В Беларуси собираются преподавать новую версию истории, глава администрации Лукашенко рассуждает о переоцененности Тадеуша Костюшко, а на истфаке БГУ уничтожают изображение Кастуся Калиновского. Кажется, власти серьезно взялись за идеологическую переделку прошлого. Мы поговорили с историком Евгением Красулиным о ситуации на историческом факультете БГУ после 2020 года, давлении власти на ученых, самоцензуре и стремительном движении Беларуси в сторону тоталитаризма.
Евгений Красулин — кандидат исторических наук. Окончил исторический факультет и аспирантуру Московского государственного университета (2000). Работал на истфаке БГУ с 2005 года. Первоначально специализировался на изучении цивилизации майя. Круг интересов: история Китая, модернизационные процессы в странах Азии, диктаторские режимы Латинской Америки.
«Поступают сигналы, вас видят на враждебных телеканалах»
— Вас уволили из БГУ в феврале 2022 года. Расскажите, как это было.
— Моя семья еще в 2020 году переехала в Вильнюс. Почти полтора года я прожил в Минске один. Еще были ковидные ограничения плюс лекции в университете, поэтому часто ездить в Вильнюс я не мог. Дистанционно вести занятия на факультете не разрешали. Такая политика: за преподавателем должен быть контроль.
С осени 2021 года внимание ко мне начало расти. Появились проверки на лекциях. На меня написали несколько доносов.
— Доносов?
— Да. О том, что я выступал на «Белсате». Кроме того, я довольно плотно аффилирован с Объединенной гражданской партией. Писал для них программы и стратегии, помогал готовить кандидатов к избирательным кампаниям. Однажды вызвали на беседу в деканат: «Поступают сигналы, вас видят на враждебных телеканалах». Так и узнал, что на меня что-то написали. Интересно, кто это в БГУ смотрит «враждебные телеканалы»?
В конце 2021 года я взял отпуск за свой счет и поехал к семье в Вильнюс. И так случилось, что я заболел «короной» в последний день поездки. Пришлось пойти на самоизоляцию на десять дней. Одновременно у меня начинались лекции. Я прочитал две онлайн. Как мне потом сказали, на факультете это восприняли чуть ли не как криминал. Лекции онлайн! Я видел, что ситуация все больше накаляется, и в итоге решил остаться в Литве. Это лучше, чем заставлять родственников носить мне передачи в Беларуси. Понятно, что из БГУ меня уволили по статье о прогулах.
Кстати, на меня давно с удивлением смотрели коллеги: как я работаю вообще? Еще и на свободе. Все думали, что меня уволят в первую очередь.
— Вы обсуждали ситуацию с деканом?
— Была краткая переписка. Но в основном мне присылали сухие официальные сообщения.
— После 2020 года поменяли деканов на многих факультетах. Но, как я вижу, Александр Кохановский руководит истфаком до сих пор, с 2016 года. Какие у вас были отношения?
— Разные были периоды. Не могу сказать, что на меня сильно давили, хотя все и знали о моей политической деятельности. На «Белсате» я всегда представлялся как специалист по неевропейским цивилизациям. Декан мог меня встретить в коридорах факультета и спросить: «Ну что, как дела, специалист по неевропейским цивилизациям?»
Александр Геннадьевич — сын довольно известного деятеля из Молодечно, историка Геннадия Кохановского. Его отец был одержим белорусскостью. И в частных разговорах декан давал мне понять, что он патриот Беларуси. Только, думаю, Беларусь мы видим по-разному. Для него главное — сохранить факультет. Но здесь есть опасность. Если ты стремишься сохранить его любой ценой, может дойти до того, что это будет что угодно, но не исторический факультет.
— А как сейчас? Это еще исторический факультет? Что рассказывают коллеги об атмосфере там?
— Там идут разные процессы. Есть люди, которые по-прежнему занимаются наукой и преподаванием, но видно, как растет и идеологическое давление. Я же не один ушел. Преподавательский корпус почистили и продолжают чистить. После 2020 года уволилось по меньшей мере три человека, еще четырех штатных преподавателей и нескольких совместителей уволили. Последнее известное мне увольнение было первого июня. Указали на дверь преподавателю, занимавшему активную позицию: выступал против насилия, подписывал соответствующие письма.
