном полу и старались согреться. Тут я уже просто мечтал о той камере в ЦИП! Хотя бы потому, что там были деревянные полы. По понедельникам ночью из этой камеры вывозили людей уже на Володарку. В карцере сидел и священник Владислав Богомольников, он уже долгое время там был. Те, кто с ним пересекался, рассказывали, что он все время подбадривал людей рядом. Со мной сидел один из крупнейших предпринимателей в стране Виталий Василевич и много других классных людей. Мы играли в интеллектуальные игры, рассказывали друг другу истории, читали какие-то лекции, потому что было много тех, кто является экспертами в каких-то областях. Мои лекции, кстати, были на тему права.

Камера в ИВС, 2017 год. Cнимок носит иллюстративный характер. Фото: Sputnik
Камера в ИВС, 2017 год. Cнимок носит иллюстративный характер. Фото: Sputnik

Тогда Дмитрия стали возить на допросы в СК. На них пускали и адвоката, которого для него нашла жена.

— Для чего это делалось? Чтобы тот документ, что я подписал раньше, превратить в легальный, который потом признает суд. Выглядело это так: в кабинете сидят следователь, адвокат и я в наручниках, — описывает он. —  За спиной — сотрудник ГУБОПиК. Конечно, я пытался следователю начать «петь», что про план «Перамога» ничего не знаю, не регистрировался. А сзади ко мне подходит сотрудник: «Дмитрий, вы что-то не то говорите! Давайте вы будете придерживаться той же версии, что в нашей бумаге. Или заедем к нам на обратном пути и пообщаемся еще раз». Какое будет «общение», и так понятно. Я расценивал это как угрозу и к тому моменту, особенно после карцера, уже был разбитым человеком с полностью подавленной волей. Это и есть их задача — подавить личность, способность к защите и оценке рисков. Мне не оставалось ничего, кроме как согласиться с тем, что я под пытками подписал. Так у них в деле появился совершенно законный документ. Но его все еще не было достаточно, чтобы признать меня обвиняемым. Иных доказательств регистрации у них не было, как и доказательств цели.

На том же допросе следователь предупредил Дмитрия, что через трое суток его выпустят под подписку о невыезде. По словам собеседника, тот добавил, что достаточных оснований для перевода его в СИЗО нет.

— В разговорах сотрудников я слышал, что они с помощью различных электронных средств занимаются провокацией и рассылают людям сообщения, чтобы выявить связанных с этим ботом. Когда мне дали подписать бумагу, в ней стояло уже около 50 подписей других людей по этому же делу за план «Перамога», — вспоминает он.

В документах, которые прислал в редакцию «Зеркала» Дмитрий, есть и постановление о возбуждении в 2021-м году дела против членов тогда еще BYPOL за создание «экстремистского формирования» и руководство планом «Перамога». В нем же указаны и «неустановленные лица». Под эту формулировку попадают белорусы, которые прошли регистрацию в чат-боте и предоставили свои данные, по мнению следствия, тем самым «вошли в экстремистское формирование и сохранили в нем свое участие». В решении говорится, что они таким образом «выразили согласие на совершение противоправных действий на территории Беларуси, осуществив поиск соучастников, сговор на совершение преступлений», составление плана действий, поиск и приспособление орудий и средств для совершения преступлений. Это подпадает под статью 361−1 УК РБ (Создание экстремистского формирования либо участие в нем).

Дмитрию Борейчуку вменяли ч.3. этой статьи — участие в таком формировании. Якобы расследование установило, что он «совершил умышленные действия, непосредственно направленные на вхождение в состав экстремистского формирования «Мобилизационный план «Перамога»» в целях совершения преступления экстремистской направленности».

«Они достигают целей своей так называемой профилактики — люди не будут делать чего-то такого, рискуя оказаться там опять»

Правда, сразу же после допроса мужчину перезадержали еще раз — уже по новому уголовному делу. На этот раз — за комментарий в телеграм-канале. Дело вела уже другой следователь. Дмитрий утверждает, что здесь его показания снова получили через угрозы.

— Якобы какой-то человек написал какой-то комментарий против какого-то милиционера. Якобы это я. Они показали аватарку — тот человек отдаленно напоминал меня, но это был не я, — говорит собеседник. — Моя основная цель была — скорее покинуть эти «гостеприимные стены». Я оценил риски, подумал, что тут все сроки давности должны уже были пройти, и подписал признание в этом деянии. Следователь не знала, что со мной делать, но на следующий день сама приехала ко мне на Окрестина, вручила вторую подписку о невыезде и постановление об освобождении. Через два дня, утром 18 января, я оказался на свободе. Вышел подозреваемым по двум уголовным делам, с запретом покидать страну и полной неопределенностью, что делать дальше.

Дмитрий вспоминает, что больше трех недель в тех условиях на Окрестина и издевательства оказались для него сильным эмоциональным потрясением. После на воле он стал замечать у себя признаки ПТСР. Неделю мужчина прожил в изоляции от семьи и мира.

