Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. Как Путин наклонил Лукашенко, чтобы вручить ему главный российский орден. Мнение
  2. В ЕС снова отложили введение новой системы въезда и выезда
  3. Лукашенко подписал новые законы: один урезает соцпакет для населения, второй регулирует выплаты военным пенсионерам
  4. Россия за последние дни нанесла удары по нескольким иностранным гражданским судам с украинским зерном — вот с какой целью
  5. Беларуска выиграла конкурс красоты «Миссис Вселенная — 2024»
  6. Помните, в начале войны все обсуждали «Байрактары»? Но с тех пор о беспилотниках почти ничего не слышно. Вот что произошло
  7. Экс-кандидатку в президенты Татьяну Короткевич посадили на 15 суток из-за фото в соцсетях — «Наша Ніва»
  8. Кого и с чем сейчас не пустят через литовскую границу в Беларусь и обратно? Максимально подробная инструкция
  9. Головченко подписал указ об ограничении вывоза трех популярных продуктов, чтобы хватило самим беларусам
  10. «Читал по бумажке все, что написала нейросеть». Экс-чиновники Администрации Лукашенко рассказали «Зеркалу», кто и как готовит ему речи
  11. Начальник режимного отдела СИЗО-1 (бывшая Володарка) «трагически погиб». Ему было 43 года
  12. Представитель ВОЗ назвал главную причину преждевременной смертности беларусов
  13. Как Velcom заплатил J: Морс за одно слово в песне. Большое интервью с солистом группы, которой исполняется 25 лет
  14. Вы знали, что СССР строил свой «Евросоюз», в котором торговали без денег? Вот почему он развалился — и что от него осталось до сих пор
Чытаць па-беларуску


Ярославу Лютому 29 лет. В 2014—2016 годах он был добровольцем и воевал на Донбассе. Полномасштабное вторжении России в Украину мужчина встретил на передовой — он вернулся в армию в мае 2021 года, сейчас он старший солдат (раньше в украинской армии это звание называлось ефрейтор) в Нацгвардии, в роте специального назначения. Сейчас Ярослав в отпуске — мы поговорили с ним о войне, смерти, быте и белорусах.

Ярослав во время тренировки, январь 2022 года. Фото из личного архива
Ярослав во время тренировки, январь 2022 года. Фото предоставлено собеседником

О возвращении, быте и конюшне

— Почему вы вернулись на службу?

— Весной 2021 года, когда россияне начали стягивать войска к нашим границам, я принял для себя решение вернуться в армию, потому что считал, что будет война. Все данные говорили о том, что будет эскалация. Они накапливали силы. Россияне в 2014 году не формировали такие ударные группы, как в 2021 году. Еще они развернули полевые госпитали и начали формировать банк крови, это же не просто так. Нужно быть полным идиотом, чтобы думать, что этой войны не будет. Еще Троцкий говорил: «Без украинского угля, железа, руды, хлеба, сала, Черного моря, Россия существовать не может».

— Какие у вас обязанности?

— До полномасштабной войны мы занимались разведкой, снайперской и контрдиверсионной борьбой. После — выполняли все легкопехотные задачи и были сосредоточены на контрборьбе: где-то мост подорвать, где-то провести разведку, где-то перекрыть дорогу. Войну я встретил на Донбассе, эскалация началась за несколько дней до 24 февраля: активизировались обстрелы и в силовых структурах был кипеш. Стало ясно — большая дискотека приближается. Утром 24 февраля я был на посту, в одном наушнике слушал обращение Путина, и как только он закончил — полетели тяжелые ракеты и начался бардак первых дней.

— В каких бытовых условиях вы воюете?

— Все зависит от того, где ты находишься: на базе, на позиции или в секрете (скрытый пункт для наблюдения за противником. — Прим. ред.). На базе ты можешь и в душ сходить, и постирать. На позиции такого комфорта нет. С едой нигде проблем нет: каши, консервы, супы. Плюс гражданские еще угощают: мы как-то на дороге стояли в начале полномасштабного вторжения, люди ехали, остановились и угостили водой, хлебом и другими продуктами. Это очень круто, ибо первые две недели с логистикой были проблемы.