Увольнения — это не только личные трагедии людей, но и проблема для системы образования. У нас очень большая нагрузка на преподавателей. Нигде я не видел, чтобы столько аудиторных часов было у лекторов, как в Беларуси. Когда они уходят, оголяются курсы, их нужно кому-то читать. На смену ищут молодых специалистов. Страдает общий уровень образования. Это влияет и на популярность факультета (раньше на истфак шли относительно сильные абитуриенты). В результате перспективы белорусской исторической науки выглядят так себе.
На факультете всегда были разные люди, и это нормально. Можно припомнить, что известный политзаключенный Эдуард Пальчис и чуть менее известный депутат Сергей Клишевич учились в одной группе. Встречались и такие, которые привыкли жить в атмосфере абсолютной лжи. Их было немного. Возможно, теперь будет больше.
— Студентов тоже отчисляют?
— Отчисления студентов за политическую активность на истфаке были всегда. После 2020-го их стало больше.
Понимаете, истфак всегда выделялся своей позицией. В старом здании на Красноармейской государственный красно-зеленый флаг висел за толстым стеклом. Знаете почему?
— Почему?
— Были неоднократные попытки поджога.
«В одной стране демократически избрали руководителя, потом он разогнал парламент, пошли фальсификации на выборах, ухудшилась экономика, начались репрессии. Что за страна?»
— Вы говорите, что на ваших лекциях были проверки. О чем были лекции?
— О доколониальных африканских культурах.
— Какую крамолу можно найти в такой теме?
— Найти трудно, но можно. Вот было такое интересное государство Зимбабве на рубеже Средних веков и Нового времени. И после визита Лукашенко в Африку история Зимбабве вдруг стала политической темой.
Еще я читал лекции по истории Латинской Америки ХХ — начала XXI века. Так там все быстро видят параллели. Опишу вам ситуацию. В одной стране демократически избрали руководителя, потом он разогнал парламент, пошли фальсификации на выборах, ухудшилась экономика, начались репрессии (в том числе против преподавателей университетов). Что за страна? Правильно, Венесуэла.
Проблема проверок не в поиске крамолы. Ну, приходят люди из ректората на твои лекции, извиняются, говорят, что проверят присутствие студентов. Я чувствовал себя в аудитории достаточно свободно. Но у некоторых преподавателей может возникнуть внутренняя самоцензура: ага, об этом лучше не говорить, об том лучше не рассказывать — и вообще нужно держаться в рамках. Мало ли что. Вдруг кто-то из студентов пойдет и пожалуется. И если лектор так думает, это чувствуют и его слушатели. Это не дает увлечься самому и увлечь других темой, отвлекает внимание. Такая ситуация превращает обучение в пытку — и для преподавателя, и для студентов.
Сейчас я много разговариваю с белорусами, поучившимися в зарубежных университетах. И они отмечают, какая атмосфера свободы и поощрения инициативы студентов царит там по сравнению с белорусскими учебными заведениями.
— Был ли контроль над преподавателями на этапе разработки программ, выбора тем для курсовых и дипломных?
— Программу пишет преподаватель, потом она рецензируется. Я написал много программ и читал много курсов, но ни разу не встречал такого, чтобы меня заставляли что-то удалять или добавлять. Я писал то, что считал нужным и существенным. Но это было до 2022 года. Сейчас, насколько знаю, стало более сурово.
Помню, например, был курс для магистрантов «Диктаторские режимы Латинской Америки». Прекрасно позволял показать, как рождаются диктатуры, кто может стать диктатором (психологический портрет), почему общество может довольно долго терпеть диктатуру. Этот курс был очень полезен для магистрантов и для меня лично — для структурирования своих представлений о диктатуре и обществе при ней и после нее.
— И какие выводы для Беларуси можно сделать из опыта Латинской Америки?
— Из диктатуры трудно выйти. Часто одна диктатура переходит в другую. Или начинается гражданская война. Особенно если диктатуру пытаются свергнуть силой. Это очень опасный момент. Поэтому нам нужно как можно дольше держаться мирных и дипломатических вариантов выхода из политического кризиса. Пока что надежда есть.
«Русскость — это часть картины мира Лукашенко»
— Я слежу за страницей истфака на Facebook. Там писали о «рубрике», которая меня поразила. Она называется «Дорога к президентскому признанию». О том, какие усилия прилагает способная и талантливая молодежь, чтобы так называемый президент ее заметил и признал! Сейчас будут попытки вырастить молодежь с такой картиной мира: есть великий, выше Бога, «президент», который дал нам суверенитет и мирное небо. И неважно, что там на самом деле происходит с этим суверенитетом, что и на кого сыпется с этого мирного неба.