— Я помню ощущение в течение первых трех недель после освобождения — хотелось сделать что угодно, чтобы не оказаться там снова. Чтобы не даться им в руки и меня не нашли. Хоть под землю провалиться… — описывает он свое состояние. — Был период, когда у меня была потребность залезть в какую-то «пещеру», где никого бы не было, в темноте и с закрытыми дверьми. Жена завозила меня в дом в деревне, запирала по моей просьбе там и специально набрасывала цепь на замок. Я имел все необходимое для питания и несколько дней так жил. Мне надо было просто отойти от этого всего. Я научился жить с выключенным светом, чтобы снаружи не было видно, что внутри кто-то находится. Обращать внимание на то, что происходит вокруг: кто и почему сидит в автомобиле без видимой на то причины. Делал все, чтобы мое местоположение невозможно было установить и электронным образом. Это страх? Я, вроде бы, не из робкого десятка. Это просто страстное желание не испытывать подобный опыт снова. В этот момент понимаешь, что так они достигают целей своей так называемой профилактики — люди не будут делать чего-то такого, рискуя оказаться там опять.

«Когда я ехал к врачу, думал, что это почки, — в карцере проще всего было "оставить" именно их»

После этого семья еще больше полугода оставалась в Беларуси — у мужчины начались проблемы со здоровьем. Дмитрий рассказывает, что, кроме ПТСР, «вынес с собой непонятное образование в полости живота». В больнице у него нашли опухоль в забрюшинном пространстве.

— Вообще, когда я поехал к врачу, думал, что это почки, потому что в карцере проще всего было «оставить» именно их. Нам в ИВС выдавали резиновые тапки, и мы учились, как на них лечь. Я один клал под голову в качестве подушки, а второй — под спину, чтобы не вымерзли почки. Так спал. Поэтому был уверен, что, несмотря на свои усилия, их и застудил: болело сзади спины. А потом оказалось, что это какое-то образование, — вспоминает он. — Я считаю, что на обострение состояния повлиял высокий уровень стресса. Сначала тревога в ожидании, что ко мне придут, потом — все, что происходило в ИВС и ЦИП. Ну и избиения. Никогда не знаешь, как это вскроется позже.

В конце августа 2023-го Дмитрию рекомендовали как можно скорее удалять опухоль, но у семьи вот-вот заканчивались визы, поэтому решили сразу ехать в Польшу. После переезда подались на международную защиту и сейчас ждут решения от польских властей. Уже в этой стране мужчину прооперировали — удалили опухоль с частью кишечника. Сейчас он ждет результаты гистологического исследования и надеется, что образование было доброкачественным.

— Организм более-менее восстанавливается, хотя, конечно, после операции я чувствовал себя как маленький ребенок, которому нужно учиться передвигаться, есть, ходить в туалет, потому что все функции были «приостановлены», — говорит собеседник. — Ну и нам повезло: по закону в Польше так положено, что граждане, которые ожидают решения по защите, считаются застрахованными с медицинской точки зрения. Поэтому большую часть расходов по моему лечению взяла на себя местная фирма. Я оплатил только некоторые обследования, чтобы не затягивать ситуацию, потому что опухоль постоянно росла.

Дмитрий Борейчук с семьей. Фото предоставлено собеседником
Дмитрий Борейчук с семьей за границей. Фото предоставлено собеседником

Сейчас семья осваивается в новой стране. Младшие дети, которые переехали вместе с Дмитрием, уже учатся в местных школе и техникуме. Хотя, как признается мужчина, устроить их туда без знания польского было трудно. Его супруга начала работать, но пока еще не знает, возьмет ли ее работодатель в штат. Сам же Борейчук ищет варианты, как открыть свое дело.

— Все накопления, что у нас были, мы взяли с собой. Погрузили в старенький микроавтобус всю одежду, вещи, которые могли бы тут пригодиться, чтобы не тратиться. Это нам сильно помогло, — рассуждает мужчина. —  Первое время в Польше мы по привычке тихонько подходили к глазку и открывали его так, чтобы за дверью это не заметили. Но быстро привыкли и уже чувствуем себя довольно спокойно. Единственное, наверное, что мне напоминает о пережитом, — сильный тремор в левой в руке. Он появился после Окрестина. Иногда невозможно что-то взять — настолько она «гуляет». А еще после камер у меня сильно ухудшилось зрение (может, чтобы не видеть это все?), я вынужден был надеть очки. Ну и мы, конечно, пока постоянно задаем себе вопросы: как ты не можешь приехать в свою страну? А на могилы родственников? Ну как же так?! Ты же все равно за границей чужой!

Рассказывая свою историю и вспоминая, что произошло с ним в Беларуси, мужчина удивляется и другому — званиям некоторых силовиков, которые с ним работали в кабинетах и при обысках.

— Когда анализировал свои бумаги, заметил, что один из «красавцев», что у меня проводили последний обыск, был подполковником, при этом составлял протокол. Рядовой оперативник! — удивляется собеседник. — Знаете, какое звание у одного из сотрудников ГУБОПиКа, который меня обрабатывал и наносил удары, потом завозил в РОВД? Тоже подполковник. И следователь, которая меня отпустила, знаете, в каком звании была? Подполковник юстиции! Очень высокое звание. Это уровень большого руководителя. Подполковником может быть, например, начальник РУВД с парой сотен людей подчиненными. Но никак не оперативный сотрудник. Представьте, какие у них зарплаты, пенсии! И эти «подполковники» занимаются тем, что фабрикуют дела, которые при этом разваливаются на глазах. Поэтому моя позиция такова: обо всем нужно рассказывать. Люди должны знать реальное положение вещей. Потому что к нынешней ситуации мы привели своим молчанием и пассивностью. Это наша вина — всех граждан. Мы не должны были молчать еще с 2000-го, после 2010-го. Мы все боялись, как бы не было хуже. И вот к чему все пришло.