— Вы могли не есть пару дней?

— В первое время да. Очень нервная обстановка была, и все так активно развивалось, что ты просто иногда забывал, что надо поесть.

— Где приходилось ночевать?

— Самое неудобное — ямки на холодной земле. Бывало, что спали в разбитой технике, под машинами, в сельском доме, конюшне. Рядом стоит конь, а ты спишь на сене. Но мы очень быстро отказались от практики, как и враг, развертывания в школах и детских садах. Это первое место, которое будут обстреливать.

Украинский военнослужащий стоит рядом с уничтоженной российской военной техникой, в селе Дмитровка Киевской области, Украина, 1 апреля 2022 года. Фото: Reuters
Украинский военнослужащий стоит рядом с уничтоженной российской военной техникой, село Дмитровка Киевской области, Украина, 1 апреля 2022 года. Фото: Reuters

Аватары, мародерство и деоккупация

— Как относятся к алкоголю на войне? Можно выпить?

— Ситуация сейчас лучше, чем в 2014—2015 годах, потому что тогда было понятие «аватар». Это пьяный мобилизованный, который обычно является геморроем своего подразделения. Это любитель бахнуть. Сейчас я такого не видел. Действует прекрасный сухой закон в определенных регионах. И еще важный момент — детские игры прошли, нужно быть полным дураком, чтобы сейчас бухать.

— А если ребенок родился или день рождения?

— Для этого есть отпуск и выходные.

— Мародерство — частое явление?

— К сожалению, эта проблема есть на любой на войне. Все зависит от подразделения и бригады. Россияне мародерствуют по-дикому. Берут даже вещи, которые не нужны военнослужащему. Часто, когда заходишь после оккупации, то там уже все разграблено. Популярный объект мародерства на войне — транспорт. Он всем нужен.

— Вам самому приходилось что-то брать из брошенного дома?

— Было брошенное село, взяли маленький газовый баллон, чтобы можно было воду нагреть. Берутся вещи, но их не забираешь — например, зашли в село, нашли топор, но когда уходишь, оставляешь его на месте, не берешь с собой. Это же балласт. Или берешь старую лодку, переплываешь реку и оставляешь ее на берегу.

— А еда?

— Еду всегда давали просто так. Никто не лазил по погребам и не искал. У нас такого не было.

— Вам приходилось деоккупировать территории?

— Да, это было в Донецкой и Харьковской области.

— Как местные вас встречали?

— На Харьковщине нас ждали и ждут. На Донбассе — иначе. К сожалению, те, кто жил при оккупации, не совсем наши люди. В этих населенных пунктах были ждуны или «а какая разница?» — это хуже всего, когда ты не имеешь ни морали, ни привязки. Есть, когда ты заходишь, и тебя люди обнимают. А есть, когда человек просто по-особому смотрит на тебя, но ничего не говорит, по глазам видно, что он не патриот.

— Есть история, которая вам запомнилась, когда вы с местными встретились?

— Этот вопрос касается нищеты, голода, изнасилований и репрессий со стороны оккупационных властей. Я бы не хотел развивать эту тему в деталях. Это очень сложный вопрос.

Ранение, смерть и убийство

— Когда и как вас ранили?

— Враг проводил разведку боем, он с пехотой залетел на БТР. Был прилет мины, и осколок попал мне под глаз. Для меня это был урок — нужно носить защиту на лице. Потом начался стрелковый бой, мне попали в руку навылет, но для врага все закончилось плохо — мы начали ответный огонь, не смогли добить БТР, но весь их десант погиб. В том же бою застрелили их командира батальона.

— Испугались тогда?

— Я больше боялся попасть в плен. У меня татуировка «Идея нации» набита на ноге, меня сразу приняли бы за азовца — в таком случае я бы получил полный спектр курортных услуг российской тюрьмы. Есть страх плена. А про ранения я скажу так: все мы думаем, что нас это минет, а потом — бац! — смотришь на руку и понимаешь, что ты такой же, как и все, смертный.