— Это напоминает попытки создать культ личности?
— Культ личности создается достаточно давно. 2020 год показал, насколько неудачной была эта попытка. Власть это увидела и теперь пытается иначе. Если раньше белорусская модель была авторитарной, то теперь она приближается к тоталитарной.
— В чем разница?
— Авторитарная модель охватывает только сферу политики — власть монополизирует ее. Все остальные сферы — пожалуйста: можете заниматься бизнесом, наукой, чем угодно. Главное не лезть в политику. Абсолютная политическая демобилизация в обществе была очевидна. Но вдруг выяснилось, что это не работает. Никто не ожидал такого масштаба протестов ни в 2010-м, ни тем более в 2020 году.
Вот власти и использовали другой подход (скорее всего, интуитивно) — тоталитарную мобилизацию. Она всегда создается вокруг какой-то идеи — например, идеи коммунизма. Проблема в том, что у власти никогда не было никаких идей. Единственное, что за все годы смог предложить Лукашенко, — строительство этакого светлого прошлого, Советского Союза времен Брежнева. И вот сейчас они пытаются дополнить это светлое прошлое идеями геноцида белорусского народа и атмосферой враждебного окружения. В системе образования будет больше внимания к этому комплексу идей.
— Мы все учились в белорусских школах и университетах. И там всегда были разные идеологические вещи: минутки политинформации, странные параграфы в учебниках по истории Беларуси и т.д. Но, мне кажется, это всегда было настолько пропитано духом бюрократизма и искусственности, что никто не относился к этому серьезно. На этот раз пропаганда может быть эффективнее?
— Можем обратиться к методу исторической аналогии. Советский Союз. Нас со школьной скамьи учили, как нам посчастливилось родиться в лучшей стране с самым счастливым детством и как Запад мечтает нас уничтожить. И это дало плоды — в том числе в виде наших современных проблем. Белорусы в значительной степени повелись на советские идеологические нарративы. Даже среди студентов, родившихся после распада Союза, есть те, кто верит, что Союз — самое прекрасное государство.
И это не только коммунизм, это еще и русскость. Вот вы закончили белорусскую школу, белорусский университет, но разговариваете на русском языке?
— Да.
— Вот. Язык — это один из фундаментов существования нации и, соответственно, существования государства. Многие белорусы думают: зачем нам этот белорусский язык? У нас же есть «великий и могучий русский язык и русская культура». Такое мировоззрение нанесло колоссальную травму белорусам, что и привело в том числе к нынешним проблемам.
Власти не зря начали попытки пересмотреть историю, чтобы еще больше привязать Беларусь к России. История, язык, культура — существенные сферы, через которые можно изменять мировоззрение народа и манипулировать им. Сейчас, пожалуй, никто не верит в идеи коммунизма, но в русскость верят многие.
И мы получаем то, что получаем. Никто не воспринимает нас как отдельную нацию. Даже многие белорусы не воспринимают себя как отдельную нацию. Вот если бы во всем остальном мире знали, что Беларусь — это не Россия, у нас не было бы большой доли современных проблем. Сейчас мы прилагаем много усилий, чтобы убедить мир, что Беларусь — это не Россия.
— Почему режиму так важно, чтобы белорусы были частью русского мира? Авторитаризм можно строить и на идеях национального величия.
— Потому что русскость — это часть картины мира Лукашенко и его сторонников. Они просто чувствуют себя русскими (видимо, только со знаком качества).
Но, думаю, есть еще одно. У Лукашенко то и дело наступает рецидив старой мечты — занять российский трон. Для него, как для любого советского мальчика, Москва — центр вселенной. Эта мечта вновь стала актуальной с началом полномасштабного вторжения России в Украину, так как Путин начал терять позиции из-за неудач на войне. А чтобы осуществить эту мечту, Лукашенко нужно быть русским, а не белорусским актором, работать на российскую аудиторию.
— Какой прогноз для Беларуси может дать историк?
— Перемены неизбежны. Историки еще не видели ни одного вечного режима и правителя. Но после перемен мы столкнемся с проблемами, травмами — и неизвестно, как это нам аукнется.
Главное — сохранить мир, потому что в войну (особенно гражданскую) в нашей ситуации очень легко скатиться. А вот выкарабкаться из нее, как демонстрирует история, очень трудно. И результаты ее будут непредсказуемыми.
Читайте также