Ярослав после ранения в больнице, весна 2022 года. Фото из личного архива
Ярослав после ранения в больнице, весна 2022 года. Фото предоставлено собеседником

— Думали, что рукой больше не сможете пользоваться?

— Это был пипец какой страх. Но прямо тогда меня волновали больше другие варианты — плен или остаться в той яме. Когда получаешь ранение, то начинается шок. Потом смотришь, какое у тебя ранение, и кладешь жгут. Во время боя тебе никто не поможет. Затем я дополз до своих. Все зависит от ситуации, но в активном бою тебя не эвакуируют, нужно готовится к тому, что жгут у тебя будет долгое время и от него будет болеть все тело. Мне неприятно описывать свое ранение, ибо я видел ситуации в разы хуже. Мне повезло. После меня эвакуировали на поезде, там один военный спросил, смогу ли я залезть на вторую полку, я залез. А потом я увидел тяжелых парней. Я не имею права жаловаться. Там были обгоревшие, с ампутацией, с сильными ранениями.

— Как бы вы описали, что такое смерть на войне?

— Когда мы юные и молодые, то представляем ее романтично или эпично, а она цинична и статистична. Если описывать цветом — то смерть не черная, она грязно-серая. Возможно, неправильно так говорить с моральной точки зрения, но в обычной жизни смерть — это трагедия, а на войне это будничность, часть распорядка дня. Нет времени на рефлексию. Наиболее трагично воспринимается смерть женщин, детей, гражданских. Ты это чувствуешь с ужасом и ненавистью, которая со временем начинает тебя выпаливать. Я терял боевых товарищей. Ты хоронишь одного, а тут приходит новость, что погиб второй. Смерти достаточно. У нас, например, немного погибших в роте, но достаточно раненых. Еще было тяжело морально пережить замученные тела из Бучи и других мест. Это травма, которая останется в украинском сознании на долгие годы. Я стараюсь об этом вопросе сейчас не думать, сделаю это после того, как закончится военная кампания.

— Вы убивали?

— Полномасштабную войну я встретил как наводчик гранатомета. Как вы думаете, убивал я или нет? Я же понимаю, что не цветочки летят. Вы хотите спросить про близкий бой, когда человека зарезают? Такие детали я рассказывать не буду. Уничтожение противника в бою я не считаю убийством. Плюс в современной войне ты редко видишь врага на расстоянии 10−15 метров, скорее это 300 метров или километр. Очень часто, если ты используешь стрелковое оружие, то не сразу понимаешь, что ты подстрелил кого-то. Он ковыляется, доползает до укрытия и там уже умирает.

— Было такое, что приходилось смотреть в глаза противнику или когда расстояние между вами было несколько метров?

— Наверное, в тот день, когда меня ранили, там была близкая дистанция. Но мне запомнилось другое — их БТР проскочил, развернулся, расстрелял наши машины, но, когда он возвращался и вновь проехал мимо нас, то на броне уже не было ни одного живого врага: части тел, один зацепился ногой, и его тело свисало, у другого тоже часть тела висела, и куски мяса сваливались с БТР.

— Что чувствует человек, который убивает?

— Я отношусь к этому как к работе. У меня часто было, что я лежу в засаде и в прицел наблюдаю за врагом: как они ходят по селу, ломают чьи-то сараи, лазят по домам. Пока нет команды огонь, ты можешь узнать противника очень хорошо, мы даже иногда им клички даем. Ты изучаешь врага, наблюдаешь, смотришь, куда он ходит, чем занимается, кто у них болеет, а кто наркоман. Это тоже самое, как ты настраиваешься на вражескую частоту и слушаешь. Ты становишься немым свидетелем их жизнедеятельности.

Ярослав со своими сослуживцами на востоке Украины, июль 2022 года. Фото из личного архива
Ярослав (крайний справа) со своими сослуживцами на востоке Украины, июль 2022 года. Фото предоставлено собеседниками

«Сейчас я в отпуске, мои мысли — быстрее назад»

— Вы женаты. С какими словами вас супруга отпустила второй раз на службу?

— С обычными, все нормально было.

— Не пыталась вас отговорить?

— Мы знакомы много лет. Моя жена поддерживает меня и имеет схожее мировоззрение. Я с националистического течения, мои родители, семья, круг общения — тоже. Для нас понятно, почему нужно идти на войну.

— Часто можете поговорить с женой, когда на фронте?

— Если у меня есть возможность, то я ее набираю. Бывает, что из-за работы приходится неделю быть без связи, но как только она появляется, то сразу звоню. Но мы не обсуждаем военную реальность, говорим про быт.

Ярослав с супругой Анастасией во время венчания, г. Киев, май 2022 года. Фото из личного архива
Ярослав с супругой Анастасией во время венчания, Киев, май 2022 года. Фото предоставлено собеседником

— Удалось переключиться с войны на время отпуска?

— Да, довольно быстро. Мне нужен был один день на то, чтобы перебрать и постирать вещи, принять нормально сангигиену, побриться, постричься и выспаться. А дальше — встречи с друзьями, прогулки, сериалы. Слишком скучно.

— Какие сейчас мысли? Хочется быстрее на фронт?

— Подождите, я выйду, чтобы жена не слышала. Сейчас мысль: быстрее бы туда. Может, привычка, а может, больше там нравится. И главное — хочется, чтобы война быстрее закончилась.

— Не раздражает мирная жизнь других?

— В 2014 году, когда впервые попал на войну, я думал: «Ага, у нас на востоке война, а тут все на расслабоне». Сейчас такого нет. Зачем воевать, если не вернуть мирную жизнь? Мне наоборот хочется, чтобы я приезжал оттуда, а все было как раньше: рестораны работают, улицы освещены, кто-то смеется, студенты гуляют. Нельзя приносить это в обычную жизнь. Я уехал из родного места еще до того, как началась полномасштабная война, а вернулся после ранения: блокпосты, разрушенные здания, ежи. Это тяжело.

О нас, белорусской армии и конце войны

— Кто для вас белорусы сейчас?

— Сложный вопрос. Тут зависит от того, как воспринимает себя сам белорус, как он называет свою страну: Беларусь или Белоруссия. Для меня лучшей позицией будет — это взгляды белорусского националиста, который будет защищать язык, культуру, территорию и всеми своими действиями подчеркивать отличие от россиян, украинцев, литовцев и поляков. Это наилучший путь для белорусов, а если вы и дальше будете превращаться в провинцию Российской империи, то, к сожалению, тогда вас можно будет приравнять к россиянам.

— Что изменится, если Лукашенко отправит армию в Украину?

— Нам будет тяжело, но это не будет страшно или критично. В бою мы разобьем белорусскую армию, а дальше война перекинется на вашу территорию, а там — конец режима Лукашенко, освобождение белорусского народа и создание нормального политического союза в части Европы: Киев, Вильнюс, Варшава, Минск, Стокгольм, София. Западная Европа — не наш гарант и не лучший союзник в экономических интересах.

— Чего не хватает украинской армии сейчас?

— Больше всего не хватает дорогостоящих вещей: дронов и автотранспорта. Еще нужна огневая мощь. Я не помню ситуацию, чтобы мы действовали в условиях артдоминирования. На 2−3 наших оружия, у них было 20−24. Нам нужен огневой паритет.

— Российские солдаты жалуются, что у них плохое обмундирование или его нет, приходится покупать за счет денег, которые им платят за войну. Вы тратите свою зарплату на экипировку?

— Я контрактник и до 24 февраля успел обновить свои вещи. Многое выдает государство, но, если ты хочешь быть более эффективным, то сам ищешь и покупаешь себе лучшее: лазерный дальномер, куртку, керамические плиты в бронежилет. Скажу так: солдат может воевать в том, что ему дало государство, правда я не знаю, насколько для него это удобно. Но наше обмундирование точно лучше, чем российское.

— Когда и как закончится эта война?

— Выход на государственную границу в следующем году и окончание активной фазы войны.

— Границы 1991 года?

— Да, но будем реалистами — Крым не факт.

— Вы без войны сможете жить?

— Смогу, но будет сложно. Мне со своим мировоззрением на военной службе проще всего.